И, даже не участвуя в очередном походе русских кораблей против турецкого флота, Орлов испытывал радость при известии о победах эскадры В.Я. Чичагова, о чем и писал Екатерине в личном письме; та отвечала весьма милостиво, указывая, что в сих победах — заслуга его, Орлова-Чесменского: «Ты показал путь, по которому шествуют твои храбрые и искусные последователи»{136}.
Пользуясь своим особым положением при Екатерине, ее отношением, которое складывалось долгие годы и показывало, сколь много вместе они пережили за время ее царствования, Алексей Орлов не боялся высказывать и в письмах к ней, и в частных беседах, и в застолье свое мнение о делах военных и государственных. Он, на своем опыте не знавший, но, несомненно, догадывающийся, каково приходится командующему войсками во время военных действий, когда ему от имени всесильных мира сего вставляют палки в колеса, всегда в спорах с придворными принимал сторону людей, приносящих своими победами честь и славу русскому флагу. Известен, например, такой анекдот, ходивший по Петербургу и Москве в 1780-е гг. На обеде у императрицы, когда она сама еще не вышла к столу, средь гостей разгорелся жаркий спор о действиях князя Николая Васильевича Репнина, командующего Украинской армией. Л.А. Нарышкин утверждал, что князь не действует, а бездействует: давненько от него нет вестей о блестящих победах. Нахмурившись, граф А.Г. Орлов не ответил, но собрал со стола все ножи поближе к себе, а затем обратился к Нарышкину с просьбой отрезать ему кусок кушанья. Тот кинулся было резать, да нечем: ножей-то нет. «Так-то и Репнину, когда ничего не дают ему, нечего делать»{137}, — заметил на это Орлов.
За ним, столь независимым ни от чьего мнения и не пугавшимся гнева Екатерины, с подачи Г.А. Потемкина была установлена слежка. Поговаривали, что за ним шпионит и доносит Потемкину сам оберполицмейстер Москвы Н.П. Архаров, вхожий в дом Орлова. Друзья рассказали об этом Алексею Григорьевичу, просили, чтобы был поосторожнее. Но он не поверил навету, продолжая принимать Архарова у себя, как гостя и друга. Правда, все-таки стал присматриваться к поведению главы московской полиции и однажды не вытерпел, потребовал ответа. Он повел гостя к себе в кабинет, где на столе лежали пистолеты; усадил Архарова в кресло и на его глазах пробил межкомнатную перегородку выстрелом, показывая, что оружие заряжено. Затем граф предложил полицейскому выбирать: или он правдиво ответит на вопрос, шпионит ли в пользу Потемкина, или вторую пулю из того же пистолета прямо в сердце. Выяснилось, и правда, шпионил и других соглядатаев приставил. На это граф говорил потом друзьям: «Простил я проказника… и приказал ему быть «издали шпионом от меня за Потемкиным»»{138}. Но время шло, Екатерина II меняла фаворитов, а граф Алексей Орлов так и оставался у нее в чести. «Тем он был и опасен, — писал А. Круглый, исследователь жизни А. Орлова, — что не будучи любимцем, не подвергался полному охлаждению»{139} до самой смерти императрицы.
Когда стало известно, что Екатерину сразил апоплексический удар и она в скором времени умрет, граф Орлов-Чесменский был среди тех, кто приехал проститься с умирающей государыней. Граф Зубов, последний фаворит Екатерины, по совету А. Г Орлова отправился с печальным известием в Гатчину к наследнику престола великому князю Павлу Петровичу. Но сам граф Орлов был болен и не присутствовал при смерти императрицы. Он уехал в свой дом в Петербурге, что располагался на Васильевском острове, совершенно разбитый, вскоре по прибытии из Гатчины великого князя.
Павел Петрович, принявши у подданных присягу и попрощавшись с покойницей, лежавшей пока в своей комнате на диване, немедленно к нему первому послал Н.П. Архарова и Ф.В. Ростопчина, бывшего средь особо доверенных и близких к нему лиц, чтобы принять у того присягу. Граф Алексей Орлов числился средь первых его врагов, поскольку император Павел I считал его главным виновником смерти Петра III. При этом он проговорил: «…я не хочу, чтобы он забывал 28 июня…» Об этом посещении мы знаем от одного из участников, Федора Васильевича Ростопчина{140}.
Было уже поздно; в доме Орлова все двери стояли заперты, но Ростопчин отыскал кого-то из челяди и велел разбудить графа, крепко спавшего. Алексей Григорьевич был весьма прогневан столь неожиданным и поздним визитом, к тому ж с Архаровым у него были довольно сложные, как мы знаем, отношения. В тулупе, накинутом поверх домашнего халата, Орлов вышел к незваным гостям, требуя объяснить причину их появления в его доме. Архаров ответствовал, что прибыли они по велению императора Павла Петровича, требовавшего немедленно привесть Орлова к присяге. Узнав таким образом, что Екатерины уже нет, граф Алексей Григорьевич заплакал, сказав: «Господи! Помяни ее во царствии Твоем! Вечная ей память!» Недоверие императора огорчило его, и он тут же был готов идти в приходскую церковь, как предлагал Архаров, и присягнуть пред образом Божьим Павлу I на верность, обязуясь служить ему верно, как служил его матери всю свою жизнь. «Несмотря на трудное положение графа Орлова, я не приметил в нем ни малейшего движения трусости или подлости», — пишет Федор Ростопчин с восхищением.
Едва Алексей Григорьевич смог выходить из дому, он просил аудиенции у императора. Павел говорил с ним при закрытых дверях и весьма громко, что свидетельствовало о его явном неудовольствии Орловым. Однако то, что за этим разговором последовало, было во много крат ужаснее любой опалы.
Павел решил перезахоронить прах своего отца в императорской усыпальнице, в Петропавловском соборе (поскольку Петр Федорович не был коронован, то и похоронили его без значительных церемоний, в Благовещенской церкви Александро-Невского монастыря). Решено это было сделать в день захоронения Екатерины. Прах Петра III, от коего остались лишь «шляпа, перчатки, ботфорты», был выставлен в церкви. Спустя 17 дней Павел короновал прах отца императорской короной. 2 декабря 1796 г. торжественная процессия, растянувшаяся на несколько километров, перенесла останки Петра в Зимний дворец.
Участник событий Ф.П. Лубяновский, в то время адъютант фельдмаршала Н.В. Репнина, вспоминал, что в тот день был сильный мороз и туман, но император и великие князья пешком шли за колесницей всю дорогу. Павел очень тщательно отбирал людей, которые должны были участвовать в этом действе, и первую роль играл Алексей Орлов, цареубийца: ему было велено нести корону пред гробом. Орлов попытался отговориться дурным самочувствием, однако император, увидев, что корону берет какой-то другой чиновник, разгневался и приказал найти графа А.Г. Орлова, чтоб тот принял наказание за смерть Петра Федоровича 34 года назад. По рассказам очевидцев, граф плакал и с трудом, с помощью поддерживавших его чиновников, сумел выполнить порученное; руки его тряслись: «Тот, кому назначено было нести корону императорскую, зашел в темный угол и взрыд плакал. С трудом отыскали его, а еще с большим трудом убедили его взять корону в трепетавшие руки»{141}.
Выполнив положенное, опальный граф, которому именным указом от 31 декабря 1796 г. было отказано в государственной пенсии, назначенной императрицей Екатериной, был практически выслан мстительным Павлом из России и долгое время жил за границей, в Германии. Здесь жил он, как русский барин; двери его дома были открыты всем соотечественникам. Всегда А. Орлов оставался преданным России и правящему императорскому дому. В честь дня рождения императора он каждый год устраивал пышный бал с театром, фейерверком и пир для всех русских, кто желал прийти. В 1798 г. Павел I узнал об этом проявлении верноподданнических чувств и написал благосклонное письмо Алексею Григорьевичу. Но царствовал он недолго…