- Но ведь все нормально. Лекс, со мной все хорошо.

- Я знаю, милый, но у нас с тобой образовалось одно очень неприятное дело и лучше подстраховаться. Ну, знаешь, спокойный сон…

- Спокойный сон? - Коська усмехнулся. - Да после тебя, я сплю как убитый. Ты лучше любого Феварина.

Лекс улыбнулся, прижал его к себе и потерся подбородком о макушку.

- Даже не думай со мной спорить, малыш. Не нужно. Ты мне не доверяешь?

- Что ты!..

- Значит, утром и вечером будь любезен, принять.

- И все же, почему?

Лекс отпустил его и взял в руку, лежавшую на столе маленькую бумажку. Всего лишь желтоватый прямоугольник, исписанный от руки, с сиреневым судебным штампом в углу, но по мере чтения написанного лицо Коськи менялось на глазах. И Лекс понял, что не зря Саня побеспокоился о таблетках. Этот клочок казенной бумаги оказался для Коськи ожившим кошмаром. А значит надо брать всё в свои руки.

- Ты всё знаешь? - Коська поднял на него несчастные глаза.

- Да.

- И как теперь?.. - он вцепился Лексу в отворот халата на груди. - Я тебе противен? От меня одни проблемы.

- Кось, я уже давно все знал. Еще в прошлом году, когда увидел тебя, всё узнал. - Лекс разжал судорожно сцепленные на халате кулаки и прижал к себе. - Кось, не ищи проблемы там, где их нет. Ты мне нужен таким, какой есть, со всеми своими таблетками, повестками и прочими тараканами.

Ночью, лежа у Лекса на груди, Коська не удержав мысли в голове, поделился:

- Я боюсь встретиться с родственниками. Ты знаешь?..

- Знаю. Не бойся, мы с Саней рядом будем.

- Я ведь и не догадывался, что они все так меня ненавидят. Думал маму только, потому мы и съехали в бабы Нинину квартиру.

- Кось им нет до тебя дела, по большому счету. А всю возню с адвокатами они устроили из-за квартиры своей.

- Но я не претендую на их квартиру! И мысли не было!

- Ты - нет. А Виктор где прописан?

- У них.

- Вот. А теперь подумай, выйдет он из тюрьмы и куда пойдет? Не к тебе же, поруганному сыну? Нет, он пойдет к себе, к маме, брату. И они сразу оценили ситуацию, зачем им алкоголик с тюремным “опытом”. Вот и пошли войной.

Позже, когда утомленный Коська уснул, Лекс покрутил в руках початую упаковку антидепрессанта и взялся за телефон:

- Суров? Здравствуй, дорогой. Извини, что поздно, дело важное - без твоей помощи никак. Нет, Андрюх, на этот раз 131-ая уголовного. Бог с тобой, не я, но мальчик мой, да.

Лекс открыл заранее приготовленный акт экспертизы и, найдя глазами данные об уголовном деле, ответил в трубку, сверяя с номерами в судебной повестке.

- Записывай информацию…

*

- Здравствуйте. Я представляю в суде интересы Константина Викторовича. С этого момента и в дальнейшем, прошу все предложения и требования вносить в моем присутствии. Вся получаемая информация, независимо от источника, как то - устная, письменная или в электронном виде будет зафиксирована и предоставлена суду в юридическом порядке. Как показания. Информация оскорбительного или порочащего достоинство моего клиента характера может стать основанием для подачи иска о взыскании компенсации за моральный ущерб.

Лекс уверенно нёс какую-то словесную пургу, тыча в злобные лица Коськиных родственников свежим адвокатским удостоверением, только на днях сделанным ему Суровым. Саня, вызванный как свидетель по делу, в это время прикрывал широкой спиной несчастного Коську от разъяренных взглядов. Судебное заседание перенесли на полчаса позже, и приходилось, чуть ли не грудью заслонять Коську от накинувшихся на него родственников.

Коське было тяжело давать показания против отца. Он находился в паническом состоянии, почти не понимая происходящего вокруг. Перед глазами вставало все, что ему пришлось пережить в тот злополучный день. И даже давно зажившее тело наполнилось какой-то фантомной болью, возвращая ушедший в прошлое кошмар. Ему казалось, что еще миг, и он вновь нырнет в ту серую пелену, что затянула его прошлым летом. В спасительное состояние сумеречного затуманенного зазеркалья, в котором не будет ни этих чужих равнодушных лиц, ни казенных решеток, ни сидящего за ними отца. Не будет никого, даже Лекса, только это еще и держала его на плаву.

- Костя, сынок… Ну что ты, ну? Я ж твой отец, родненький. Я ж тебя этими самыми руками качал… Я ж… Да я ж…

Он словно попал на съемки дешевого бездарного сериала и не знал слов своего персонажа. Какая пошлость. Где же Лекс?

- Протестую, Ваша Честь. Подсудимый оказывает давление на потерпевшего, - вскинулся Васильев.

Судья равнодушно глянула на Лекса и снова уткнулась взглядом в лежащие на столе бумаги. Но Коська ухватился глазами за своего мужчину, как за свет маяка, и поднял голову.

- Ты избил и изнасиловал меня, - он почувствовал в себе силы разогнать серую кисею, накрывающую сознание, и уже спокойнее продолжил давать показания.

- Ты! Сучонок неблагодарный! Подстилка пидорская! - лицо дяди Славы некрасиво сморщилось, искаженное гримасой ненависти. Он шипел сквозь зубы ругательства.

А отец молча отошел от решетки и уселся на скамью. На Коську он больше не смотрел. Ни когда из зала выставили Славку, ни когда через три часа судья объявила решение. Ни когда, стоя у решетки, все же попросил у сына прощения.

Взгляд он больше не поднимал.

*

Поездка к Васильеву-старшему для Коськи не была неожиданностью. День рождения Лекса в апреле они отметили дома, поэтому он был предупрежден - майские праздники они проведут у отца. Дорога оказалась продолжительной, почти три часа они проболтали ни о чем, любуясь проносящимся за окном видом, и друг другом. Под конец пути Коська умудрился задремать и первый кого он увидел, открыв глаза, был высокий крепкий старик, внимательно рассматривающий его через лобовое стекло. Лысая макушка, прикрытая белой забавной кепочкой, сглаживала общее впечатление.

Лекс уже выгружал из багажника сумки, перебрасываясь с отцом, репликами. Коська, оправив одежду, вылез из машины и попал под пристальное внимание старческих выцветших глаз с тяжелыми веками. Старик демонстративно осмотрел его, пожевал губы и, повернувшись к сыну, выдал:

- Что, сынок, ты всё же решил подарить мне внучка? Ну, спасибо и на том, потешил старость.

Явный сарказм в голосе привел Коську в замешательство, он остановился с дорожной сумкой в руках, не зная как реагировать на этот выпад.

А старик, резво шагавший к дому, обернулся к нему и рявкнул:

- Что встал, ты мальчик или девочка? Если мальчик, нехрен трястись, бери сумку и пошли!

У Коськи в шоке распахнулись глаза, и он уставился на Лекса не в силах что-нибудь сказать.

Тот же, как ни в чем не бывало, подмигнул ему и шепнул:

- Не бойся, это ты ему понравился.

- Понравился?! - Коська задохнулся. - А что было, если бы не понравился?

- Он бы тебя не замечал в упор. Кстати, не молчи, он любит когда огрызаются. Это дает ему возможность почувствовать себя молодым и борзым.

Перебил их грозный окрик из дома:

- А ну хватит лясы точить! Долго мне еще ждать твоего мальчишку? У нас еще дел по горло!

Устрашающее “дел по горло”, показавшееся Коське: “Сажать картошку! Копать грядки! От забора и до обеда!”, оказалось обычными приготовлениями к застолью. Он покладисто бегал за пожилым живчиком между хозблоком и мангалом. Параллельно отвечая на каверзные вопросы и любуясь всевозможными сортами нарциссов и тюльпанов, в изобилии украшавшими сад. Да и вообще везде чувствовалась хозяйская рука - все было добротно, красиво и эргономично. Двухэтажный домик, хоть и казался скромным для человека такого статуса, как Васильев-старший, но выгодно отличался от соседских ухоженностью и благоустройством.

Лекс, как всегда, был весь в делах. Рассевшись на садовых качелях, он уткнулся в ноут, не выпуская из рук мобильный телефон. В такие моменты его было лучше не отвлекать, и Коська оказался полностью в руках старика, что было вовсе не так страшно, как показалось в начале.