Неважно, что это будет за работа. Ей все равно. Надо просто найти заработок, который позволит ей продержаться, пока она опять не встанет на ноги.

После ухода Уолтера Чикки перестала спать.

Она пыталась, но сон к ней не шел. Она усаживалась в кресло в комнате, которую делила с Уолтером эти пять месяцев счастья — и три месяца тревоги.

Он сказал, что до этого ни разу не жил на одном месте так долго. Сказал, что не хотел причинить ей боль. Уговаривал Чикки вернуться в Ирландию, где они познакомились.

Она лишь улыбалась ему сквозь слезы.

Ей понадобилось четыре дня, чтобы найти себе новое жилье и работу. Один из рабочих, трудившихся на стройке рядом с кафе, упал с лесов и его принесли к ним, чтобы оказать первую помощь.

— Прошу, не надо везти меня в больницу, — повторял он. — Позвоните миссис Кэссиди, она знает, что делать.

— Кто такая миссис Кэссиди? — спросила Чикки у строителя; он говорил с ярко выраженным ирландским акцентом и до смерти боялся лишиться работы.

— Хозяйка моего пансиона, — ответил тот. — Очень хорошая женщина. Всегда полагается только на себя. Прошу, позвоните ей поскорее.

Он оказался прав. Миссис Кэссиди взяла все в свои руки.

Она оказалась невысокой, очень деловитой, с зорким взглядом и волосами, стянутыми в тугой узел на затылке. Не из тех, кто впустую растрачивает время.

Чикки смотрела на нее с восхищением.

Миссис Кэссиди договорилась, чтобы пострадавшего перевезли к ней в пансион. Она сказала, что ее соседка — медсестра, поэтому при необходимости они смогут быстро доставить мужчину в госпиталь.

На следующий день Чикки позвонила в пансион.

Сначала она поинтересовалась здоровьем мужчины, которого принесли со стройки в кафе. Потом попросила принять ее на работу.

— Почему вы решили обратиться ко мне? — спросила миссис Кэссиди.

— Мне сказали, что вы всегда полагаетесь только на себя. И не обсуждаете других.

— У меня нет на это времени.

— Я могу заниматься уборкой. Я сильная и совсем не устаю.

— Сколько вам лет? — спросила миссис Кэссиди.

— Завтра исполняется двадцать один.

Годы, проведенные в трудах и наблюдении за другими людьми, научили миссис Кэссиди быстро принимать решения.

— С днем рождения, — сказала она. — Собирайтесь и сегодня же переезжайте в пансион.

На сборы ушло совсем немного времени: Чикки сложила вещи в небольшую сумку и покинула просторную квартиру и ее многочисленных обитателей, с которыми жила бок о бок вместе с Уолтером, пока он не уехал из города, оставив ее одну.

Так началась ее новая жизнь. Крошечная, похожая на монашескую келью спальня под самой крышей, ранние пробуждения, чтобы успеть начистить кастрюли, вымыть лестницу и приготовить завтрак.

В пансионе миссис Кэссиди было восемь постояльцев, все ирландцы. Они не привыкли по утрам питаться хлопьями с молоком. Мужчинам, работавшим на стройке или в метро, требовалась сытная яичница с беконом, чтобы не проголодаться раньше времени; на ланч Чикки готовила им сандвичи с ветчиной, которые заворачивала в вощеную бумагу и выдавала с собой, когда жильцы расходились из пансиона.

После этого надо было стелить постели, мыть окна, прибирать в гостиной; потом Чикки вместе с миссис Кэссиди ходила за покупками. Та научила ее, как вкусно приготовить недорогое мясо: его надо предварительно замариновать; как сделать самое простое блюдо красивым и аппетитным. На столе у них всегда стоял букет цветов или растение в горшке.

Миссис Кэссиди обязательно переодевалась к ужину, и жильцы быстро переняли у нее эту привычку. Все они надевали чистые рубашки перед тем, как сесть за стол. Стань образцом хороших манер, и другие охотно последуют за тобой.

Чикки всегда называла свою хозяйку миссис Кэссиди. Она не знала ее имени, биографии, не знала, что случилось с мистером Кэссиди, да и был ли он вообще.

Та в ответ точно так же не задавала ей никаких вопросов.

Такие отношения полностью устраивали обеих женщин.

Миссис Кэссиди настояла на том, чтобы Чикки получила вид на жительство и зарегистрировалась в городском совете; так у нее появилась возможность голосовать за представителей ирландской общины, которых пока что было маловато в составе городских властей. Она объяснила Чикки, как завести на почте абонентский ящик, позволявший вести переписку, сохраняя в тайне свое место жительства и род занятий.

Она пыталась уговорить ее вести не такой замкнутый образ жизни. Чикки — молодая женщина, а город, в котором она живет, полон восхитительных возможностей. Но тут Чикки воспротивилась. Нет, нет и нет. Ей не нужны ни пабы, ни ирландские клубы, ни разговоры о том, каким отличным мужем мог бы стать тот или другой постоялец. Миссис Кэссиди больше не настаивала.

Тем не менее она рассказала Чикки о курсах для взрослых. Чикки выучилась на кондитера и делала большие успехи. Однако она и думать не хотела о том, чтобы покинуть пансион, и отказалась даже от предложения местной кондитерской, куда ее были готовы нанять на полный день.

Чикки почти ничего не тратила; у нее появились кое-какие сбережения. Если у нее выдавалось время, свободное от работы в пансионе, она брала частные заказы. Чикки готовила еду для парадных обедов по поводу крестин, первого причастия или выхода на пенсию.

Каждый вечер они с миссис Кэссиди сидели во главе стола в пансионе.

Чикки по-прежнему ничего не знала о жизни хозяйки пансиона, а та не задавала вопросов ей. Поэтому она ужасно удивилась, когда миссис Кэссиди внезапно сказала, что Чикки надо бы съездить в Стоунбридж повидать родных.

— Езжай сейчас, пока прошло не так много времени. Позже вернуться будет куда трудней. Если ты поедешь в этом году, пускай ненадолго, все пройдет гораздо легче.

Все действительно оказалось легче, чем она себе представляла.

Чикки написала в Стоунбридж о том, что Уолтеру пришлось на неделю поехать в Лос-Анджелес по делам, а она решила использовать это время, чтобы проведать семью в Ирландии. Она ждет не дождется этой поездки и надеется, что и родные хотят повидаться с ней тоже.

Пять лет прошло с тех пор, как ее отец сказал, что она больше не переступит порог родительского дома. За это время многое изменилось.

Отец стал совсем другим человеком. Несколько шрамов на сердце заставили его понять, что не он правит миром, — собственно, ему неподвластна даже собственная судьба.

Ее мать уже не так опасалась того, что скажут или подумают соседи.

Ее сестра Кэтлин, теперь уже жена Майки и мать Орлы и Рори, забыла о брошенных в запальчивости словах о позоре, который Чикки навлекла на всю семью.

Мэри вышла замуж за Джея-Пи, чудаковатого фермера с дальнего холма, и тоже заметно смягчилась.

Брайан, до глубины души уязвленный тем, что О’Хара сочли его неподходящим женихом для своей дочери, с головой ушел в работу и практически не обратил внимания на то, что сестра вернулась домой.

Визит прошел на удивление гладко, и с тех пор каждое лето Чикки возвращалась на родительскую ферму, где ее принимали с распростертыми объятиями.

В Стоунбридже она каждый день проходила по много миль пешком и беседовала со знакомыми, которым рассказывала подробности своей вымышленной жизни по другую сторону Атлантики. Люди из этих краев никогда не бывали в США, так что ей не приходилось опасаться нежданных гостей. Ей не грозило разоблачение со стороны земляка, свалившегося как снег на голову в ее несуществующую квартиру.

Вскоре все привыкли к ее ежегодным наездам домой.

Она обязательно виделась со своей подругой Пегги, которая рассказывала ей о последних событиях на трикотажной фабрике. Нуэла давным-давно уехала из Стоунбриджа и поселилась в Дублине; они ничего о ней не слышали.

«Мы точно знаем, что наступил июль, раз Чикки опять бродит по берегу», — говорили сестры Шиди.

На лице у нее всегда была счастливая улыбка; она всем дарила свою теплоту и говорила, что ни один уголок мира, сколько бы там ни было красот, не сравнится с их Стоунбриджем.