— Кстати о материальном, мадам. Вы догадываетесь, как именно ваш муж распорядился своими деньгами?
— Деньгами? — Она уставилась на него. — Я никогда не думаю о деньгах.
Тон был пренебрежительный. И Пуаро переменил тему:
— А сколько было времени, когда вы сегодня спустились к ужину?
— Времени? Что такое Время? Бесконечность — вот ответ. Время — это бесконечность.
Пуаро пробормотал:
— Но ваш муж, мадам, был очень щепетилен в том, что касалось времени, и в особенности, как мне сказали, времени обеда.
— Милый Жерваз, — леди снисходительно улыбнулась. — Какой же он был дурачок. Но это делало его счастливым. Вот мы и не опаздывали.
— Мадам, когда дали первый гонг, вы были в гостиной?
— Нет, я была в своей комнате.
— А не припомните ли, кто был в гостиной, когда вы туда спустились?
— Да все, по-моему, — рассеянно промолвила леди Шевени-Гор. — Разве это имеет значение?
— Может, и не имеет, — согласился Пуаро. — И вот еще что: ваш муж когда-нибудь говорил вам, что подозревает, будто его грабят?
Леди Шевени-Гор этот вопрос явно не заинтересовал:
— Грабят? Нет, не думаю.
— Грабят, выманивают деньги, как-то иначе обманывают?..
— Нет-нет… не думаю… Жерваз бы страшно разозлился, если бы кто-нибудь осмелился на что-либо подобное.
— Во всяком случае, вам он ничего такого не говорил?
— Нет-нет, — леди покачала головой по-прежнему без особого интереса. — Я бы запомнила…
— Когда вы последний раз видели мужа живым?
— Как обычно, он заглянул ко мне, когда перед ужином шел вниз. Со мной находилась горничная. Он просто сказал, что спускается.
— А о чем он чаще всего говорил в последние дни?
— О, об истории семьи. В этом деле у него все шло очень хорошо. Он нашел эту забавную старушку, мисс Лингард, совершенно бесценную. Она разыскивала для него в Британском музее всякие разные материалы. Знаете, она ведь работала с лордом Малкастером над его книгой. Она вела себя очень тактично. Я имею в виду, не совала нос, куда не надо. В конце концов, в каждой семье есть предки, о которых не хочется упоминать. А Жерваз так щепетилен. Она и мне помогала. Разыскала очень много данных о Хатшепсут.[3] Видите ли, я ведь — перерожденная Хатшепсут. — Леди Шевени-Гор сообщила об этом очень спокойно. — А до того, — продолжала она, — я была жрицей в Атлантиде.
Майор Риддл заерзал на стуле.
— Э-э… о-о… очень интересно, — пробормотал он. — Ну, что ж, леди Шевени-Гор, я думаю, это все, о чем мы хотели вас расспросить. Вы очень любезны.
Леди поднялась, запахнув плотнее свои восточные одежды.
— Доброй ночи, — пожелала она. А потом сказала, обращаясь к чему-то за спиной майора Риддла: — Жерваз, дорогой, доброй ночи. Я бы хотела, чтобы ты пришел ко мне, но знаю, ты должен побыть здесь. — И пояснила: — По крайней мере сутки ты должен оставаться там, куда ушел. Только потом ты сможешь свободно перемещаться и вступать в общение. — И леди удалилась.
Майор Риддл отер пот со лба.
— Уф-ф, — выдохнул он. — Она намного более сумасшедшая, чем я думал. Неужели она верит во всю эту чепуху?
Пуаро задумчиво покачал головой.
— Может быть, это ей помогает, — предположил он. — Сейчас, чтобы спастись от леденящей душу реальности — смерти мужа, ей нужно создать для себя мир иллюзий.
— Мне она показалась почти безумной, — возразил майор Риддл. — Несет полную околесицу, ни одного разумного слова.
— Нет-нет, друг мой. Самое интересное здесь то, о чем случайно обмолвился мистер Хьюго Трент: полный туман иногда неожиданно рассеивается до полной ясности. Она продемонстрировала это своим замечанием, что тактичная мисс Лингард не упоминала нежелательных предков. Поверьте мне, леди Шевени-Гор — в своем уме.
Пуаро поднялся и стал ходить по комнате.
— Кое-что в этом деле мне не нравится. Да-да, очень не нравится.
Риддл с любопытством взглянул на него:
— Вы имеете в виду причину его самоубийства?
— Самоубийство! Самоубийство! Неверно это, говорю я вам. Психологически неверно. Что Шевени-Гор думал о себе? Колосс, персона чрезвычайной важности, центр мироздания! Станет ли такой человек уничтожать себя? Безусловно, нет. Скорее уж он уничтожит другого — какую-нибудь несчастную, жалкую букашку, осмелившуюся докучать ему… Если потребуется, он осуществит возмездие. Но уничтожить себя? Уничтожить такого Себя?
— Это прекрасно, Пуаро. Но ведь все совершенно очевидно. Дверь на замке, ключ у него в кармане. Окна закрыты и заперты. Я знаю, такие вещи случаются в книжках, но чтобы на самом деле, — не слыхал. Что-нибудь еще?
— Да, есть еще кое-что. — Пуаро сел в кресло. — Вот я. Я — Шевени-Гор. Сижу за своим столом. Я решился на самоубийство, потому что… ну, предположим, сделал открытие, страшно порочащее родовое имя. Не очень убедительно, но вполне допустимо. Eh bien[4], и что же я делаю? Нацарапываю на листочке «ПРОСТИТЕ». Да, это вполне возможно. Потом выдвигаю ящик стола, достаю пистолет, который там хранится, заряжаю его, если он не заряжен, и — что, наконец, стреляюсь? Нет, я сперва поворачиваю свое кресло — вот так, и только потом — потом — приставляю пистолет к виску и стреляю. — Пуаро вскочил на ноги, обернулся к Риддлу и спросил: — Это что, логично, я вас спрашиваю? Зачем поворачивать кресло? Если бы, к примеру, здесь на стене висела картина — ну, тогда было бы объяснение. Какой-нибудь портрет, который умирающий хотел видеть перед смертью, но оконная штора — ah non[5], это чепуха.
— Может, он хотел взглянуть в окно. В последний раз посмотреть на поместье.
— Мой дорогой друг, не можете же вы говорить это серьезно. Вы ведь знаете, что это ерунда. В восемь минут девятого уже темно. К тому же в любом случае шторы были опущены. Нет, должно быть какое-то иное объяснение…
— Только одно, насколько я могу судить. Жерваз Шевени-Гор был сумасшедшим.
Пуаро неудовлетворенно покачал головой.
Майор Риддл встал.
— Пойдемте в гостиную, — сказал он. — Пора поговорить с остальными. Может, что-нибудь нащупаем.
6
После невероятных усилий, которые пришлось приложить, чтобы добиться внятных высказываний от леди Шевени-Гор, майор Риддл почувствовал значительное облегчение, беседуя с проницательным юристом, каковым оказался Форбс.
Мистер Форбс был в высшей степени осторожен и осмотрителен в своих высказываниях, но все его ответы попадали точно в цель. Он сообщил, что самоубийство сэра Жерваза сильно его потрясло. Он никогда не относил сэра Жерваза к числу людей, способных лишить себя жизни, и ничего не знает о причинах, заставивших его сделать это.
— Сэр Жерваз был не только моим клиентом, но и старым другом. Я знал его с детства. И должен сказать, что он всегда любил жизнь.
— В сложившихся обстоятельствах, мистер Форбс, я вынужден просить вас о предельной откровенности. Не известна ли вам какая-нибудь тайна, тревожившая или печалившая сэра Жерваза?
— Нет. У него были мелкие заботы, как и у большинства людей, но ничего серьезного.
— Никакой болезни? Никаких разногласий между ним и его женой?
— Нет. Сэр Жерваз и леди Ванда были преданы друг другу.
Майор Риддл осторожно выразил свои сомнения:
— Взгляды леди Шевени-Гор показались мне довольно странными.
Мистер Форбс по-мужски снисходительно улыбнулся.
— Дамам, — произнес он, — позволительно иметь причуды.
Начальник полиции продолжил:
— Вы вели все юридические дела сэра Жерваза?
— Да. Моя фирма «Форбс, Оджилви и Спенсер» работает на семью Шевени-Горов уже больше ста лет.
— А были ли в семействе Шевени-Горов какие-нибудь… скандалы?
Мистер Форбс недоуменно поднял брови:
— Простите, я вас не понял?
— Мсье Пуаро, не покажете ли вы мистеру Форбсу письмо, которое показывали мне.