За рулем он думал о десяти миллионах «Юнкер-банка». Это была громадная сумма! Даже если учесть дележ с Форстером, даже если вычесть расходы. Он поехал по автостраде на север. Теперь только повнимательнее, чтобы не допускать ошибок. Сальвиати в свое время был большой мастер, но техника с тех пор ушла далеко вперед, как-то он теперь справится?

Было пол-одиннадцатого вечера. Маттео предстоял долгий путь: от огней Лугано до темных тропок долины Бавона. Он съехал с автострады в Беллинцоне, двинулся по кантональному шоссе на Локарно и проследовал к долине Маджа. Когда он добрался до Сонлерто, было уже без малого двенадцать ночи. По-прежнему погруженный в свои мысли, он пошел по тропинке в зарослях колючего кустарника. Кинув взгляд повыше, он увидел свет на горе.

Хорошо, подумал он, Лина еще не спит.

Выше сельского дома не было больше ничего. Это была последняя обитаемая точка в одной из самых малолюдных долин кантона Тичино. Маттео освещал едва заметную тропку фонариком. Потом и всякий след ее потерялся. Маттео пришлось пробираться сквозь лес.

Горное пастбище Корой было заброшено уже много лет. Природа отвоевывала землю, и дом подвергался зеленой осаде со всех сторон. Такой настойчивой, что снизу, если не горел газовый светильник над дверью, жилье было практически невозможно увидеть. Чтобы найти его, нужно было знать, где оно находится.

Мысль поместить сюда Лину принадлежала Форстеру, который оснастил этот дом всем необходимым – на всякий случай. Маттео предпочитал не думать, для каких целей Форстер использовал его прежде. Тот боялся, что Лина передумает: он приказал Маттео не терять ее из вида. Сначала он хотел приставить к ней другого сторожа. К счастью, Маттео удалось разубедить его, под тем предлогом, что Лина чувствовала бы себя не в своей тарелке.

– Где ты был?

– Виделся с Жаном Сальвиати.

Лина сидела с книгой перед огнем. Она была в свитере и джинсах. В каштановых волосах, распущенных по плечам, отражался свет. Услышав об отце, она вскинула голову. Маттео подробно рассказал ей о встрече.

– Но как он отреагировал? – спросила она, выслушав Маттео. – Обо мне не спрашивал?

– Я сказал ему, что ты в порядке. Лина огляделась.

– Ну, раз ты сказал…

Особым комфортом дом не отличался. Каменный пол, деревянный стол, несколько стульев, пара раскладушек и дровяная печь. В комнатке, приспособленной под санузел, со стенами из гипсокартона – умывальник и унитаз.

– А он-то что говорил? Когда грабить будем?

– Все хорошо. – Маттео снял ветровку и подошел к печке, потирая руки. – Все в порядке.

– Что значит «все хорошо»? Нам тут еще долго придется пробыть?

– Ну, пусть для нас это будет что-то вроде отпуска, – улыбнулся Маттео. – Как тебе это, маленький отпуск?

– Хорошо, называй это отпуском! Но отец ничего не сказал тебе обо мне?

– Он хочет поговорить с тобой по телефону.

– По телефону? И что же я ему скажу?

– Спокойно. – Маттео положил ей руку на колено. – Волноваться не о чем. На днях ты ему позвонишь и сообщишь, что все у тебя хорошо.

– Но как мне это сделать? Придется ведь наврать ему с три короба!

– Ты не должна…

– Мой отец не дурак, знаешь?

– Тебе не нужно говорить много. Скажи ему пару фраз, и хватит.

– Но я так ни за что не смогу! Он тут же почувствует, что…

– Лина, – Маттео посмотрел ей в глаза. – Ты в наш замысел веришь?

Пламя в печке было единственным звуком, единственным движением в темной комнате, которая пахла деревом.

– Я боюсь.

– Это нормально.

– Мы тут отделены от всего, отрезаны от мира…

– Мы вдали от глаз мира, Лина. Наедине с нашими мечтами.

– Здесь не над чем смеяться.

– А я серьезно.

– Тут ставка крупная, Маттео, тут банк надо грабить! И все это замешано на обмане, и обманутый – мой отец.

– Я знаю, Лина, это сложно. Но знаешь что? Это наш шанс, и мы должны им воспользоваться.

– Ну, пока что мы здесь, в халупе Форстера, взаперти.

– Как же так получилось, что ты ему задолжала? Маттео говорил с ней тихим, монотонным голосом. Ответы приходили как часть внутреннего монолога Лины; казалось, что там, возле печки, она одна, разговаривает сама с собой.

– Тут мало что скажешь. – Она поправила волосы за плечами, не отрывая глаз от огня. – Я ничего не умела делать. У меня есть диплом секретарши, и я работала в адвокатской конторе в Ницце, но мне было скучно.

– А отец чем занимался?

– Поначалу он был еще при делах. У меня ушли годы на то, чтобы это понять. Он был всегда далеко, всегда вот-вот приедет или вот-вот уедет.

– Он ничего тебе не рассказывал?

– Когда я поняла, что он вор, мне казалось, что это из области фантастики. По мне, это было здорово, я не думала ни про риск, ни про закон. Из-за этого я ощущала себя, как бы сказать… особенной.

– Как особенной?

– Не знаю… это давало мне чувство свободы, было чем-то вроде тайной игры, нашим с отцом секретом. Естественно, я просила его брать меня с собой, учить. Но он всегда отказывался.

– Пока не бросил всё…

– Ради работы садовником! Ну, где это видано? В пятьдесят лет! И он забрался в эту сельскую глушь…

– Но ты-то нет.

– Я – нет. Я осталась в Ницце. И попыталась познакомиться с его старыми друзьями. Ну и там – мужчины, вечера за игрой. Сорила деньгами. У Форстера куча интересов на юге Франции. Я с ним познакомилась. Я была дочерью своего отца. И к тому же…

Молчание.

– И к тому же? – пробормотал Маттео.

– Но это скучная история. Молчание. Маттео сказал:

– Моя тоже такая. Поэтому мы должны гнуть свою линию, понимаешь?

– Да. Я… я не из таких, кто сдает назад.

– Знаю.

Он погладил ее по волосам, медленно, завораживающе. Она продолжала смотреть в огонь, и он ей улыбнулся. Тогда Лина подняла глаза и улыбнулась в ответ. Тени играли на их лицах. Время от времени ветер задувал в каминную трубу, вздымая тучи искр и немного золы, а потом стихал.

7 Сыщик

Элия Контини был таким мужчиной, который, целуясь с женщиной, вполне вероятно, думает о чем-то другом.

Может, так оно и было.

Франческе следовало бы уже к этому привыкнуть. Но подруги не упускали случая напомнить ей о том, сколь нелепо жить с Контини. Так или иначе, Франческа поцеловала и обняла его в ответ. Он еще хлопнул ее по плечу, прежде чем оторваться.

– Как поездка прошла?

– Гладко.

Тоже очень в духе Контини – называть «поездкой» каждое перемещение из Милана в итальянскую Швейцарию. Франческа улыбнулась и взяла сумку.

– Пойду приму душ.

Контини кивнул. Они стояли на веранде дома в Корвеско. Воздух был полон запахов и шорохов, доносившихся из леса. Огней в городке было больше, чем обычно, – такое порой случалось в летние вечера.

Сыщик снова уселся в кресло из ивовых прутьев и раскрыл книгу. Свет на веранде был слабый, но Контини никогда не читал подолгу. Всегда одна и та же книга, как дань прошлому. «О призрачные тени! Троекратно сплетал я руки, чтоб ее обнять, и трижды приводил к груди обратно». [17] Стихи «Чистилища» напомнили Контини, сколь трудно доходить до сути вещей. «Смущенья ли была на мне печать, но тень с улыбкой стала отдаляться, и ей вослед я двинулся опять». [18]

Обнять пустоту, а потом следовать за тенью.

Иногда Контини задавался вопросом, не была ли чем-то подобным его работа. Случалось ли ему хоть раз отвечать на какой-нибудь вопрос по-настоящему? Все чаще в последнее время он разочаровывался в своем ремесле частного сыщика. Но ничего другого он делать не умел, и потом, как он нередко повторял себе, бывает и хуже. В сущности, это не самый плохой способ сводить концы с концами и оплачивать свои развлечения. Фотографирование лис, к счастью, недорогая забава.

Попозже в тот вечер он собирался сводить Франческу в лес. Он хотел показать ей успехи двух лисят, родившихся минувшей весной. Теперь они повзрослели и стали самостоятельными. Мать предоставляла им свободу действий, но братья еще стремились побольше быть друг с другом.