За этим занятием курсантов застал Гришневич:

— Так, койки выровняли… Это хорошо… А вот с одеялами у вас потому не получается, что вы их слишком резко туда-сюда дёргаете. Перестилать и тянуть надо только тогда, когда от полосы до нитки большое расстояние. А если всего пару сантиметров — можно просто, аккуратно поглаживая одеяло, убрать зазор.

После прихода Гришневича дело пошло быстрее и вскоре полосы оказались выровненными. Лупьяненко устал от однообразного стояния и теперь с довольным видом сматывал катушку. Заметив, что Лупьяненко хочет полностью смотать нитку, Гришневич посоветовал:

— Не мотай назад на катушку. Теперь вам нитка всё время будет нужна. Так что оторви нужную длину. Оторвал?

— Так точно.

— Там, за моей кроватью, в стене два гвоздика вбиты — на них и наматывай. А вы что это: решили, что уже всё? Э, нет — сейчас будем учиться кантики на кроватях набивать. Я вам на своей покажу, а потом вы сами, каждый себе сделаете.

Никто из курсантов не имел ни малейшего понятия о том, каким образом набивается кантик, поэтому они с интересом обступили сержанта со всех сторон. С соседнего ряда подошли Ломцев и Петренчик. Места было мало, и многие встали на носки.

— Э, так не пойдёт. Ну-ка все разбежались на два метра, чтобы всем было видно. Да, Лупьяненко, придётся мне на твоей койке кантик набить, а то на моей видно не будет. Но это не страшно, ты без работы не останешься — потом на моей набьёшь. Но не дай бог хуже, чем я! Так что смотри внимательно, что называется — в оба! — с этими словами Гришневич подошёл к койке Лупьяненко, поднял стоявшую рядом табуретку, поставил её вверх ногами на одеяло и прижал так, что из-под табуретки осталась торчать лишь узкая полоса одеяла.

Затем сержант снял со своей ноги чёрный тапок и принялся колотить им по этому торчащему кусочку. Постепенно продвигая табуретку дальше, он таким же образом прошёлся по всей кровати. В результате всех этих шлепков одеяло приобрело правильный, прямоугольный край, действительно образовавший кантик.

— Ну вот, кантик набили. Можно набивать тапком, а можно и рукой — тапком, конечно, лучше. Теперь… Видите — между моей койкой и койкой Лупьяненко на стыке одеял неровности. От них можно избавиться, похлопав и поводив перевёрнутой табуреткой по стыку. Только это надо раньше делать, а то кантики могут испортиться. Вопросы есть? Раз нет — приступайте!

Тапок на всех не хватало, поэтому Игорь набил кантик рукой. Получилось не очень красиво, но вполне прилично. Труднее пришлось Лупьяненко. Антон никак не хотел отставать от Гришневича, но раз за разом у него получалось ничуть не лучше предыдущего. В конце концов, Лупьяненко остановился на достигнутом.

— Эй, где тут Тищенко? — крик старшины роты прапорщика Атосевича гулко разнёсся по казарме.

— Я — Тищенко, — отозвался Игорь.

— Что ж ты, солдат, такие ноги маленькие вырастил?

Так и не найдя подходящего ответа, Игорь растерянно пожал плечами.

— Я тут тебе сапоги тридцать девятого размера принёс — бери! Сбрасывай свои штиблеты и натягивай военную обувь. А я посмотрю, умеешь ли ты портянки наматывать.

Тищенко взял протянутые Атосевичем сапоги, поставил их рядом с табуреткой и вытащил из-под матраца (сбив при этом кантик) две новенькие портянки. Что с ними надо было делать дальше, Игорь представлял плохо, а от того, что вокруг столпились любопытные курсанты, он окончательно смутился и беспомощно смотрел на прапорщика.

— Ты что, солдат, портянки наматывать не умеешь?

Игорь промолчал.

— Ну-ка, кто-нибудь… Вот ты! Покажи ему, как надо наматывать.

Выбор пал на Гутиковского. Тот вытащил ногу из сапога. Портянка на ней напоминала какой-то странный, бесформенный мешок. Увидев это, Атосевич недовольно спросил:

— Да что вас, Гришневич не учил, что ли? У тебя, боец, не портянка, а бумажка, которой сраку вытерли! Три дня так походите и в санчасть с кровавыми мозолями побежите. Где сержант Гришневич?! — Атосевич вопросительно посмотрел на Гутиковского.

Тот пожал плечами. Атосевич задрожал от гнева:

— Что вы, как бараны, только башками мотаете?! Бегом за сержантом! Найдёшь и скажешь, чтобы всем показал, как портянки наматывают!

Гутиковский исчез в мгновение ока.

Немного постояв, Атосевич сказал, что проверит наматывание портянок утром на осмотре, и ушёл. Из противоположного конца кубрика донёсся голос Щарапы:

— Это кто там портянки не умеет наматывать? Что, у сержанта нельзя было спросить?!

В сопровождении Гутиковского появился Гришневич. Первым делом он построил взвод в проходе и угрожающе-спокойно начал выговаривать за оплошность:

— Что за херня, товарищи солдаты? А?! Мне меньше всего хочется, чтобы прапорщик Атосевич делал мне за таких душар, как вы, замечания! Кто умеет наматывать портянки?

— Я.

— Фамилия?!

— Курсант Стопов.

— Выйти из строя. Покажи всем, как это делается, и чтобы завтра все до одного умели наматывать — хоть всю ночь тренируйтесь.

— Хорошо Стопову, он из деревни, наверное, каждую неделю наматывал, — шепнул Игорю на ухо Лупьяненко.

Крепко сбитый, высокий Стопов (о таких говорят — кровь с молоком) неторопливо вышел в центр строя, вытащил ногу из сапога и расстелил снятую портянку на полу. Поставив ногу на один край портянки, Стопов завернул уголок и ловко обмотал стопу тканью, заткнув уголок за один из витков. Получилось быстро и красиво.

— Молодец! — похвалил Гришневич. — А сейчас потренируйтесь каждый самостоятельно. Разойдись!

Немного поупражнявшись, Игорь вполне сносно научился проделывать эту процедуру.

«Наматывать портянки я научился, а вот что с вельветками делать? Может, под тумбочку пока спрятать, а там видно будет», — подумал Игорь. Убедившись в отсутствии сержанта, Игорь засунул вельветки под тумбочку.

— Рота! Приготовиться к приёму пищи! — проорал дневальный.

На ужин роту вёл Щарапа. Гришневич шёл впереди своего взвода вместе с высоким, плечистым старшим сержантом Дубиленко.

В столовой сержанты разговорились о пилотках.

— Слушай, Валера, что за бардак? Два взвода в пилотках, а три — будто зэки, лысинами светят. Неужели на складе нет?! — спросил Дубиленко.

— Кто его знает. Креус обещал, вроде, сегодня принести, да что-то не видно.

Пилотки в этот день всё же принесли. Гришневич отправил с Креусом Стопова и Улана, и они притащили большой зелёный ящик с пилотками и звёздочками. Пилотки были только пятьдесят восьмого размера, так что всем, независимо от величины головы, пришлось «выбрать» этот стандарт. Тищенко сразу же примерил свою. Пилотка начиналась где-то чуть выше глаз и, обогнув голову подобием полусферы, завершалась на затылке далеко ниже ушей. Несмотря на это Тищенко всё же обрадовался пилотке — теперь он имел полный форменный комплект.

Незаметно подошёл вечер и после вечерней проверки казарма начала готовиться к «отбою». Гришневич давал последние указания перед сном:

— Всем почистить зубы, помыть ноги и спать.

Зубы Игорь почистил, а вот ноги мыть не стал — слишком устал за первый полный день службы. После команды «отбой» Тищенко почти сразу же погрузился в сладостные объятия сна.

Летнее утро веяло какой-то удивительной свежестью. После сна в казарме, провонявшей гуталином, портянками и человеческим потом, воздух на улице казался какой-то чудесной, упоительной смесью. Хотелось набрать его полные лёгкие, задержать внутри и наслаждаться чарующим ароматом росы и настоя трав. Неважно, что доносились запахи асфальта и выхлопных газов, а птичий хор тонул в протяжных гудках и рокоте автомобилей. Это утро показалось Игорю каким-то близким, так сильно напомнившим дни, проведённые на далёкой лесной поляне, окружённой частоколом из сосен…