— Что ж я совсем дурак, по-твоему?!

— Вот видишь.

— О-го-го! — Севка подкинул портфель. — Оказывается, и среди отличников есть ничего ребята. Вот никогда не думал!

— Так договорились? — переспросил я для верности.

— Ага! — крикнул на ходу Севка. — Обязательно приду!

Я и вправду не собирался обманывать Севку. У меня был другой план. Я решил поймать Севку, как ловят мышей. На приманку.

Главное — пусть только придёт ко мне.

А потом сам будет делать уроки. Как миленький!

Приглашая Севку, я совсем забыл про своих домашних. Даже не забыл. Просто не подумал, какое впечатление произведёт на них Севка.

Дело в том, что я был, как любят выражаться взрослые, единственным ребёнком в семье. Многие, может, не знают, что это такое. Пожалуйста! Могу рассказать.

Собрался, например, человек погулять. Оделся. Можно идти? Ничего подобного.

— Котик, надень галоши!

И хотя все мальчишки, во дворе бегают без галош, спорить бесполезно.

Надеваешь галоши и берёшься за ручку двери, чтобы поскорее улизнуть. Не тут-то было.

— Котик, опусти уши!

Острить насчёт того, что ты не лошадь и ушами двигать не можешь — смысла нет. До родителей такие остроты не доходят.

Развязываешь тесёмки на шапке — и опять к двери.

— Котик, неужели ты хочешь идти без шарфа?!

И это таким голосом, словно ты в середине зимы собрался маршировать по улице в одних трусиках.

— Господи, ну кто так завязывает шарф? Дай я тебе помогу!

А когда, наконец, вырвешься из дома, тебя догоняет бабушка и кричит на весь двор:

— Котик, разве так можно? Ты забыл носовой платок!

Ребята вокруг покатываются со смеху — спектакль! А ты готов провалиться сквозь землю или превратиться в какую-нибудь там невидимую молекулу.

И так во всём.

Родителям кажется, что у тебя очень плохой аппетит. Что ты вот-вот заболеешь какой-нибудь опасной болезнью. А стоит задержаться на улице вечером дольше положенных тебе половины десятого — в доме паника. Все уверены — с тобой что-то стряслось.

Но больше всего родители боятся, чтобы ты не попал в плохую компанию. Это для них страшнее всякой свинки и скарлатины. И каждого твоего нового товарища они разглядывают и расспрашивают так, будто он может оказаться взломщиком несгораемых касс, а может, кем-нибудь и похуже.

Севку нечего было рассматривать и расспрашивать. Что он за птица, было видно сразу. Невооружённым глазом. Незнакомые девчонки обходили его за три километра.

Словом, я решил: показывать моим домашним Севку нельзя. По крайней мере, первое время. Пока не скажется на нём моё благотворное влияние.

С папой и мамой было просто. Они уходили на работу. Хуже было с бабушкой. Она отлучалась из дома только в магазины. Да и то не каждый день.

Утром, когда родители ушли, я спросил бабушку:

— Ба, а ты сегодня никуда не пойдёшь?

— Вроде бы нет, — сказала бабушка.

Я походил по комнате и решил, была не была, действовать напрямик.

— А ты не можешь пойти погулять или, например, к знакомым? Ко мне должен будет прийти товарищ…

— Час от часу не легче! — бабушка всплеснула руками. — Что ж это за товарищ, что ты старуху из дому выпроваживаешь?

— В общем… Он не очень хорошо учится и меня попросили ему помочь.

— Я-то при чём? — удивилась бабушка.

У меня, понятно, не было желания объяснять, кто такой этот мой товарищ и как я собираюсь ему помочь.

— Он, понимаешь, ну… очень стеснительный… Увидит тебя — и ничего у него не получится.

— Ишь ты. Видать, тихий, скромный мальчик. Болел долго или как?

— Да, — сказал я, — здоровье у него неважное.

— Коли так, схожу навещу Полину Дмитриевну. Давно обещала. Только приберу посуду.

Из кухни долго доносился плеск воды, звон стаканов, позвякивание кастрюлек и сковородок.

Я сидел, как на иголках. Даже уроки не мог готовить. Боялся: вот-вот придёт Севка. В передней зашуршало праздничное бабушкино платье. Я обрадовался. Рано. Бабушка вернулась в комнату и принялась давать длинные наставления: что я должен и чего не должен делать без неё, где лежит завтрак и всё такое прочее.

Я переминался с ноги на ногу, поглядывал на часы и говорил:

— Да, бабушка.

— Нет, бабушка.

— Хорошо, бабушка.

Наконец бабушка ушла.

— Уф! — вздохнул я с облегчением и сел за уроки.

Я очень старался. Выводил буквы и цифры так, точно их сейчас будет смотреть не Севка Мымриков — первый шалопай и последний ученик в нашем классе, а какой-нибудь очень важный и серьёзный человек.

К одиннадцати часам у меня всё было готово. Я аккуратно разложил на столе учебники и тетрадки и стал ждать Севку.

Севка не шёл.

Я решил почитать. Скоротать время. У меня лежала замечательная книжка. Про человека-невидимку.

Ничего не получилось. Глаза бегали по строчкам, а в голове сидел Севка. Расставил шахматы и принялся решать задачку из последней «Пионерской правды». Куда там!

Я совсем потерял терпение, когда в передней раздался длинный звонок. Я вдохнул воздух, точно собирался нырнуть в ледяную воду и рванулся к двери.

На пороге стоял высокий парень с чемоданчиком в руках.

— Слесарь Мосгаза, — сказал он и прошёл на кухню.

У меня, видно, было на редкость глупое выражение лица. Возясь с плитой, парень то и дело на меня поглядывал. А когда кончил, спросил:

— Расписаться можешь?

Мне стало смешно.

— Попробую, — сказал я, скорчил зверскую рожу и, высунув язык, вывел в тетрадке слесаря немыслимую загогулину.

Парень посмотрел на подпись, потом на меня, потом опять на подпись и покрутил головой:

— Однако!

Звонок звонил ещё два раза. Почтальон принёс заказное письмо для папы. И толстая тётя спросила, здесь ли живёт доктор Коновалов.

Четвёртый звонок я узнал сразу. Коротенький. Не то жалобный, не то ехидный. Так мог звонить один человек на свете. Соседская девчонка Лялька. И то, только тогда, когда ей нужны были краски, цветные карандаши, угольник или ещё что-нибудь.

Я Ляльку терпеть не мог. Но мой папа дружил с Лялькиным папой, а моя мама — с Лялькиной мамой. И мне было строго-настрого приказано: быть с Лялькой вежливым.

Я был зол на Севку. На себя. На весь мир. Более неподходящего момента Лялька выбрать не могла.

Я засунул руки в карманы, — свирепо сдвинул брови и пошёл открывать дверь.

Открыл и не поверил глазам. Передо мной стоял Севка. Собственной персоной. Но в каком виде! Пальто застёгнуто на все пуговицы. Шапка сидит ровно и аккуратно. Севка посмотрел на меня, серьёзно и даже строго спросил:

— Можно?

— Конечно! — сказал я.

Севка вытер ноги об резиновый половичок и протянул мне твёрдую, холодную с улицы ладошку.

— Здравствуй, Горохов. Не ожидал так рано? У меня, как в аптеке: сказано — сделано.

— Да ты проходи! — засуетился я. — Раздевайся!

Минуту назад я готов был разорвать Севку на мелкие клочья. А сейчас от радости — всё-таки пришёл! — мне хотелось пуститься в пляс.

— Предки дома? — понизив голос, спросил Севка.

— Кто?

— Ну, родители?

— Нет, — сказал я. — Ни души. Папа с мамой на работе. Бабушка — в гостях.

— Чего же сразу не сказал?! Я-то стараюсь: «Здравствуйте», «Пожалуйста»…

Севка кинул пальто на стул, шапку на тумбочку перед зеркалом и отбил звонкую чечётку, подпевая себе:

— Тара-там-там… Тара-там-там…

Потом Севка огляделся.

— А у вас ничего. Отдельная квартира?

— Отдельная, — сказал я.

— Нам тоже скоро дадут. А эта дверь куда?

— В столовую.

— А эта?

— В кухню.

— А эта? Ага. Понятно. А нам куда?

— Сюда, — показал я и толкнул дверь.

— Книг-то сколько! — удивился Севка.

— Здесь по вечерам папа работает. А днём я занимаюсь.

— Красота!

Севка попрыгал в кресле перед письменным столом.

— Факт, тут одни пятёрки будешь получать…