— Впечатляет, — признал Кроагер. — А существуют другие такие лабиринты?

— Да, есть еще один, — с почти явной неохотой ответил Пертурабо.

Форрикс удивился, хотя и не подал вида. Он не знал, что Пертурабо построил второй лабиринт, но с другой стороны он вообще мало что знал о делах, которым посвятил себя примарх в этот сумбурный период, начавшийся после побоища с братскими легионами.

— Где он? — спросил Фальк. — На Исстване-V?

— Нет, он находится на борту космического скитальца, который Восьмой легион превратил в тюрьму. Я построил копию этого лабиринта, чтобы мой брат из этого легиона мог позабавиться в нем с одним… скажем так, на удивление изобретательным пленником.

— И кто же это? — уточнил Форрикс.

Этот вопрос Пертурабо проигнорировал и пошел дальше по хитроумному переплетению коридоров, следуя невероятному маршруту, который, однако, вел их все ближе к потаенному центру. Форрикс глядел в спину примарху и размышлял о том, что же это за пленник, для которого понадобилась столь замысловатая темница.

Спустя некоторое время (которое хронометр в доспехе Форрикса не смог точно определить) освещение в туннелях начало меняться. Мерцание факелов перешло в мягкое сияние свечей, которое отмечало центр лабиринта. Еще один поворот — и они оказались у цели.

Форрикс, в отличие от остальных, знал, какое зрелище их ждет, и потому с удовольствием наблюдал, с каким удивлением они осматривают обитель примарха. Голг как-то назвал здешнюю обстановку «организованным хаосом», Харкор же сказал короче: «бардак». Но Форрикс понимал, как обманчив этот беспорядок, в котором чертежные доски теснились рядом с инструментами для создания макетов, рейсшинами и рамами для пергаментов, а поверх всего громоздились горы рукописных свитков.

Эти вещи не появились здесь случайно, накапливаясь со временем, словно осколки былых времен; нет, это была скрупулезно упорядоченная коллекция, собранная гением, не уступавшим Магнусу или Жиллиману. Центральный сводчатый зал казался скромным по сравнению с масштабом и замысловатостью самого лабиринта, но по размерам не уступал промышленному цеху. Стены были облицованы потрескавшимся камнем, который, судя по его виду, извлекли из каких-то погребенных руин, после чего кропотливо восстановили кладку как можно ближе к оригиналу. Одну стену украшали фрески с изображениями существ, похожих на огромных птиц; на другой была частично осыпавшаяся глиняная мозаика, показывавшая панорамную сцену, на которой группа мужчин и женщин стояла вокруг фигуры с нимбом из золотистого света.

Были здесь и картины, чьи поблекшие краски защищали мерцающие стазисные поля: на одной — полуобнаженный мужчина в пустыне и лев у его ног; на другой — неоконченной — сидящая женщина с ребенком на руках, окруженная восторженными почитателями, и огромный храм, который восстанавливают строители, и сражающиеся всадники.

Тут и там стояли массивные столы, заваленные свитками пергаментов, чертежными угольниками, деревянными транспортирами и измерительными линейками. Рядом с инструментами инженера и математика расположились инструменты воина, полководца, анатома и государственного деятеля. На больших кульманах были закреплены архитектурные чертежи для грандиозных павильонов, великолепных амфитеатров, огромных промышленных комплексов и жилых ульев, неприступных цитаделей и изысканных дворцов, которые могли бы соперничать с горной твердыней самого Императора.

Питер Эгон Момус прослезился, когда увидел эти чертежи, и стал умолять Пертурабо позволить ему воплотить их в жизнь. Ни один терранский архитектор никогда не дерзал мечтать о таком великолепии, ни один строитель, даже самый смелый, не задумывался о том, как создать такие волшебные здания в реальности. Не стоило удивляться тому, что их спроектировал Железный Владыка, но все же трудно было представить, что столь потрясающие творения были созданы тем, кто так глубоко погряз в разрушении.

Гениальность Пертурабо воплощалась не только в чертежах: на других столах и верстаках стояли сотни искусно сделанных механизмов и разнообразных безделушек, изящных и хрупких — и тем не менее созданных этим гигантом. Серебряная лира в форме лошадиной головы, позолоченные яйца, ажурные клетки, в которые никто бы не решился посадить живых птиц, и миниатюрные машины войны теснились рядом с механическими моделями животных и техники, людей и ксеносов. Среди них выделялась модель «Пса войны», и у Форрикса при виде панциря титана, раскрашенного в красный, черный и желтый цвета, возникло гнетущее предчувствие.

Этот зал был настоящей сокровищницей, искусственная атмосфера которой сохраняла в неприкосновенности все эти чудесные творения и артефакты из древнейшей истории Старой Земли. Никто, кроме Трезубца, не знал о его существовании, что Пертурабо вполне устраивало. Пусть все и дальше считают, что после стольких лет военного строительства он превратился в простого ремесленника, и не подозревают о таких художественных наклонностях.

Пертурабо отослал Железный Круг в свободную часть зала и двинулся сквозь творческий беспорядок к гололитическому столу с бронзовой окантовкой, который своей непритязательностью выделялся среди прочих вещей. На его поверхности светились, сменяя друг друга, курсовые векторы, отметки геостационарных стоянок и пунктиры траекторий. Вместе они составляли карту неба этого мира, где огромный железный флот замер в ожидании приказа Пертурабо уйти с орбиты и отправиться на следующую кампанию Магистра войны.

Железные Воины вообще остановились на этой планете лишь потому, что появился шанс нанести урон легиону, который они презирали — люто и абсолютно заслуженно. Планета пострадала именно из-за того, что Дорн так хвалился превосходством своих Имперских Кулаков, и сыны Пертурабо с удовольствием использовали эту возможность унизить его легион. К тому же после того, что случилось на Фолле, убивать воинов VII-го было приятно вдвойне.

Пертурабо окинул взглядом картину на дисплее, и через секунду изображение сменилось, показывая теперь совершенно другую планету, однако Форрикс успел заметить, что на предыдущей голограмме было гораздо больше кораблей, чем числилось в их флоте. Корабли Железных Воинов застыли без движения, а эти новые суда очерчивали переплетающиеся дуги в опасной близости от них.

— Третий легион уже здесь? — спросил он.

— Да, — подтвердил Пертурабо. — Но насколько я знаю своего брата, он не объявит о прибытии, пока не скоординирует все совершенным образом, а на это уйдет не один час.

— А мы знаем, зачем Фениксиец вообще назначил эту встречу? — поинтересовался Фальк.

— Не знаем, — Пертурабо не скрывал любопытства. — Фулгрим пока не соизволил сообщить причину, только сказал, что она фантастична.

Форрикс прищурился:

— Фантастична?

— Это его слова.

— Я так и понял, — сказал Форрикс, на что Пертурабо криво улыбнулся.

— Мой брат всегда был склонен к излишней театральности, а теперь, когда мы встали на сторону Магистра войны, эта черта только усилилась.

Железный Владыка не был особенно близок с остальными примархами, но стремление Фениксийца добиваться совершенства во всем стало той общей почвой, на которой эти два сверхвоина могли общаться если не как любящие братья, то хотя бы как соратники. Для Детей Императора путь к идеалу заключался в постоянном развитии, для Железных Воинов — в строгой дисциплине и тщательном планировании; однако оба пути, пусть и столь несхожие, вели к одной цели.

Пертурабо вывел на экран схему очередной солнечной системы с наложенными на нее варп-коридорами, где также были показаны последние имметеорологические прогнозы формирующихся штормовых фронтов. Изображение сфокусировалось на красной планете, поверхность которой почти полностью покрывали металлические наросты — пятна блестящей стали и ядовитых газов.

— Марс? — уточнил Фальк, опираясь на край проекционного стола. Непринужденность, с которой он держался, заставила Форрикса пожалеть, что этого воина не включили в состав Трезубца раньше.