— Удивлен встрече, мечник? — пробулькал Эйдолон.

— Я видел, как ты умер, — ответил тот. — Я пил вино, смешанное с твоей кровью и ликвором.

— Однако я жив.

Люций засмеялся в ответ.

— Это жизнь? Ты едва ходишь, и если я решу обнажить меч, я зарублю тебя прежде, чем ты успеешь достать свой здоровенный молот.

— Мне теперь не нужен молот, чтобы убивать ничтожеств вроде тебя, — сказал Эйдолон. — Теперь я способен на такое…

Последние слова не успели еще слететь с губ Эйдолона, как Люций обнажил оба меча и, скрестив их, опустил на плечи лорда-коммандера.

— На этот раз я отрежу тебе голову окончательно, — сказал Люций.

— Тише, сыны мои, — сказал Фулгрим, с явным удовольствием наблюдая за воссоединением старых врагов. — Эйдолон жив, потому что я так хочу. Ему предстоит сыграть роль в постройке Города Зеркал и проконтролировать, чтобы тот отвечал всем моим требованиям. А теперь убери мечи.

Люций кивнул, крутанул мечи и вложил их в ножны на бедрах. Вперед вышел Фабий:

— Моими стараниями к лорду-коммандеру вскоре вернется сила, которой он обладал раньше, и даже сверх того. Молись, мечник, чтобы я однажды я сделал для тебя то же самое.

Люций засмеялся в лицо апотекарию:

— Не сотрясай впустую воздух, Фабий. Никто меня не убьет, не в этой жизни. Смелости не достанет.

— Достанет, — сказал Фулгрим, знающе подмигнув. — Однажды у кого-нибудь достанет, но как и Эйдолон, ты восстанешь вновь, мой возлюбленный сын. Хотя твое возрождение будет, полагаю, приятнее. По крайней мере, для тебя.

Так и не наступавшая смерть и таинственное предсказание Фулгрима придали Люцию храбрости, и он, проигнорировав злобный взгляд Эйдолона, сказал:

— Тогда я повторю вопрос, повелитель. Что будет, когда Пертурабо узнает, что вы ему солгали?

Фулгрим вышел в центр Гелиополиса, под ядовитый свет из жуткого ока варп-шторма. Он раскинул руки, и драконья чешуя и вороньи перья взметнулись, как могучие крылья, под порывом ветра из ниоткуда.

— Когда мой недалекий брат осознает правду, для него будет уже слишком поздно, — сказал Фулгрим, и бледный свет спадал по нему, как змеиная кожа. — К тому времени камень-маугетар выполнит свою функцию, и я получу, что мне нужно. И Ангел Экстерминатус возродится из пламени.

КАК ВВЕРХУ, ТАК И ВНИЗУ[6]

Он был жив — факт, сам по себе достойный сильнейшего удивления. Его окружало помятое серебро цилиндрических стен: металлическая капсула, но он не помнил, как в ней оказался. Сквозь большую рваную пробоину в стене цилиндра струился свет, зыбкий и мерцающий, как солнечные отблески на поверхности приливного озера. Озера он никогда не видел, но интуитивно знал, как оно должно выглядеть, знал, какой прохладной окажется вода и какое чувство свободы возникнет у того, кто погрузится в его сине-зеленые глубины.

Он отсоединил несколько кабелей, протянувшихся к его телу, и развернулся в тесном пространстве капсулы. Пробираясь к пробоине, он увидел свое отражение на гладкой поверхности стен этой… этой…

Тюрьмы? Спасательной камеры? Его обители?

Нет, он чувствовал, что ни одно из этих слов не подходит.

У него было лицо молодого, но властного мужчины, перед которым другие добровольно склонятся. Квадратный подбородок, волосы черные как полночь, глаза теплого золотистого цвета с вкраплениями зеленого. Лицо человека, на чьи плечи можно взвалить огромную ношу без опасений, что он не выдержит.

Ему понравилось это лицо, понравилось, как скроены его черты. Он был обнажен, но нагота его не стесняла. Он не имел представления о скромности и помедлил мгновение, восхищаясь совершенством своего богоподобного тела. Потом рассмеялся над собственной суетностью и, улыбаясь так, словно мир уже у его ног, надавил на поврежденную часть вогнутой серебряной поверхности. Материал оказался мягким и податливым, и он с легкостью отогнул часть ячеистой стены, чтобы выйти наружу. Затем подтянулся — и выбрался из зеркальной капсулы, словно новорожденный из сверкающего кокона.

Спрыгнув на землю, он с изумлением огляделся.

Вокруг раскинулся огромный — не меньше ста километров в поперечнике — кратер, расположенный глубоко в недрах некогда великой горы из черного камня и льда. На дне кратера рос целый лес спиральных колонн сталагмитов, между которых змеились трещины, выбрасывавшие струи обжигающего пара и расплавленной породы. Жара стояла невероятная, и в воздухе висел теплый водяной туман: лед, падавший в кратер, превращался в жидкость, а достигнув дна — в пар. С утесов, возвышавшихся на тысячу метров, через неровный край воронки каскадом падали обледенелые камни. Небо скрылось за густыми тучами пыли и дыма; гора стонала, содрогаясь от сейсмических толчков.

Он был уверен, что причиной всему этому — его появление.

Стены утесов состояли из непонятной смеси полупрозрачного льда, вкраплений металла и обломков арочных конструкций, оплетенных серебряными нитями, которые трепетали, словно пойманные светлячки. По этой сети, как по синапсам в поврежденном мозге, беспорядочно пробегали золотистые импульсы биолюминесценции. Мерцающий свет был повсюду, словно в хрустальном небе зажглись новые солнца.

Он и представить не мог ничего более прекрасного.

Отведя взгляд от великолепия вокруг, он внимательно изучил капсулу, из которой только что выбрался. Ровно девять метров в длину, материал сильно помят при ударе о скальную породу, поверхность исчерчена символами, значения которых он пока не знал, и украшена драгоценными камнями, светившимися изнутри.

Откуда появилась эта капсула? Попала ли она сюда случайно, или все так и было задумано?

На верхней поверхности цилиндра были установлены прямоугольные корпусы каких-то устройств, от которых тянулось переплетение проводов и рифленых трубок. Сочившаяся из них жидкость пахла химикатами и необычными веществами, названий которых он не знал. Его внимание привлекла полированная железная табличка, прикрепленная под иллюминатором в тяжелой металлической раме с толстыми заклепками.

На табличке стояла только одна буква: Х. Нет, не буква, а символ, обозначавший цифру «10».

Поняв это, он сразу же подумал об остальных. Значит, есть и другие, подобные ему?

Он не помнил, чтобы у него были братья, но на каком-то глубинном, инстинктивном уровне знал, что является частью чего-то большего, чем отдельно взятая жизнь. Его сила заключалась в единстве, основанном на общей цели, и в конкуренции за первенство. Сам по себе он не значил ничего.

Отбросив прочь жалость к себе, которая пришла вместе с чувством одиночества, он вновь оглядел кратер, на этот раз останавливаясь на деталях, которые раньше только отметил. Ясно было одно: это не природное образование, так как контуры воронки были слишком геометрически точными, слишком симметричными, чтобы сформироваться естественным путем. Наблюдая за игрой света внутри стен, он обнаружил некую закономерность во вроде бы хаотичном движении — закономерность, которая сейчас разрушалась.

Световой узор вел к центру кратера, где среди лабиринта сталагмитов угадывалась какая-то угловатая структура. Он двинулся к ней, шагая широко и уверенно — настолько уверенно, что это граничило с самонадеянностью. Лавируя между трещинами, извергавшими раскаленный газ и расплавленную породу, он быстро продвигался к цели.

Чем ближе к центру, тем больше трещин змеились в камне, и тем сильнее ему приходилось петлять. Задержавшись на мгновение на вершине упавшего шпиля, он присмотрелся к почве вокруг этой структуры и заметил, что ее покрывает сложный концентрический узор. Размашисто проведенные дуги и рунические символы, начертанные между ними, но смысла в них он не видел. На язык не похоже, насколько он мог судить, и предназначение этих знаков оставалось тайной. Многие надписи перерезались трещинами, другие тонули в потоках каменного расплава, которые, шипя паром, поднимались по магмапроводящим каналам, скрытым внизу. Он знал (правда, не понимая, откуда), что весь кратер может в любую минуту превратиться в раскаленный лавовый котел, что образованию кальдеры мешает только вершина горы, пока еще уцелевшая.