Не знать, например, что происходит между Мэри и Крисом. «А мне, похоже, скоро придется видеть это все как на панорамном экране», — мрачно размышляла Айона, прополаскивая самую чистую салфетку. Взглянув на часы — было девять тридцать, — она стала протирать освобождающиеся столики, надеясь успеть к тому моменту, когда в кафе нахлынет первая волна мамаш, которые только что отвели в школу своих чад.

Она была и не прочь помочь, когда можно было что-то сделать, но эти двое… Нужно уметь положить какой-то предел, даже если речь идет о самых близких друзьях. Айона быстро махнула салфеткой по первому столику, и крошки круассана слетелись посередине, как будто опавшие листья. Хотя мужчинам из их компании казалось, что пререкания Криса и Мэри уморительно смешны, Айона считала, что счастливым этот брак могли бы назвать только мазохисты. Не то чтобы Мэри что-то рассказывала, просто уж очень много они вели «теоретических» разговоров по поводу семейных отношений в мыльных операх.

Айона смела крошки в ладонь. Было трудно что-то придумать. Между ней и Мэри существовала договоренность — никогда и ни по какому поводу не заявлять: «А я ведь тебе говорила». И Мэри была в таких ситуациях ужасно упряма — ей было проще страдать, чем признать свою ошибку, не важно, шла ли речь о неприятном любовнике или натирающей обуви. Вопреки рекомендациям журналов, в жизни есть вещи, которые следует продуманно и неуклонно скрывать от самых лучших друзей, — хотя о таких проблемах обычно весело поболтать со знакомыми. За те годы, что они дружили, Мэри приходила к ней посоветоваться по поводу самых разных неприятностей со здоровьем или рассказывала об отвратительных сплетнях, а также о нелепых и мучительных увлечениях недосягаемыми мужчинами, но ни разу не призналась она в том, что отношения с кем-либо подходят к концу, до тех пор, пока ее не бросали окончательно и было уже ничего не поделать.

Айона на собственном опыте знала, что о прочности отношений пары никак нельзя судить по количеству ссор. Они с Ангусом и дня не проводили без стычки по поводу, например, состояния квартиры или того, что она не умеет водить, но при этом они шлепали друг друга мягкой лапкой, как втянувшие когти львы, тогда как Крис и Мэри бранились не на шутку. Когда Айоне случалось слышать, как в пабе эта парочка перекидывается короткими резкими замечаниями, у нее исчезали последние сомнения: лишь небольшой шаг отделяет фразу: «О господи, Мэри, ты что, пьешь уже третью кружку пива?» — от слов: «Да, третью, Крис, кстати говоря, МАТЬ ТВОЯ ЗА ДЕНЬГИ СОСЕТ У ОСЛОВ!!»

В последнее время они как будто решили вообще не обращать внимания друг на друга.

Айона нахмурилась. Совсем плохой знак, когда люди не могут даже поругаться. Не говоря уже о том, чтобы помириться. Постороннему наблюдателю было очевидно, что в половине случаев Крис просто не замечал, что Мэри пытается его уколоть, что ее сильно огорчало, а его остроумные реплики из-за своей исключительной неуместности оказывались обычно даже более неприятны для нее, чем ему бы того хотелось. Айона ненадолго замерла, занеся тряпку над размазанным по столу джемом, и мысленно согласилась, что все это просто мягкие выражения, а по сути Крис просто слишком туп, чтобы иметь дело с Мэри.

Айона протерла столик дочиста и перешла к следующему. Наверное, заняться «Виноградной гроздью» — не такая уж и плохая мысль, пусть даже дело не пойдет дальше бурных обсуждений того, что можно было бы сделать. Ничто так не оживляет потускневшую было привлекательность твоего парня, как то, что он начинает деловито излагать проекты и в целом производит впечатление способного человека. Часто она фантазировала на тему того, как Ангус соблазняет ее прямо на своем столе в офисе, но перед этим в ее грезах он всегда первые полчаса давал ей сложную и крайне дорогостоящую консультацию по юридическим вопросам. Даже фантазии с участием Джимми Пейджа в обязательном порядке включали двухчасовой концерт, а затем — импровизацию за кулисами на акустической гитаре.

И ведь Ангус был действительно прав: в любую минуту они могут оказаться связанными по рукам пенсионными программами, выплатами страховок на случай серьезной болезни. И должны будут заниматься детьми. Айона задумалась. Возможно, в этом и состояла проблема Криса: он никак не мог привыкнуть к мысли, что пора как-то обустраивать свою жизнь. Может быть, у него это и не получится, при его работе в гуманитарной организации. Как бы ей ни нравилось работать официанткой, работать для себя и для Ангуса было бы все же приятнее, — это такие же разные вещи, как снимать квартиру и жить в собственном доме, за который выплачиваешь кредит.

Но разве можно будет при этом так же заниматься живописью, ни в чем себя не упрекая?

Айона продолжила протирать столики, налегая на тряпку с еще большим усердием.

Ангус смотрел на облака, плывущие по небу над центральным Лондоном. Его офис находился так высоко, что за окном было видно в основном небо, — по зрелом размышлении Ангус решил, что при распределении кабинетов что-то перепутали, а на самом деле эта захватывающая дух панорама Лондона предназначалась для какого-то сотрудника более высокого уровня. Ведь так все это делалось, да? Чем выше ты поднялся по служебной лестнице, тем меньше тебе придется видеть стен соседних зданий. Тем ближе ты к небесам. Тем с большего расстояния видишь ты станцию Ливерпуль-Стрит.

Сегодня небо было совершенно ясным, чистоголубым, как фон на веджвудском фарфоре, думал Ангус, довольный таким точным определением. Скрытое за облаками солнце подсвечивало все небо, изумительно яркие лучи подчеркивали силуэты пышных облачков, внутри которых было не видно никаких темных пятен, предвещающих дождь. Проплывающие по небу облака действовали гипнотически. Ажурные дождевые облака (хотя, возможно, их надо называть как-то по-другому?) растянулись по всему небу, упорядоченно, как на полотнах Магритта[17], настолько безупречные, что трудно поверить, что это небо не было создано живописцем.

Ангус протянул руку к телефону. Он никогда не считал себя творческим человеком, — он привык заниматься делом, поэтому и решил стать юристом, но в последнее время стал замечать, например, игру солнечного света, передвижение солнца по небосклону в течение дня, количество полицейских вертолетов над этим районом… Все это началось с тех пор, как Ангус перебрался в новый офис, и он с иронией подумывал, что и это внесло некоторый вклад в его нынешнее отношение к работе, в целом, прямо скажем, не особенно позитивное. Иногда он ловил себя на том, что включает свой телефон в режим переадресации вызовов, поскольку погружен в разглядывание оживленного движения на небе, — каждый раз, когда это происходило, Ангус наказывал себя, оставаясь на работе лишние полчаса, но желание смотреть в окно от этого только усиливалось.

Ангус задумался о том, замечал ли кто-нибудь еще в этом здании невероятные узоры из подсвеченных солнцем облаков. Вот что бывает, когда десятичасовую работу пытаются выполнить за восьмичасовой рабочий день, и так делается почти всегда. Нет ни минуты, чтобы передохнуть, глянуть в окно и узнать, что происходит вокруг, потому что целый день ты сидишь внутри и перекладываешь кипы бумаг. «Нужно позвонить и рассказать Айоне, — подумал он, — Айона сможет оценить, она поймет, что я хочу сказать».

Рука уже собиралась взять трубку телефона, но, коснувшись прохладной пластмассы, Ангус понял, что в десять часов утра Айона скорее всего готовит миллионы чашек латте с низким содержанием жира, поскольку вскоре должна нахлынуть толпа au pair[18], ведущих с собой и своих подопечных малышей — крикливых, непоседливых, с липкими лапками, — так что Айону может и не обрадовать звонок по телефону с рассказом о прекрасном небе в центре Лондона, которое просто просится на картину, — а ведь заняться живописью в сарае она сможет только после того, как стемнеет.