Станционные девки волосы зачесывали гладко, по-бабьи, словно их телята лизали. Да еще ленточек в косы позаплетают, а у кого нет — так и тесемки. А Ленка, будто назло всем, косы не заплела, а волосы чуть подрезала. Они перепутались немного и витым хмелем падали ей на плечи и спину. Ленкино лицо в сумерках казалось белым. Я знал, что с улыбкой у нее пробивается румянец и сразу же сходит. Брови темные, в широкий разлет, как два крыла. А глаза ласковые. И вся она — Ленка — ласковая.

Даже шла по-своему. Не давила пятками, а ставила ноги вежливо, словно не по дороге шла, а по дощечке через ручей.

Конечно, от завидок лопаются наши бабы.

Отчего еще?

Ленка даже не посмотрела на нас. Больно ей надо на всех смотреть!

Подождав, пока Ленка отойдет подальше, я предложил ребятам:

— Сбегаем в клуб, узнаем, какое завтра кино.

Но идти со мной никто не захотел. Кино привозили два раза в неделю. Все знали, что завтра пустой день.

Я пошел один.

Клуб помещался в большом бараке с широкой, в три доски, завалиной. На завалине сидело девок штук пять. Перед ними стояла Ленка.

Я задержался возле афиши.

— Ну какой интерес в такой духоте шататься? — не то спрашивала, не то укоряла Ленка девчат. — Вода в Каменушке сейчас теплая. А про Каменную Пасть все врут. Я первая в воду пойду.

Девчонки мялись.

— Решайте, а то одна побегу.

— Пока дойдем, совсем стемнеет, — сказала какая-то из них.

— Ну и что?

И в самом деле наступали сумерки. Я знал, что Ленка от своего слова не отступит. А ну как с ней что случится?

Незаметно отойдя от клуба, я бросился бежать.

Речка Каменушка протекала под железнодорожным мостом за семафором недалеко от станции и была мелкая: брюхом на дно ляжешь — спину видно. А через три километра, в лесу, она делала загогулину, упиралась в высоченный обрыв, разливалась и отворачивала в сторону. В извороте получался мыс. Камни на нем отступали от воды, как будто сгрудил их кто, очистив ровный песчаный берег. Песок как манная крупа.

Напротив мыса и стояла, загораживая полнеба, обрывистая скала. Шириной она была метров сорок, а в высоту — и не узнать сколько. Ели, которые карабкались по ней с боков, казались не больше стерни на поле. Больно страшная была эта скала.

У самой воды каменный обрыв утягивал брюхо в себя, и речка подтекала под него.

Может, конечно, врали, но говорили, что там затягивает под воду. Болтали по-разному: кто клялся, что в скале есть скрытая дыра, а кто божился, что там живет водяной. Оттого скала эта и называлась Каменной Пастью.

Мы не боялись тут купаться, конечно. Но в Пасть не плавали: просто неохота было.

А на песчаный мыс попадали так: переходили Каменушку вброд повыше, шагов за двести, а потом берегом шли к песку.

…Я бежал на Каменную Пасть.

Чтобы дух не захватило, останавливался ненадолго. А потом бежал и бежал.

Добрался в темноте.

Нашел место посреди камней и залег. Поглядел на высокий обрыв, и мне даже боязно стало. Уж больно черным да большим сделался он в темноте. Хорошо, что месяц выплыл из-за тучки. Он осветил скалу и все вокруг.

Серая и грязная днем, Каменная Пасть стала сейчас синеватой и как будто светлыми жилками проросла. Даже не верилось, что она из камня, потому что едва заметно плыла куда-то в сторону…

Зато Каменушка, всегда светлая, стала будто чернильная. Особенно под скалой. Только выше по течению, где лежал галечный плес, она блестела, словно там на дне не простые гальки насыпаны, а сплошь гривенники новенькие.

Передо мной, у груды камней, в которой я спрятался, лежал белый песок, гладкий, как зубной порошок в коробке, когда ее откроешь.

И тут я услышал Ленкин голос. Она шла по берегу и пела. Не слова, а так: «Ля-ля-ля! Ля-ля! Ля-ля!..»

В жар меня бросило. А щеки… будто меня в угли ткнули. Только сейчас я подумал, что Ленка-то ведь взаправду купаться будет! И тут же признался себе, что побежал сюда вовсе не спасать Ленку, а своими глазами увидеть ее, потому что злился на Анисью. И еще понял, что щеки мне жжет стыд.

Ленка шла по песку. Туфли она несла в руках, а босыми ногами оставляла на песке следы.

Я стыдил себя, обзывал самыми последними словами. Конечно, можно было потихоньку уползти, а потом убежать. Но я, наверное, на самом деле потерял совесть, потому что на меня ничего не действовало. Только колотило всего, даже зубы чакали. Я сжал их, вцепился руками в камни и не двигался.

Ленка перестала петь.

Она скрестила над головой руки, взмахнула ими, и кофточка ее, на мгновение задержавшись над головой, упала на песок. Потом коснулась пояса — и темная юбка скользнула вниз… Я увидел ее.

Я всегда знал, что Ленка красивее всех. А вышло, что вовсе ничего и не знал.

Сердце у меня билось. Больше всего в эту минуту я боялся, что Ленка вдруг обернется и увидит меня. Но она не обернулась.

Вышагнув из юбки, она тихонько пошла в воду. Медленно-медленно, словно скользила под водой, брела она в глубину. Заходила в реку наискось, навстречу течению.

— Подлец… Бесстыдник… — шептал во мне чужой голос, а сам я не мигая глядел на Ленку.

И вот уж только грудь Ленкина белела над водой да шея…

Каменная гора качнулась, все поплыло у меня перед глазами.

…Когда я опомнился, Ленки не было.

Я стал искать ее глазами и чуть не вскрикнул: Ленка плавала в самой Каменной Пасти! Она взмахивала рукой, словно касалась мокрой холодной стены.

И ни разу Каменушка не всплеснулась возле нее.

…Я видел потом, как Ленка выходила из воды, роняя с плеч светлые капли, как склонилась над своим бельем.

Когда она выпрямилась, мокрая кожа ее белела, как кора молоденькой березки.

А потом на песке рядом со стежкой старых следов легла еще одна.

Уже далеко-далеко за моей спиной слышался голос: «Ля-ля, ля-ля! Ля-ля-ля!..»

А я все шептал:

— Дура Анисья! Дура Анисья! Дура Анисья!..

Сердце у меня билось часто-часто. Но не от страха.

Теперь я не боялся, что Ленка увидит меня.

Я вылез на самый верх, где лежал большой плоский валун, и лег на него.

Мне даже не было стыдно уже.

Я смотрел в небо, искал звезды и спрашивал у них по очереди:

— Моя?!

И слышал:

— Не твоя.

Потом находил новую:

— Моя?!

— Не твоя.

— Моя?!

— Не твоя…

Своей звезды на небе я не нашел.

Я вскочил на ноги.

Передо мной плыла по синему небу Каменная Пасть, вся глыба утеса, совсем не страшная, совсем не холодная.

— А где моя звезда? — спросил я.

— А-а-а… — ответила гора эхом.

— Ленка — моя звезда! — крикнул я изо всей силы. — Понятно?!

— О-о-о!..

Я бежал по лесу домой. Смеялся над кустами, похожими в темноте на чертей. Перепрыгивал с разбегу тени, неожиданно перегораживающие поляны.

И не смотрел, правильно ли иду, хотя давно потерял тропу.

Я ничего не боялся!

Доболтались наши станционные: все по носу получили.

Целый день отец и мать Бояркины вместе с Колькой просидели у Заяровых. Набрали водки и пришли сватать Ленку.

Макар Заяров, и всегда-то не шибко говорливый, сразу отсек:

— Я лично советую Елене учиться. А по другим линиям пусть решает сама.

Партийный он был, Макар Заяров-то.

Но Бояркины тоже упрямые. Ленки дома нет, а они хоть бы что: сватаются и сватаются.

Макар не вытерпел и ушел. Ленкина мать одна против всех осталась. Разговаривала да закуску подавала, потому что выгнать нельзя: все-таки люди не ругаться пришли.

Макар вернулся, а сваты еще сидят.

— Ну, вот что, — сказал тогда Макар, — давайте шабашить. Женитьба — дело полюбовное. Пора застигнет — без нас устроится. — Да и спросил Кольку напрямки: — Ты, женишок, с Еленой-то рассуждал по этому вопросу?

Колька залился краской.

— Нет еще, дядя Макар.

— Тогда ни к чему и водку переводить, — заключил Макар. — Прощайте.