Нервным жестом прикоснувшись к венку, Вирджиния посмотрела на него.

— Какой красивый! И это мне?

Он кивнул.

— В соответствии с этой же традицией Эрнст всегда получал коробку сигар.

— О! А они… вы… вы действительно так думаете? Ну, что я теперь принадлежу к числу рейнцев?

— Полагаю, что так. Впрочем, они и сами достаточно ясно и громко об этом сказали.

— Ну тогда, пожалуйста, поблагодарите их от моего имени. Нет, не надо, лучше я сама. — Что она и сделала, вызвав новую волну грохота донышек пивных кружек о столы и какофонию восторженных приветствий.

Сразу после этой процедуры начался организованный выход гостей из-за столов, вскоре сменившийся всеобщим движением в сторону машин, мотороллеров и общественных автобусов — этот транспорт должен был доставить их в город, чтобы они смогли там более основательно выпить, потанцевать, а возможно, и поухаживать за женщинами.

Направляясь к машине Ингрэма, Вирджиния чуть замешкалась и притронулась к венку.

— А как с этим быть? — спросила она.

— Как быть? Носить, конечно, — ответил Ингрэм.

— А я не очень… глупо в нем выгляжу? — сорвалось у нее с языка, за чем последовал смех, скорее похожий на хихиканье. — Кстати, Лизель тоже знала об этом?

— Теперь вы прямо настоящая Рейнская дева в венце, никак не меньше, — в тон ей сказал Ингрэм. — Молодец Лизель, справилась с поручением.

Возвращаясь домой и чувствуя себя слегка ошалевшей от столь неожиданного успеха, Вирджиния испытывала потребность снова и снова говорить об этом, и то и дело слышала свой собственный голос, слегка заплетающийся от небывалого удовольствия, странно высокий и в чем-то даже игривый. Это, наверное, от вина, подумала она и осеклась.

— Вы так спокойно позволяете мне всю эту трескотню? — с легким укором обратилась она к профилю Ингрэма.

— Да, — довольно мрачно признал он.

— Почему?

— Наверное, потому, что прежде даже не догадывался о вашей способности болтать без умолку. Впрочем, это даже как-то освежает, а потому продолжайте щебетать.

Приехав на виллу, Ингрэм не стал отгонять машину в гараж, а оставил ее у дверей и вместе с Вирджинией вошел внутрь. Идя по холлу, она некоторое время колебалась, пригласить ли его к себе на последний бокал вина или нет, и в итоге приняла утвердительное решение.

Он, однако, отказался:

— Нет, я уже достаточно сегодня принял.

— Я тоже, — согласно кивнула Вирджиния. — Ну что ж, пойду к себе…

Хватаясь рукой за перила лестницы, она шла буквально в каком-то шаге или двух впереди Ингрэма, всем своим естеством ощущая его близость, понимая, что дальнейшее развитие этой игры чревато опасностью в первую очередь для нее самой, — и все же не могла преодолеть искушения от ее продолжения.

Наконец она обернулась, понимая, что должна пожелать ему спокойной ночи и тем самым окончательно завершить вечер. И все же он опередил ее — в чем-то даже при ее попустительстве, — когда, стоя почти вплотную к ней, выдернул из венка маленький виноградный цветок и легонько помахал им сначала перед ее носом, а затем перед своим.

— Вам никто не говорил, что этот запах якобы возбуждает чувственность? — спросил Ингрэм. — Или что где-то там, высоко в горах, проживает древнее племя людей и поныне утверждающих, что получаемый из этих цветков любовный напиток действительно оправдывает свое название?

— Неужели? — с недоверием произнесла Вирджиния. — Прямо как в сказке!

— Так оно и есть, уверяю вас, — кивнул Ингрэм. — Причем эти древние чародеи клянутся доказать любому, что, например, истосковавшиеся по любви старые девы, глотнув этого напитка, обретали своих мужей и потом счастливо жили с ними. И что нерешительные мужчины чуть ли не за одну ночь превращались в настоящих донжуанов. Вы только задумайтесь, какая жалость, что в наших архивах не сохранился рецепт этой микстуры — ведь в противном случае мы могли бы сделать изготовление приворотного зелья побочным продуктом нашего производства. Разве не так?

Вирджиния радостно рассмеялась.

— И все же я бы предпочла ограничить сферу нашей деятельности выращиванием винограда исключительно для изготовления вина.

Ингрэм покачал головой, изображая шутливое отчаяние.

— Определенно вам недостает коммерческой жилки. То есть что же получается — по вашему мнению, такой любовный напиток не пользовался бы спросом?

— Абсолютно никаким.

— Даже при поддержке хорошо организованной рекламы?

— Вы думаете, что реклама в любом случае гарантирует успех? Да мы бы просто стали злостными нарушителями закона об описи товаров!

Вирджиния умолкла, довольная этой шутливой и несерьезной болтовней и всей душой желавшая ее продолжения. Ведь в противном случае ей пришлось бы пожелать этому человеку спокойной ночи и подняться по лестнице… одной, честно признавшись себе — именно честно, поскольку она так долго заглушала в себе этот голос, — что за спиной у нее осталось все то, чего она всегда так страстно желала в мужчине… Ингрэм…

А затем, так и не дождавшись от нее ответа на свою последнюю насмешливую ремарку, в неожиданно наступившей тишине, когда их словесная игра действительно прекратилась, он одной рукой прижал ее ладонь к перилам, а другой привлек к себе. Прикосновение его губ, поначалу совсем легкое и робкое, как у подростка, затем стало более смелым и настойчивым, способным, как показалось Вирджинии, сломить последние остатки ее сопротивления.

Вирджиния резко отпрянула от него.

— Не надо, — выдавила она бездыханно. — Это… это гадко.

— Гадко? Потому что это не явилось всего лишь выражением моего почтения? Потому что предполагало с вашей стороны какую-то более явную реакцию, нежели просто… снисходительность? Потому что не соответствовало тем стандартам поклонения, которое вы привыкли ожидать от мужчин? Вы видели Эрнста, склонившегося у ваших ног; сейчас, похоже, на его месте оказался Белл. Ну так вот, моя любезная Лорелея, хотите вы этого или не хотите, а я определенно не принадлежу к их числу. И поцеловал я вас лишь потому, что сам захотел этого — только так. Когда понял, что хочу этого, я не стал терзать себя сомнениями на тот счет, обидит вас мой поступок или нет. Более того, если единственное, что вы обнаружили в нем, была лишь «гадость», так испробуйте вот эту разновидность проявления моей сущности… и эту… и эту! — Охваченный яростью, он, словно расставляя знаки препинания между последними словами, намеренно жестко припадал губами к ее рту.

Наконец они отпрянули друг от друга. Глядя поверх его плеча, Вирджиния намеренно не хотела останавливать взгляда на каком-то предмете. Он резко повернулся на каблуках, отошел в сторону и снова повернулся, лишь оказавшись у дверей своей комнаты.

— Вне зависимости от того, исправит это сложившуюся ситуацию или нет, скажу, что винить в ней вам следует лишь себя одну, — бросил он ей напоследок, а затем добавил: — Возможно, чтобы достаточно ясно указать мне на мое место, вам все же следовало одобрить мое предложение поселиться в каком-то другом месте!

И с треском захлопнул за собой дверь.

Она же окончательно призналась себе в том, что любит этого человека!

Заснуть этой ночью она не смогла. С сухими глазами ворочаясь и комкая подушку, словно вымещая на ее податливой плоти медленное горение своей боли, Вирджиния снова и снова оживляла и восстанавливала в памяти все до последнего пережитые ею унизительные мгновения и услышанные слова, покуда наконец не наступило утро и она снова не оказалась перед необходимостью встречи с Ингрэмом. Что же они теперь скажут друг другу? Что они вообще могут сказать? В каком направлении после вчерашнего яростного вечера будут развиваться их дальнейшие отношения?

Завтракала Вирджиния в одиночестве, страшась встречи с Ингрэмом и мысленно репетируя предстоящие попытки поставить ситуацию под свой контроль, ибо, как она твердо сказала сама себе, уступить ему в данном вопросе никак нельзя. Сидя в офисе и ожидая его прихода, она рисовала в своем сознании ту безвыходную ситуацию, в которой в итоге могут оказаться их отношения.