— Ты не дожен бый так гааить о ней, — еле произнес разбитым в кровь ртом Эмин.

— О ком!? О ком, идиот?!

Муса и в самом деле забыл, что говорил в классе на ухо Эмину, он не придавал значения тому, что все мальчики в школе болтали на каждом шагу. И это вдвойне было обидно Эмину. Он не ответил.

— Говори, гад, твой рот, пидараз!.. — настаивал Муса. — А то… А то убью тебя прямо здесь!

— Убивай, — еле ворочая языком, сказал Эмин.

Муса в сердцах оттолкнул Эмина и вышел из парадного, вытирая кровь из разбитого носа.

Эмин вошел обратно в школу, пошел в туалет и тщательно умылся, морщась от ожогов от прикосновения холодной воды к свежим ссадинам. Тут он вспомнил о платке, что дала ему Нина Семеновна, вытащил его из кармана, вытер лицо, потом осмотрел платок и стал его стирать под краном. Почти удалось отстирать, вместо ярко красного теперь на платке оставались лишь слабые розовые разводы. Он аккуратно сложил мокрый платок и, прежде чем положить в карман, понюхал. Платок и теперь, достойно пройдя через печальные результаты двух битв, источал слабый, но очень приятный стойкий аромат женских духов. У матери Эмина никогда таких не было. Эмин воровато оглянулся — в туалете никого. Тогда он поцеловал платок, прежде чем положить в карман.

Ночью ему приснилась она, приснилось, как она протягивает ему платок, чтобы он вытер кровь с лица. Он улыбнулся во сне и тут же проснулся от боли в растянутых от улыбки ссадинах на лице.

А через день на соседней улице он встретил Мару. Теперь она была одета, конечно, совсем не так, когда приходила к нему на свидание. Летнее платье обтягивало её аппетитные формы, загорелые руки и плечи были оголены. Она шла, видимо из базара с полной корзиной-зембилем в руках.

Он, завидев её, засмущался, но и проснулось смутное желание в нем, разбуженное столь же смутными крохами воспоминаний.

— Ну, что? — спросила она, поравнявшись с ним. — Все еще дрочишь?.. Эх, тебя разукрасили!

Он не ответил, хмуро поглядывая на нее исподлобья.

— У меня мама завтра уезжает в район, в Карабах, в деревню к тете, понял? — тихо проговорила она. — Я это потому говорю, что ты мне понравился, и теперь мы могли бы это сделать по-человечески, в постели. Что скажешь? Только приходить ко мне надо поздно, когда соседи улягутся. Не то из этого тоже раздуют историю, такие сплетницы в нашем дворе…

— Денег нет, — сказал он.

— Найди, — сказала она. — Я без денег не дам.

Как ни странно, тут неожиданно помог ему старший брат. Эмин даже не надеясь на результат, сказал ему, что проиграл три рубля мальчикам в школе и не хочет, чтобы об этом узнали родители. Сабир как раз получил зарплату и, поглядев в глаза младшему брату, будто мог там что-то прочитать, вытащил из кармана деньги, отделил три рубля и протянул Эмину.

— Долг надо отдавать, — безаппеляционно заявил он. — Но если еще раз такое повторится, я сам тобой займусь, — пообещал Сабир. — Это будет похуже, чем наказание родителей.

Мара, казалось даже обрадовалась Эмину. Она тут же стала стелить постель, раздела его сама, еще оставаясь в халате, толкнула в скрипучую кровать и Эмин убедился, что секс, любовь физическая не имеет границ, не имеет цензуры, что грубая и жесткая любовь Мары отличается от несколько утонченной, старающейся быть по возможности красивой, когда её не захлестывает безудержная страсть, любви Розы; что такая любовь состоит из многого, очень многого: из взглядов помутневших глаз, из вздохов и вскриков, из стонов и похабных слов, из непривычно нежных и ласковых слов, из поцелуев по всем эрогенным зонам его неисследованного еще должным образом мальчишеского тела, из покусываний, поглаживаний, шлепков и приказов сделать то, сделать так, из дождя за окном.

Обессиленный, он лежал, раскинув руки и открыв рот, уставившись на облупленную побелку низкого потолка комнаты Мары. Она тут же сидела на корточках на полу, раскорячившись над заранее приготовленным тазиком с теплой водой и подмывалась. Поглядела на него.

— Ну, как, очнулся?

Он посмотрел на неё бессмысленным, еще не возвратившимся в эту комнату, взглядом, и вдруг стал рассказывать про Розу, не называя, конечно, ни её имени, ни где, что и когда, рассказывал вообще, что была — или есть? — он теперь это точно не мог сказать — у него такая женщина и как все у них началось.

Мара внимательно слушала, не перебивая. Дослушав до конца, сказала:

— Если б она сама не захотела в тот первый раз, ты бы хрен её отодрал.

Её слова заставили его задуматься. Он до сих пор считал, что это только его заслуга, что он овладел Розой, а теперь оказывалось, что это она овладела им, и это немного принижало его в собственных глазах, хотя, если подумать, большой разницы не было. Просто ему, как и многим мальчишкам, было важно, что он сам добился своей первой женщины. Он ушел от Мары опустошенный, задумчивый.

На следующий день совершенно случайно Эмин встретил подругу Розы Сабину на улице довольно-таки далеко от её дома. В руках у неё был чемодан и заметно — тяжелый. Они издали покивали друг другу, он подошел к Сабине.

— Давайте я вам помогу, — сказал Эмин.

— Помоги, — тут же согласилась она, — если делать нечего.

Они поболтали о том, о сем, она тут же сообщила, что навещала Розу с дочерью совсем недавно, и скоро, через несколько дней они собираются возвращаться.

— Здорово, — сказал он.

— Соскучился? — спросила Сабина.

Он не ответил, глядя по сторонам.

— Я вообще не понимаю, что она в тебе нашла? — сказала тихо, но в то же время с сердцем Сабина. — Ты где, она где.

— А где? — глупо улыбнулся он, думая, что пошутил.

— Не прикидывайся придурком! — сказала она. — Давай чемодан, я уже пришла.

Маленькая квартирка Сабины имела свой отдельный вход через парадный подъезд, тогда как все другие соседи дома входили к себе через двор и потому не досаждали ей, как в доме у Розы, и не могли знать, кто, когда к ней приходит, когда уходит. Для Эмина с постоянно пугливой Розой это было существенное преимущество.

Она протянула руку к чемодану, взялась за ручку, но он не отпускал. Стоял, крепко держа тяжелый чемодан за ручку и улыбался, как идиот.

— Отпусти, — сказала она.

Он не отпускал.

— Отпусти, сказала, — повторила она более требовательно.

Он еще крепче вцепился в ручку, еще шире и глупее улыбаясь.

— Хочу донести прямо к тебе домой, — сказал он, окидывая её плотоядным взглядом.

— Уже донес, — сказала она, наконец, вырвав ручку чемодана из его цепких пальцев. — И запомни, в эту дверь ты можешь войти только с Розой.

— Да?

— Да, — сказала она. — Да и то: я делаю это для неё с большой неохотой.

— Почему? — спросил он.

— Потому что я не одобряю её выбор. Потому что ты мне не нравишься, — сказала она. — И мне не нравится ваше авантюрное приключение.

— А ты пригласи меня домой, и я тогда сразу тебе понравлюсь, — сказал он.

— Не хами, — спокойно ответила она, — и называй меня на «вы», все-таки я намного старше.

Её спокойный, презрительный тон несколько остудил его, он решил чуть оправдаться.

— Мы любим друг друга, — продолжая улыбаться и нахально разглядывая её, сказал он, хотя не любил произносить такие фразы, но хотелось отомстить ей за её откровенные, обидные для него слова, и вместе с нахальной улыбкой, вместе с взглядом, задержанном на её груди, вроде бы получилось.

Она проследила за его взглядом и проговорила:

— Расскажи это кому-нибудь другому… И почаще мой лицо.

Отперев парадное, Сабина вошла и захлопнула тяжелую, с облупившейся краской дверь у него перед носом.

Потом приехала Роза, дочери стало лучше, она почти выздоровела, и Роза была в хорошем настроение. Они договорились перед её отъездом в санаторий, что свяжутся друг с другом через Сабину, но Эмину не хотелось звонить той, и он по утрам до уроков в школе околачивался на улице перед домом Розы, в надежде, что она выйдет и увидит его.