Вылезли кое-как. Девчонки пахучие (впрочем, к их запаху я как-то уже и притерпелся), да мы с Маринкой. В неровную кучу на корме сбились, стоим, мнёмся. А мне, между прочим, ещё и в туалет надо.

Похитителей наших пятеро всего. Ну, то есть это я пятерых вижу, а так, наверное, ещё есть в рубке или в машинном или ещё где. Четверо относительно молодых бородатых вооружённых автоматами мужчин и тот самый бородач в чалме, что меня за волосы таскал. У носителя чалмы автомата нет, зато есть кобура на боку. Вероятно, он тут у них главный. Судя по тому, что говорить с нами начал именно он, так оно и было.

Правда, говорить с нами начали не сразу. Сначала один из молодых дал из автомата длинную очередь поверх наших голов. Просто так дал, ни за чем, даже без предупреждения. Я так понимаю, он лишь показать хотел, что никого они тут не боятся и что-то кричать ну совершенно без толку. А ещё то, что пристрелят они любого из нас с лёгкостью неимоверной. Потому что мы уже больше не и не люди. Мы – скот, товар, и с нами они могут делать всё, что захотят, вот так.

И вот тут только, когда эта мысль дошла до всех нас, начал говорить хмырь в чалме. Собственно, ничего нового, о чём мы бы и без него не догадались к тому времени, он и не сказал. Заявил, что купил нас и что все мы теперь его собственность, его рабыни, с которыми он может делать всё, что ему угодно. Захочет – на ленточки порежет, а захочет – шашлык изжарит. Смеётся. Это у него типа шутка такая, человечины он, мол, не кушает. Ну, спасибо, утешил.

А если серьёзно, говорит бородач в чалме, то нам предлагается хорошая и, в общем-то, непыльная работёнка. Мы тут все молодые, красивые, здоровые в основном. Опять же, белые, за это дополнительная наценка. И нам предлагается стать наложницами в гаремах различных богатеньких буратин. За покупателями дела не станет, покупателей он на себя берёт. Делать, говорит, вовсе ничего не нужно. Покупатели в основном старенькие и сами уже не могут ничего. Средней студентке секса достаётся раз в десять больше, чем средней наложнице. При том, что уровень оплаты у наложниц не в пример выше. Да и хозяин ваш не вечен, а там… всё в руке аллаха. Как, мол, сами поведём себя (особенно если Ислам примем, да сына от хозяина родить удастся). Так что может, говорит, вы ещё этот день и с радостью в сердце вспоминать будете, как день освобождения. Кем, говорит, вы были? Нищие, никому не нужные отбросы. У вас и так дорога либо на зону либо на панель. Как вариант – наркомания. Впрочем, можно и совмещать. А теперь… Теперь у вас такие возможности открываются, просто ух! Он прямо благодетель наш и спаситель, так по его словам выходит.

И тут я некстати вылезаю. А со мной, мол, как, спрашиваю. Мне что, тоже в наложницы и ребёнка рожать? Дык, не получится у меня, при всём моём старании не получится, как бы я ни хотел. А я, вообще-то, и не хочу ни разу. Я домой хочу, к родителям. Меня же ждут, потеряли давно, и искать будут наверняка.

Смеётся, чёрт бородатый. Насчёт искать, говорит, будь спокоен. Никто тебя теперь уже не найдёт. Ушёл ты, пропал без вести, утонул или ещё беда какая, мало ли что бывает. Погорюют, да и перестанут Не ты первый, не ты и последний. Я, говорит, таких как ты, уже не одну сотню переправил, это, говорит, работа моя. Правда, обычно он возит девочек, но и на мальчиков спрос есть, не волнуйся. Ты тут, как бы ещё и не самым дорогим изо всех вышел. Если выживешь, конечно. Белый, четырнадцать лет, не, если выживешь, точно хорошую цену дадут за тебя. Такие евнухи высоко ценятся.

И вот тут я прямо так в осадок и выпал. К-кто, говорю, требуется? А бородач улыбается. Евнухи, повторяет он мне. А что, тоже работка непыльная, некоторым даже нравится. В деньгах точно недостатка испытывать не будешь.

Евнухом? Меня – евнухом в гарем?! Я… я же учиться хочу. Я жить хочу! Я… к звёздам!! А меня – в гарем евнухом?! НЕТ!!

НЕТ!!!

Шаг вперёд. На автоматы. Ещё шаг. НЕТ!! НИКОГДА!!!

– Жаль, – говорит бородатый. – Честно, жаль. А может, передумаешь? Сейчас это совсем не больная операция.

– Нет! НЕТ!!

– Что ж, очень жаль. Впрочем, русские редко добровольно соглашаются на такое. Потому и ценны так русские евнухи. Конечно, я мог бы заставить тебя силой, парень, но ни к чему хорошему это не привело бы. Во-первых, ты скорее всего умер бы от операции, а во-вторых… я дорожу своим именем. Мой товар знают, мне доверяют. Поэтому я никогда не продам евнуха, от которого в любой момент можно ожидать получить вилку в глаз. Нет, моё имя мне дорого. И это касается не только евнухов, всех остальных тоже. Слышите вы, замарашки! Вас это тоже касается! Я всегда останавливаюсь в этом месте. И здесь, в этом месте, я дарю вам всем свободу. Слышите, свободу! Вы все вольны идти куда угодно. Русский берег отсюда примерно на расстоянии семи миль к востоку. Правда, сейчас нет Луны, но тут уж вам немного не повезло. Итак, я дарю вам свободу! Свободные люди могут беспрепятственно покинуть мой корабль. Рабы остаются и спускаются в трюм. Времени на размышление… нисколько. Выбирайте сразу – в трюм или за борт. Ну!

– Спасжилет хоть можно взять с собой? – спрашиваю я без, впрочем, особой надежды.

– Нет. Ничего нельзя, только то, что на вас.

– Вы ведь всё равно перестреляете нас в воде.

– Нет. Клянусь, никто не станет стрелять в тех, кто предпочтёт смерть рабству. Да в этом и нет необходимости. Проплыть семь миль ночью даже в тёплой воде практически невозможно. К тому же, стрелять просто бесполезно. Если кому-то из вас суждено доплыть, то в такого человека точно не удастся попасть ни одному снайперу. Кто мы такие, чтобы нарушать замыслы Его?

– Марин, ты как? – поворачиваюсь я к Маринке, которая молча берёт меня за руку.

Маринка… Она… Она плавает чуть лучше топора, сколько я ни учил её. Бесполезно всё, она продержится на воде от силы пару минут. И всё равно колебаний в её взгляде я не чувствую. Для неё нет и не может быть иного выбора. И тут за левую руку меня берёт ещё кто-то. Обернувшись, вижу ту самую девчонку с неровной стрижкой, которая в автобусе помогала мне. Она деловито и без суеты стягивает с себя футболку, джинсы, а затем и не первой свежести трусы. Обуви на ней никакой и так не было. Безо всякого смущения она поворачивается ко мне, говорит, что её зовут Катя и предлагает мне снять шорты. Что ж, она права. Я хоть и неплохо плаваю, но семь миль… Даже если мы не заблудимся в темноте. Маринка же своё платье так и не стала снимать. Бесполезно, и она тоже понимает это.

Остальные девчонки робкой вереницей, изредка поглядывая на нас, начинают втягиваться внутрь трюма, а мы, мы трое, взявшись за руки, на мгновение взлетаем над бортом. Маринка в своём стареньком белом платье, которое теперь станет её саваном, а мы с Катькой – обнажённые. Ave, Caesar…

* * *

– …Погоди, руку сводит.

– Осторожнее, Кать, не торопись. Главное, не волноваться. Вода ещё тёплая, сентябрь всего. А человек, если не запаникует, может держаться на поверхности сколько угодно долго.

– Да знаю я. Маринку жалко.

– У неё не было шансов, она совсем не умела плавать, хоть я и учил её.

– Всё равно жалко. Вы давно были знакомы?

– Сколько я себя помню. Мы в соседних дворах жили. Не представляю, что я её родителям скажу.

– Ты сначала доберись ещё до этих родителей. Сколько мы проплыли, по-твоему?

– Мили полторы.

– Тебе не кажется, что ветер и волны нас относят в море.

– Кажется.

– А чего молчишь тогда?

– Тебя пугать не хотел, а так, если честно, то мы сейчас от берега, по-моему, даже дальше, чем были, когда с корабля прыгали. Извини, Кать.

– Ладно, чего уж там. Потому этот урод и отпустил нас в таком месте. Наверняка знал, что против ветра тут не выгрести. Свободу он нам подарил, ага.

– Всё равно подарил. И даже такая свобода – это всё равно Свобода. И на трюм в его катере я её не поменяю.

– Согласна. Хотя мне проще, мне-то ничего отрезать не собирались. И всё равно лучше утонуть здесь, чем там, с этими…