— Сумасшедший!..

Рассмотрев документы матроса, кадровик заколебался: не тот профиль, номенклатура не та. Матрос же стал уверять, что он, военный радист, хорошо знаком с электричеством и вполне справится. Сперва, понятно, поездит с кем-нибудь, присмотрится… Тот улыбнулся: все это, мол, так, но прежде всего надо знать машину, иметь к ней допуск. И предложил демобилизованному пойти на курсы: видать, не хотелось ему отпускать парня. «Что ж, подучиться не мешает», — согласился матрос. Но тут выяснилось: из-за ремонта помещения курсы не работают. Это огорчило Платона. Кадровик предложил оформиться подсобником. Пройдет немного времени, и курсы откроются: потом можно и получше работу выбрать, а пока…

Предложение было неприемлемым. Не мог Ладейников начинать «все сначала». Подсобник или, как говорят, старший куда пошлют — это уже было в его биографии. Лучше, пожалуй, опять на стройку. Там он — каменщик, у него хотя и невысокий, а все же разряд. А это что-нибудь да значит. Конечно, куда интереснее устроиться на домну или, скажем, на одну из мартеновских печей, но опять же кем — подсобником?

Задумался, невольно вспомнил клуб ЦЭС, давние молодежные вечера, волейбольную площадку… Галину. Дивчина хоть и ростом не взяла, а как ловко гасила мячи. Не один раз Платон наблюдал за нею во время игры: собранная, верткая, она не терялась в любой ситуации. Птицей взмывала вверх и без промаха посылала мяч вниз за сетку. Шелковое платье на какой-то миг раскрывалось, как парашют, обнажая стройные, загорелые ноги. И новый счет, и неотразимая девичья красота — все это отзывалось гулким взрывом аплодисментов вошедших в азарт болельщиков.

Ладейников познакомился с Галей в горах, куда изредка по выходным дням выезжали на отдых рабочие.

В один из таких дней, прибыв в горы на попутных, он бесцельно бродил у речки, не зная, куда податься. И там увидел девушку. Модное кремовое платье, туфли-лодочки. Она топталась у перехода, не решаясь ступить на шаткую слегу.

— Дайте руку, — сказал он. — Ну, смелее! Не смотрите в воду.

Потом они поднялись на покатый холм, поросший лиственницей. Девушка стала окликать подруг. В ответ отзывалось только эхо. Идти дальше в горы с малознакомым парнем не решалась, но и оставаться здесь — тоже не хотелось. Сколько знакомых ехало вместе, и вот — ни души.

Спросил, как ее зовут, пошел рядом. Завели разговор о книгах, кинофильмах. Галя оказалась страстной киношницей. Говорить с ней на эту тему было легко и приятно. А когда зашел разговор о художниках, Платон слушал, не перебивая, любовался ее профилем и очень жалел, что не умеет рисовать.

Остановились завороженные тишиной и опять, по ее настоянию, теперь уже вдвоем, стали подавать голоса. По-прежнему никто не отзывался. Пошли вниз по опушке, срывая горный букашник. «Какой красивый, а не пахнет», — сказала Галя. Вдруг она пошатнулась и чуть было не упала. Платон вовремя подхватил ее. Притянул к себе. И Галине показалось, будто он, пользуясь случаем, задумал что-то недоброе. Резко вскинулась, двинула в сердцах рукой и… расцарапала ему нос. А увидя кровь, испугалась, выхватила белый платочек из-за лифчика, принялась вытирать кровь, сожалея о случившемся.

— Пустяки, — улыбнулся он. — До свадьбы заживет… Что, сомневаетесь? Нарочно приглашу!

— Невеста, наверно, красивая? — почему-то спросила она.

— Очень!.. Такие же синие глаза, черные брови… как у тебя.

— У меня глаза серые, а брови — рыжие, кривые…

— А я говорю: нет!

Долго бродили, балагурили, ничего не замечая вокруг.

Вдруг спохватились, побежали вниз к озеру, где оставались грузовики. Машин не было. Как же так? Неужели уехали?.. Галина побледнела.

— Поистине, часов не наблюдаем! — улыбнулся он.

— Не надо об этом, лучше скажите, что делать.

— Главное, не хныкать. А дальше, как говорится, ноги на плечи — и…

Да, им ничего не оставалось, как только идти пешком. Дорога была глухой, плохо наезженной, и на пути всего одна деревня. Только бы до деревни, а там на попутную подводу устроиться можно. Поняв, что на каблуках ей не дойти, Платон велел Галине разуваться. Связал свою и ее обувь шнурками, перекинул через плечо: айда, время не ждет!

Изрядно набившие ноги, подошли к деревне часов в одиннадцать ночи. Ждать попутной подводы, значит, сидеть до утра. Но ее может не быть, а им — к семи на работу. Надо идти. Вот только проголодались, поесть бы чего-нибудь. Платон порылся в кармане, где лежало несколько рублей, и предложил зайти в крайнюю хату. Так не дадут — купим.

На стук никто не отозвался.

— Может, не услышали?

— Боятся, всякие люди по ночам шляются, — ухмыльнулся Платон. Ему и горя мало.

Прежде чем постучать в соседнюю избу, присели на завалинке. Прошли лишь половину пути, а так устали.

— Сейчас бы кусок хлеба с солью, — сказал Платон.

— Хоть бы картошки вареной и то… — И подумала: «Вряд ли удастся поесть. Люди спят. Какое им дело до тех, кто по ночам бродит».

Платон потянулся к шибе, и — о, чудо! — окно сразу раскрылось. Показалась женщина.

— Киляле? — спросила она.

Зная немного по-башкирски, Платон пояснил, что они идут издалека, от самого озера, страшно устали, И, показав на спутницу, добавил, что особенно устала она, кыз, и хочет есть. Может, у хозяйки найдется немного молока?

— Есть, есть, — живо отозвалась та.

Тотчас в глубине избы блеснул слабый свет. Затем на крыльцо вышла хозяйка с кувшином молока и кружкой в руках.

Идти было нелегко, но молодость взяла свое: утром были дома.

Вылазка в горы осталась в памяти на всю жизнь.

«Как давно это было, — остановился Платон, раздумывая. — Иное время пришло, да и она, Галина, давно не та. Нелегко ей. Изо дня в день одно и то же: турбина и дите, дите и турбина… Тягостно все это. А что если зайти? Еще раз, а?»

Смерив взглядом канаву, разбежался и, словно на крыльях, на ту сторону!.. Шел и думал о ней. Музыкой в ушах звучало ее имя. Между прочим, по-белорусски галина — ветка. Обыкновенная ветка. Вот здорово!.. Галинка — Веточка!.. Он вспомнил. Однажды — это было летом — зашел к ней в барак. В тесной, отгороженной нестрогаными досками комнатухе — стол, две койки (Галя жила с подругой), ни одного табурета. На столе кувшин из голубого стекла — премия за ударную работу. В кувшине девушки держали воду, за которой ходили на окраину стройки к уцелевшей казачьей мельнице, где бил из-под земли ледяной ключ.

Платон сидел на одной койке, Галя — на другой. Говорили о ТРАМе, о его первом спектакле, в котором играли скороиспеченные рабочие артисты. «Чудесный сплав» назывался спектакль. Им обоим нравился главный герой — веселый, умный паренек Гошка, которого играл фабзавучник Павлик Афанасьев.

Затем Галя рассказывала, как воспитывалась у бабушки в древнем Туринске. Там закончила семилетку, педтехникум… А однажды простилась с бабушкой, которую очень любила, и уехала на Магнитострой. Что привело ее сюда — стремление к самостоятельности, романтика? Она и сама не знала. Платон дивился ее характеру: не захотела быть учительницей — стала чернорабочей. Странно! Учить детей — это же прекрасно! В школе совсем не то, что на стройке: тепло, уютно, никаких тяжестей. Чисто женская специальность!

— Это нам, мужикам, глыбы ворочать, — рассуждал он. — А вы, девчонки, такие хрупкие. В ваших пальчиках разве что иголку держать.

— Ошибаешься. Мы не девицы из благородных пансионов, — положила руку на стол. — Вот.

Он глянул на ее маленькие, почти детские, но уже заскорузлые ладошки: на правой в самой впадинке — темная, с запекшейся кровью, мозоль.

— Ого! Как же это? — и неожиданно припал к ладошке губами. Галя с силой отдернула руку, стол покачнулся, кувшин с водой грохнулся на пол.

Вместе принялись подбирать осколки. И тут как-то случилось, он взял ее за руку. В испуге отпрянула в угол. Насторожилась. Смотрела на него — чужая, грозная, готовая грызть зубами, по ни в коем случае не допустить того, что он, наверное, задумал.