Помню, как сейчас: мне шестнадцать лет, я стою возле зеркала и с каждой секундой погружаюсь все глубже в депрессию. У меня ужасная кожа, маленькие глазки, узкий лоб, длинный нос! Воскрешая сейчас то забытое чувство, я поражаюсь его остроте и беспросветности. Мое отчаяние – «Я – неисправимый урод!» – было совершенно искренним. Но не стабильным… Иногда мне напротив казалось, что я очень хорошенькая, и я радостно крутилась у зеркала, рассматривая себя со всех сторон, принимая красивые позы, примеряя наряды, мечтая о покорении мира и отдельных представителей противоположного пола. А потом все возвращалось на круги своя, и я снова обращалась в ходячий кошмар, на который все парни во веки веков будут смотреть лишь со скукой и отвращением.

Подобный феномен изумляет меня по сей день. Как одни и те же нос, глаза, щеки, лоб могут быть в понедельник предметом восхищения, а в пятницу – причиной депрессии?

Порой причина лежала на поверхности: в начале недели мама покупала мне новое модное платье, облачившись в которое, я казалась себе несказанно прекрасной, а ближе к выходным на лбу выскакивал прыщик. Но чаще всего для такого глобального подъема или падения самооценки не наблюдалось ни одной внешней причины. В те спорные шестнадцать мне даже казалось, что мои черты и впрямь похожи на «переливной» календарик – они живут некой тайною жизнью и постоянно перемещаются на два-три миллиметра вверх-вниз, вправо-влево, меняя мое лицо.

С тех пор прошло еще шестнадцать лет, и за это время моя кожа вряд ли улучшилась, лоб не «подрос», и после долгих размышлений я отказалась от мысли укоротить нос с помощью пластической хирургии. Но теперь это все – не проблема. И дело не только в том, что в восемнадцать первый мужчина убедил меня: я – «красавица писаная». И не в том, что мой муж убежден до сих пор: на свете нет женщины лучше меня. И даже не в том, что с годами я научилась спокойно и трезво оценивать свои недостатки, маскировать и исправлять их… Все это на поверхности. Стоит копнуть чуть глубже, окажется, что я и сейчас страдаю, столь же беспросветно, бесконечно, болезненно, как и в шестнадцать. Просто уже по другому поводу!

Что за беда длинный нос, если я… неудачница! Я никогда не стану Достоевским. Не получу Нобелевскую премию. Я – стандартная, средняя писательница. И вообще, в нашей стране литература никому не нужна. Это не профессия даже, а хобби. Короче, полный тупик. Проще сразу застрелиться!

Конечно, подобные мысли посещают меня не каждый день и не каждый месяц, как и прямо противоположные им. Бывает, мне представляется, что я – будущий гений. Я еще получу все возможные награды и премии, прославлю страну, войду в историю, а после смерти мне непременно поставят памятник. Достаточно неустанно работать над собой, верить в себя, идти вперед, и я переверну этот мир, поставлю его вверх тормашками… Типичная мания величия. Но в эти мгновения я и впрямь могу все – я фонтанирую идеями, захожу в любые двери, предлагаю, убеждаю, требую и получаю. А в припадке самоуничижения не могу сделать телефонный звонок, отправить письмо, озвучить самую пустячную просьбу. Ведь мне все равно откажут! А если и не откажут, в итоге все равно ничего не получится. А если и получится, это все равно не имеет смысла, я ж – бездарь!

Сказать, что я ненавижу такие приступы – не сказать ничего. Я их боюсь! Они выбивают меня из колеи, тормозят движение, подбивают все начинанья на взлете. Иногда проблема приходит извне: ты написала сценарий, а фильм так и не вышел; приятель раскритиковал твой новый роман. Ряд неудач или плохой отзыв на книгу может спровоцировать комплекс неполноценности так же легко, как чья-то восторженная рецензия – врыв самомнения. Это понятно, непонятно иное… Почему, проснувшись утром в четверг, я ощущаю себя на коне, готовой скакать в бой с саблею наголо, а в пятницу вдруг вылетаю из седла и считаю себя побежденной. Ведь ничего не случилось, ничего не изменилось! И муж за это время от меня не ушел, и дождь не пошел, и отказ не пришел по электронной почте. У меня те же способности, те же достижения, за спиной – те же победы и поражения.

Тот же супруг, те же дети, та же квартира и у квартиры тот же метраж… Только в хорошем настроении моя знакомая вспоминает, что их семейное гнездышко очень уютное, а кредит за него был выплачен на диво вовремя – за месяц до кризиса. Муж у нее – почти идеальный, дети – ангел и вундеркинд. И таких везучих женщин, как она, еще поискать! А в плохом – вспоминается совершенно другое. Квартирка чересчур маленькая для четырех и перемен не предвидится. У мужа – ряд недостатков, отпрыски – чересчур избалованны, у нее почти не остается времени для себя, любимой. Оттого она очень несчастна! И глядя на ее психологические перепады со стороны, я понимаю: правда и то, и другое. А истина, как всегда, посредине.

Можно оптимистично сказать, что стакан наполовину полон, или пессимистично заметить, что он наполовину пуст. А можно без всяких эмоций признать: стакан на 50% пуст и полон на 50%. Я – не бездарь и не гений, не уродина и не красавица писаная. У меня длинноватый нос, зато хорошие волосы. Глаза маловаты, но повезло с фигурой, бровями и формой нижней губы, что же касается верхней, ее я могу нарисовать и сама. Ибо последние лет шестнадцать мне совсем нетрудно признать себя девицей со среднестатистической внешностью, своими плюсами и минусами. А вот признать себя средним писателем для меня так же страшно, как для моей подруги признать себя не слишком некрасивой.

Хотя истина там же – посредине. Подружка, естественно, не Венера Милосская и имеет ряд недостатков от носа до пяток. Но, если уж честно, и сама Венера Милосская тоже – отнюдь не красавица. И кабы мраморная богиня любви ожила и подошла к зеркалу с мыслью: «А хороша ли я? И кому я нужна?» – то испытала бы ряд знакомых катастрофических чувств: «Ужас! Кошмар! У меня ж длинный нос! Я толстая, маленькая. И лицо какое-то полумужское…». И заметьте, это тоже была бы чистая правда.

Но то-то и оно, что Венера, во-первых, из мрамора, во-вторых, – Милосская. Чего ей мучиться комплексами? Она давным-давно стоит в Лувре на несокрушимом пьедестале и на протяженье веков считается во всем мире незыблемым эталоном красоты. А мы с подружкой – покуда живые. К тому же она еще и не замужем, и работа ее тоже связана с внешностью. Это писательница, тем паче состоящая в браке, имеет право быть умной уродиной. Видимо, благодаря сему праву я точно знаю: я – не уродина. Я – глупый бездарь. Дура. Неудачница…

«А у меня жуткий нос, – вторит подруга, – и грудь не ахти, и талия…» «Не гневи Бога! – возмущаюсь я. – Посмотри, как на тебя мужики реагируют. Всем бы так…» «А ты самая продаваемая писательница в Украине. Всем бы так…», – отбивает она.

И иногда в период депрессивных провалов мне удается воззвать и к себе: «Не гневи Бога! Разве мало тебе везло в жизни?». Я начинаю считать по пальцам свои достижения и худо-бедно убеждаю себя: все хорошо. Но у меня есть и вторая рука… Второй взгляд на вещи! И пока ее персональный «прекрасный принц» не поставит подружку на непоколебимый пьедестал, пока никто не выдал мне авансом Нобелевскую премию, пока мы живы, пока мы в пути – мы будем всегда колебаться. Легко быть Милосской, чья ценность известна целой планете. Трудно, когда свою себестоимость нужно определять каждый час. И неважно, что вчерашние Коля и Вова были готовы сорвать для тебя звезду с неба. Вчера – не существует. Сегодня – ты снова одна, и должна доказывать свою женскую состоятельность заново. Неважно, насколько успешна была твоя прошлая книга – ты всегда начинаешь новую с чистого листа и в прямом, и в переносном смысле этого слова.

И пусть, веря в свою гениальность, я впрямь могу все, а страх бездарности хуже инквизиторской пытки, – пока я в пути, мне нужны оба чувства… Они – мой секрет успеха!

Идеальное сочетание мании величия с комплексом неполноценности (примерно, в пропорции пятьдесят на пятьдесят). Первое дает веру в себя и ведет вперед. Второе – подстегивает плетью сзади, гарантируя, что вера не перерастет в тупую самоуверенность и ты никогда не остановишься на достигнутом!