Даже достигнув цели всей своей жизни, Линкольн чувствовал себя обязанным толковать ее просто как сугубо практический шаг, направленный к победе в войне. Как же далеко ушел он от позиции, которую сам же формулировал всего пять лет назад: наполовину свободная, наполовину рабовладельческая страна обречена на распад. Подобно де Голлю, который, возвращаясь на вершины власти под лозунгом защиты Франции, воздерживался от критики партийной системы; Рейгану, подчинившему свой консерватизм экуменическому духу, который вновь вдохнет в Америку оптимизм; Черчиллю, который перед лицом нацистской угрозы отказался от имперской риторики, — Линкольн сменил программу, и этот сдвиг позволил ему достичь успеха.

На крутых поворотах истории лидеры часто сталкиваются с необходимостью смены ориентиров и подчинения своих идеалов и позиций более широким интересам национального обновления. Из этого следует двуединый урок: во-первых, подобный сдвиг свидетельствует о понимании народной психологии, склонной с большим подозрением относиться к радикальным переменам — до тех пор, пока существующее положение не станет нестерпимым. Во-вторых, и это, возможно, еще важнее, он подтверждает, насколько важно поставить текущие политические дебаты в общенациональный контекст, поверив их общими идеалами, которые делают нацию нацией. Если политическому деятелю удастся убедить людей, что его программа базируется на ключевых ценностях народа, его шансы на успех значительно возрастают.

С другой стороны, стремясь к радикальным переменам и упуская при этом из виду общенациональные горизонты и патриотические ценности, рискуешь потерпеть сокрушительное поражение. Крестовый поход Вудро Вильсона за присоединение Америки к Лиге Наций (которую он же и создал) есть пример того, как твердая позиция оказывается совершенно неэффективной. И получилось так в значительной степени потому, что Вильсону не удалось сколько-нибудь убедительно объединить эту позицию с будущим нации.

Для того чтобы в полной мере оценить, насколько важно для политического деятеля вплести свои взгляды, как это сделали Рейган, Черчилль, де Голль и Линкольн, в широкий национально-патриотический контекст, поучительно обратиться к противоположному примеру. Вудро Вильсон потерпел сокрушительное историческое поражение именно потому, что в отличие от всех этих деятелей не сумел в годы политического забвения существенно пересмотреть свои подходы.

Никто из американских президентов в XX веке не встречался с таким афронтом во внешнеполитических делах, как Вудро Вильсон, когда сенат отказался одобрить законопроект о вступлении США в Лигу Наций, — это был роковой удар по нему как президенту и просто человеку, удар, от которого он так и не оправился.

Вильсон был прав, его оппоненты откровенно заблуждались. Убийственные межвоенные годы, возобновление конфликта между Германией и европейскими союзниками, разгоревшегося по прошествии почти двадцати лет так называемого мира, свидетельствуют об этом с полной определенностью. Правоту Вильсона подтверждает и успех дипломатической стратегии, направленной на международное сотрудничество, включая создание Организации Объединенных Наций.

Вудро Вильсон должен был победить. Он вступил в борьбу на пике популярности, приведя нацию к глобальной победе в войне. Предложив немецкому правительству проект мирного договора из 14 пунктов, Вильсон внес решающий вклад в окончание мировой бойни. И тем не менее, потерпев унизительное поражение в сенате, Вильсон, человек, прославляемый во всем мире, оказался тем самым пророком, которого нет в своем отечестве.

Вудро Вильсон начал борьбу за президентский пост буквально через несколько лет после начала политической деятельности. Будучи ректором Принстонского университета, он продемонстрировал приверженность реформам и хорошие административные качества, что сначала обеспечило ему кресло губернатора штата Нью-Джерси, а затем и Белый дом (1912). Он добился успеха на волне всеобщей поддержки реформ, поднявшейся в годы президентства Теодора Рузвельта (1901—1908). Рузвельт пошел войной против продажных политиканов и безжалостных бизнесменов, которые, объединившись, в основном и правили Америкой после Гражданской войны. Первый в истории страны президент-реформатор, Рузвельт установил жесткие стандарты в области производства и упаковки мясопродуктов, особо прославившейся своей грабительской политикой, принял ряд антитрестовских законов, направленных против монополий, установил общественный контроль над железными дорогами и национальными парками, осуществил ряд других прогрессивных начинаний. И когда его признанный преемник Уильям Ховард Тафт попытался было дать реформам Рузвельта задний ход, тот пришел в ярость. Вернувшись с африканского сафари, куда отправился, оставив Белый дом, Рузвельт преисполнился решимости заменить Тафта.

Избранный в условиях смуты, когда Тафт и Рузвельт раскололи республиканский электорат, Вильсон как реформатор чувствовал себя на коне. Блестящий оратор, он умело популяризировал свою программу национальных реформ, уступавшую разве что рузвельтовской. Первый президентский срок Вильсона был отмечен выдающимися прогрессивными переменами. В рамках курса, названного Новыми свободами, Вильсон основал Федеральную резервную систему, призванную регулировать деятельность банков, еще более ужесточил антитрестовские законы, дал избирательное право женщинам, ввел подоходный налог и систему прямых выборов в сенат, а также, что было, возможно, не столь дальновидно, инициировал запрет на продажу алкогольных напитков…

Первый в американской истории президент, который самолично отправился в конгресс, чтобы обратиться с посланием к нации, Вильсон чувствовал, на какие клавиши надо нажать, чтобы получить народную поддержку. Мало кто из предшественников в Белом доме мог сравниться с Вильсоном на ранних этапах его президентства в умении понять, чего ждут люди.

Когда разразилась Первая мировая война, он был преисполнен решимости не дать Америке ввязаться в схватку. С трудом победив повторно как миротворец («он удержал нас от вступления в войну»), Вильсон со страхом наблюдал, как европейская война рубит под корень лучшую часть поколения.

Но после того, как Германия объявила, что ее подлодки будут атаковать американские суда, доставлявшие коммерческие грузы в Англию и Францию, вступление США в войну сделалось неизбежным. Прекрасно понимая это, кайзер, однако, рассчитывал, что морская блокада, с одной стороны, и силы, сосредоточенные в Европе, — с другой, приведут к победоносному концу войны еще до того, как американское участие сделается ощутимым.

Гибель нескольких американских торговых судов укрепила волю Вильсона, возглавившего военный поход своей страны. Торжественно обещая добиться «безопасного мира ради демократии» и призывая «воевать за то, чтобы положить конец всем войнам», Вильсон поднимал дух нации, объединяя ее под знаменами высоких идей.

И Америка внимала ярким речам своего лидера. Укрепляя патриотический дух людей, Вильсон приближал миг победы. Обращаясь к конгрессу за месяц до перемирия, он поднялся до высот риторики, недоступных его предшественникам; слова его просто не могли оставить нацию равнодушной. Перефразируя шекспировского Генриха Пятого, Вильсон отдал дань павшим далеко от своей страны: «Долго еще мы будем терзаться тем, что нас там не было, и мы упражнялись в дешевом красноречии, пока лучшие из нас гибли под Сен-Мишелем или Тьерри. Память о тех днях героических сражений уйдет вместе с этими славными людьми в их могилы; память о каждом из них останется в наших сердцах. Старцы забывают; и все будет забыто, но мы с гордостью будем вспоминать о подвигах, совершенных в этот день».

В 1918 году, через год после вступления Америки в войну, Вильсон почувствовал, что появилась возможность примирения. В программе «мир без победы» он выдвинул 14 пунктов, которые могли бы стать основой окончания войны. Призывая к «открытому провозглашению открыто достигнутого мира, свободе мореплавания, уничтожению торговых барьеров, сокращению вооружений и… разумному уменьшению претензий», Вильсон завершал свой перечень призывом к созданию международной Лиги Наций, которая бы обеспечивала сохранение мира.