На протяжении целого десятилетия Авраам Линкольн призывал положить конец распространению рабовладельческой системы. Оказавшись слишком левым для избирателей в Иллинойсе, он проиграл выборы 1858 года сенатору Стивену Дугласу. Обдумывая причины поражения, Линкольн постепенно начал менять стиль высказываний; теперь он больше нажимал на необходимость сохранения Союза, нежели на моральное зло рабства. Более того, его инаугурационная речь в качестве президента была почти целиком посвящена единству нации, о рабстве он упомянул походя. А когда, более года спустя после начала Гражданской войны, Линкольн освободил рабов, шаг этот был вызван не нравственными соображениями, но военной необходимостью в борьбе за сохранение единого Союза штатов.

В критические времена идеология отравляет национальное сознание, и процесс этот неотвратим. Однако же человек, верный своим принципам, человек, ждущий, пока мир не прозреет, должен быть готов терпеливо пребывать в тени. И когда последствия отказа нации, компании или организации прислушаться к нему станут очевидны, он должен по-прежнему выражать свои взгляды с оптимизмом, энергией и бодростью. Когда пробьет его час, он должен встать впереди и, не тыча оппонентам в нос их близорукостью, не твердя: «Ведь я же вам говорил», — собрать их воедино и вести сражение вместе. Где торжествует принцип, злорадству, как и угрюмости, места нет.

Вудро Вильсона и Барри Голдуотера упрямая «верность принципу» привела к поражению. Ни тому, ни другому не удалось окрасить свои идеи в цвета патриотизма и оптимизма, и в конечном счете их карьера рухнула.

Своевременно вступив в мировую войну и внеся тем самым решающий вклад в победу союзников, Вудро Вильсон стал героем во всем мире. Но его идеализм утратил всякую привлекательность, когда он предложил план мирного урегулирования, признанный впоследствии худшим в истории. Убедившись, что его представление о Лиге Наций как инструменте сохранения мира во всем мире встречает сопротивление в конгрессе, Вильсон обратился через его голову прямо к народу, выступая на одном предвыборном митинге за другим. Но удивительное дело, защищая Лигу, он прибегал к юридическим и иным столь же специфичным аргументам, которые не находили у людей никакого отклика. Измученный во время президентской кампании физически и душевно, он совершенно упустил из виду столь выигрышные патриотические мотивы, сильно звучавшие в его собственных выступлениях военного времени. Лига растворилась в воздухе вместе с его властью и президентством.

При всем сходстве во взглядах Барри Голдуотер и Рональд Рейган разительно отличались друг от друга манерой поведения. Голдуотер вел борьбу против либерального истеблишмента, всячески подчеркивая, что он выступает с противоположных позиций. Рейган, напротив, нападал на врагов Америки, представляя свою программу с оптимистическим подъемом и патриотическим пылом. Даже каламбур, скрытый в предвыборном лозунге Голдуотера, как будто свидетельствовал, что тот обращается лишь к замкнутому кругу людей, но не к целой нации. В отличие от переходящего в национализм консерватизма Рейгана и в отличие от его взглядов, развивавшихся в сторону патриотизма, национализм и взгляды Голдуотера оставались незамутненно чистыми, ясными, недвижимыми и — неизбираемыми.

В ходе кампании 2000 года Гор отодвинул проблемы охраны окружающей среды на далекую периферию своей программы. В то время как ключевые группы избирателей признали в конце концов мудрость его прежних заявлений об опасности загрязнения природы, сам он хранил по этому поводу загадочное молчание, уступив выигрышную позицию —-и критически важную часть электората — партии зеленых во главе с Ральфом Найдером. Ал Гор, каким он был в 1980-е годы, выиграл бы выборы-2000, но к тому времени, как избирательные участки закрылись и голоса были с горем пополам подсчитаны, того Гора уже давно не существовало.

Так что же все-таки обусловило успех Рейгана, Черчилля, де Голля и Линкольна и неудачу Вильсона, Голдуотера и Гора, хотя все они были равно верны принципу? Почему первым четырем удалось провести победную кампанию, а последние трое потерпели поражение?

Рональд Уилсон Рейган никогда не менялся. Его политическая философия базировалась на двух устойчивых принципах, каждый из которых связан с верой в свободу личности. Первый — противостояние коммунизму. Второй — отказ от чрезмерной роли государства в экономике и налоговой политике.

Вот на этих двух простых постулатах и держалось упрямо все его политическое мировоззрение. Кое-кто утверждал, что такой подход нельзя называть чрезмерно изощренным или глубоким. Однако же сравнение Рейгана с Биллом Клинтоном — единственным из американских президентов, кто за последние сорок лет провел в Белом доме два полных срока, — убеждает, что развитый интеллект как актив политического деятеля преувеличивать не следует.

Ум Билла Клинтона — это целый лабиринт извилин, через которые он пропускает различные противоречия и смысловые нюансы. Любая свежая мысль порождает в его сознании внутреннюю полемику, он взвешивает ее достоинства, рассматривает со всех сторон. Искушенный в политических шахматах не менее, нежели Бобби Фишер в шахматах настоящих, Клинтон, прежде чем сделать ход, взвешивает любой возможный ответ соперника.

В стратегическом смысле Рейган — полная противоположность Клинтона не в последнюю очередь потому, что само понятие стратегии было ему едва ли не чуждо. Ум его был ясен и прям. Из всех возможных решений он выбирал простейшее. В то время как Клинтон испытывал ненасытный аппетит к новым понятиям и постоянно прикидывал варианты, Рейган всего лишь собирал пожитки, чтобы подороже продать уже имеющиеся идеи.

И по любому политическому счету Рейган добился большего успеха, чем Клинтон, хотя интеллектуальной яркостью последнего отнюдь не отличался.

Взгляд его на глобальную борьбу против коммунизма был чрезвычайно прост. Решительно отвергая любую сделку с «империей зла», как он называл Советский Союз, Рейган писал: «[Истина], в лицо которой отказываются взглянуть наши благонамеренные друзья-либералы, заключается в том, что их политика компромисса — это умиротворение, а умиротворение не оставляет выбора между миром и войной — всего лишь между борьбой и капитуляцией. Нам говорят, что проблема слишком сложна для того, чтобы иметь простое решение. Это не так. Нет легкого решения, но простое решение есть. Нам должно достать мужества делать то, что мы считаем верным с точки зрения морали, а политика компромисса означает согласие с вопиющей аморальностью».

Рассматривая проблемы свободы и коммунизма в четком черно-белом изображении, Рейган отмечал: «Нас призывают купить собственную безопасность перед лицом угрозы со стороны бомбы ценой рабства наших братьев по человечеству, томящихся за «железным занавесом». Нас призывают сказать им: оставьте надежду на освобождение, потому что мы готовы заключить сделку с вашими тюремщиками. Александр Гамильтон предупреждал нас, что нация, предпочитающая позор опасности, готова к тому, чтобы иметь хозяина, и заслуживает его».

Если борьба за пределами США велась против страны, где государство взяло под свой контроль все, то и домашние битвы, по мнению Рейгана, разыгрывались на том же фронте: необходимо пресечь рост бюрократии и прогрессирующее ущемление свободы личности.

Он возвращался к этой проблеме вновь и вновь.

В 1957 году Рейган начинал свою политическую карьеру с обзора идеологического поля битвы — так, как оно ему виделось: «В непримиримый конфликт вступили те, кто верит в святость индивидуальной свободы, и те, кто верит в верховенство государства… В самом правительстве, по определению, содержится нечто, заставляющее его — когда оно выходит из-под контроля — расти и развиваться».

Десять лет спустя, будучи губернатором Калифорнии, Рейган говорил то же самое: «Пришло время предъявить чек и посмотреть, являются ли услуги, оказываемые правительством, ответом на наш запрос, или это всего лишь леденцы, которые производят для нашего якобы процветания… Мы будем оказывать давление, урезать, наводить порядок, но добьемся, чтобы правительство сократило расходы на самое себя».