Отчего же Клинтон зашел так далеко влево? Ведь не хотел, никогда не хотел. Но, испытывая, с одной стороны, давление законодателей-демократов, с другой — отказ консерваторов-республиканцев хоть как-то сотрудничать, он решил, что у него просто нет выбора.

Первые шаги в эту сторону — либеральное отношение к службе гомосексуалистов в армии, законопроект о повышении налогов — были чем-то вроде «одной рюмки» для алкоголика. Силы притяжения взяли верх. Эта «рюмка» лишила Клинтона формирующейся поддержки со стороны центра, что, в свою очередь, толкнуло еще левее — надо было искать опору в конгрессе. А увеличивавшийся либеральный наклон встретил сопротивление в центре. «Я стал таким либералом, — говорил мне Клинтон, — что сам себя не узнаю».

Быть может, в подобном поствыборном возврате к партийной ортодоксии есть элемент неизбежности. Первые полгода в Белом доме Буш проводил жесткую консервативную политику — сократил налоги, отказался присоединиться к мировой конвенции о борьбе с глобальным потеплением, попытался смягчить меры, принятые администрацией Клинтона, в связи с загрязнением питьевой воды, разрешил использовать для добычи нефти Арктический заповедник, наконец, вернулся к программе «звездных войн». За это время рейтинг Буша упал на 5—10 процентов; и только после того, как он, воспользовавшись предоставившимися возможностями, сделал несколько шагов в сторону умеренных — распорядился возобновить финансирование работ в области молекулярной биологии, усилить контроль за сохранностью питьевой воды, заморозить программу ваучеризации ради укрепления образовательных фондов, — только тогда цифры поползли вверх.

Но в 1994 году Клинтон столкнулся с проблемами, которые Бушу пока и не снились. Учитывая, что конгресс перешел под контроль республиканцев, у него осталась лишь одна возможность: сыграть, как и два года назад, на поле своих оппонентов. Клинтон в очередной раз двинулся в сторону центра.

Столкнувшись с катастрофическими результатами промежуточных выборов, Клинтон осознал, что хочешь не хочешь, а с либерализмом старой школы надо кончать. 1993— 1994 годы научили его тому, что республиканцы способны выдержать его противодействие, но два последующих позволили с радостью убедиться в том, что с ним как союзником они справляются хуже. Выяснилось, что республиканская партия не способна принять клинтоновское «да» и сохраниться при этом как политическая сила.

Впервые Клинтон протянул руку оппонентам в очередном послании к нации, заявив, что «эра большого правительства миновала». Он обозначил смену вех, пообещав сократить расходы, снизить налоги и избавиться от дефицита в бюджете.

Вскоре стало ясно, что Билл Клинтон и Ньют Гингрич — каждый перетягивает канат на себя. Сделавшись спикером, Гингрич начал решительно призывать к сокращению федеральных расходов и принятию программы правого толка. Заявляя приверженность идее «Договора с Америкой», Гингрич повел последовательную борьбу с государственными мерами в области защиты природы, министерством образования и обеими федеральными программами здравоохранения. Выдвинув план сокращения бюджетных расходов, республиканцы спровоцировали Клинтона на предложение альтернативного проекта.

Именно с ним-то он и выступил, самым драматическим, быть может, образом за все время своей политической карьеры продемонстрировав возможности триангуляции. В своем июньском 1995 года обращении к нации, транслировавшемся по всем телепрограммам, Клинтон представил план избавления от дефицита бюджета на протяжении ближайших десяти лет.

Бюджет, сказал он, базируется «на пяти главных приоритетах»: сохранение образовательных фондов, контроль над стоимостью здравоохранения, сокращение налогов для представителей среднего класса, борьба с преступностью и сокращение пособий. В течение 12 лет, продолжал Клинтон, наше правительство уходило от проблемы дефицита. Этому пора положить конец. «За первые два года моего президентства мы переломили дурную тенденцию и сократили дефицит на одну треть. Теперь следует вовсе избавиться от него. Настало время расчистить авгиевы конюшни, преступив при этом партийные разногласия… Будет правильно, если, не подсчитывая политических выгод, мы просто сделаем то, от чего выиграют наши дети, наше будущее и наш народ».

План Клинтона знаменовал исторический сдвиг в развитии демократической партии США. Хотя на словах демократы всегда ратовали за преодоление бюджетного дефицита и громко протестовали, когда Рейган увеличил его больше чем втрое, реальных предложений, направленных на достижение бюджетного баланса, они не выдвигали, даже не становились на этот путь.

Клинтон предпринял смелый шаг, который дал ему новую опору в противостоянии Гингричу с его претензиями резко сократить федеральные расходы. Республиканцы рассчитывали, что им удастся убедить избирателей, будто иначе от дефицита не избавиться. Клинтон показал, что в таких решительных жестах нужды нет. И вдруг выяснилось, что республиканцам приходится защищать свой революционный план против более эластичного проекта, предложенного президентом.

Когда республиканцы в конце 1995 года попытались протолкнуть свой бюджетный план, отказавшись утвердить президентский и тем самым парализовав работу правительства, американцы стали на сторону Клинтона и отвергли их предложения. А в 1997 году, договариваясь с присмиревшими республиканцами по поводу бюджета, немногим отличавшегося от того, что он предлагал 18 месяцев назад, Клинтон в конце концов возьмет полный реванш.

Предвидя тяжелую борьбу за переизбрание в 1996 году, президент Клинтон еще более укрепил свою репутацию умеренного, подписав за три месяца до голосования исторический закон о реформировании системы пособий. По нему все здоровые получатели пособий должны работать и накапливать чеки; к тому же он ограничивает срок получения пятью годами.

Уже дважды республиканский конгресс принимал сходные законы, и дважды Клинтон накладывал на них вето. Но при этом республиканцы резко сокращали продовольственные программы, меры, направленные на защиту детей от жестокого обращения, и помощь матерям, направленную на то, чтобы подтолкнуть их к поискам работы. Республиканцы пытались также сократить федеральные программы медицинского обслуживания, бесплатно предоставляемого бедным, живущим на пособие.

Провоцируя Клинтона на очередное вето, республиканский конгресс принял пакет реформаторских законов, связанных с пособиями, и положил его на стол президенту. Поставить подпись тому было нелегко, ибо проект предусматривал значительное сокращение льгот легальным иммигрантам. «Если человек вместе со своей семьей приезжает в нашу страну легально, — говорил мне Клинтон, — если он платит налоги и если вдруг получит на работе увечье, почему он не может получать компенсацию в тех же размерах, что и все мы?»

В ходе парламентских дебатов демократы раскололись пополам: 99 конгрессменов проголосовали «за» и столько же «против». Партия Клинтона оказалась в тупике.

Намекнув, что он сократит иммигрантские льготы после переизбрания, Клинтон поставил свою подпись и выбил тем самым у оппонентов оружие в борьбе за симпатии растерянного среднего класса. И к нему вернулась удача: в 1997 году, главным образом под давлением губернаторов-республиканцев, которым отныне самим бы пришлось нести бремя иммигрантских выплат, конгресс отменил сокращения, сильно облегчив тем самым жизнь президенту.

Его план чем дальше, тем больше доказывал свою эффективность. К концу второго президентского срока Клинтона численность населения, живущего на пособие, сократилась в целом по стране на 40 процентов — настоящая революция в жизни бедных американцев. Длительная, из поколения в поколение воспроизводящаяся традиция иждивенчества была оборвана — и кем? — президентом-демократом!

Справившись с дефицитом, понизив уровень преступности и сократив пособия, Клинтон осуществил все, чего только может ждать от президента (к какой бы партии он ни принадлежал) средний американец. В результате его деятельности демократическая партия переместилась в центр и избавилась от репутации примиренчества в области преступности, расточительности в сфере распределения пособий и безответственности по части бюджетного дефицита.