В августе 1873 года после летних каникул Алина Леонтьевна повезла детей в Киев, где они учились, с тем чтобы и себе остаться на всю зиму в городе лечиться у киевских врачей.

И вот после стольких лет разлуки Алина и Костомаров вновь встретились в Киеве. «По желанию Николая Ивановича мы ездили вечером по городу, преимущественно по таким его местам, с которыми у него возникали воспоминания о давно минувшем времени. Заехали в Лавру и там сначала зашли в церковь для поклонения издревле чтимой чудотворной иконе Успения Пресвятой Богородицы, потом прошли к могилам Кочубея и Искры; там Николай Иванович прочитал эпитафии».

Приехав 10 августа 1873 года в Петербург, Костомаров в тот же день написал письмо Алине. Он жаловался на вынужденную разлуку. Между Алиной и Николаем Ивановичем началась оживленная переписка. Когда Николаю Ивановичу казалось, что Алина не спешит с ответом на его письмо, он спрашивал в телеграмме, не ухудшилось ли ее здоровье. Ему так хотелось видеть Алину, быть с ней, что он уже на Рождество собирался ехать на юг, на Украину, к ней. Но, обдумав дело со всех сторон, взвесив возраст, холод, ненастье, далекий путь, они окончательно условились, что Николай Иванович приедет к Алине в Дедовцы весной.

Новая встреча состоялась уже на следующий год, когда Н. Костомаров принял участие в Археологическом съезде, на котором выступил с докладом «О княжеской дружине». «Он просил меня присутствовать на его чтении, я сама этого очень желала, и мы в назначенный вечер пошли в Ботанический сад (при университете), а оттуда в зал заседаний съезда. У входа в сад и у входа в зал заседаний Николай Иванович предложил мне войти с ним под руку. Нужно было видеть, с каким торжественным видом вводил он меня в этот зал, переполненный уже публикой. Мои обе дочери шли рядом. Николай Иванович усадил нас в ближайшем к кафедре ряду кресел. Когда наступила его очередь читать свой реферат и он подошел к кафедре, дружные рукоплескания раздались в зале и не смолкали долго. Николай Иванович глядел словно вдаль, но, видимо, был взволнован. Да и разве можно было оставаться безучастным к выражению почтения и признания за ним права на почетное место в среде ученых и литераторов, особенно же в стенах того университета, где в молодые годы он блистательно начинал свою профессуру, которой лишился, не смея и мечтать о ее возвращении».

После окончания работы съезда Н. Костомаров уехал в Дедовцы, а оттуда 8 сентября 1874 года – в Петербург.

Во второй половине 1875 года он заболел тифом. В это же время умирает мать Николая Ивановича. Ему, пребывающему в бессознательном состоянии, друзья об этом не решались сказать. В этом тяжелом состоянии его не покинули, фактически спасли ему жизнь его ближайшие друзья: сосед Н. Катенин и доктор Д. Муринов, Н. Белозерская, А. Ге (жена художника Н. Ге).

4 февраля 1875 года Алина Леонтьевна получила подписанную неизвестным телеграмму: «Николай Иванович тяжело больной тифом, но не безнадежен. Мать его умерла, сегодня похоронили». Вечером того же дня она выехала из Ромен в Петербург, прибыв 11 февраля. Заехав к своим старым знакомым Филатовым и оставив у них вещи, она сразу же поехала на Васильевский остров, на квартиру к Николаю Ивановичу. У крыльца Алина попросила Н. П. Филатова пойти на третий этаж узнать о Николае Ивановиче. Прошло несколько долгих, очень долгих минут напряженного, робкого, тревожного ожидания. Алина смотрела на окна квартиры, где жил Николай Иванович: «Что там?»

Но вот выходит из дверей Филатов. Лицо его сияет. Он говорит:– Жив, и есть надежда, что выздоровеет. Заходить к нему на квартиру запрещено, о чем есть на двери объявление: «просят не звонить, а обращаться за сведениями о состоянии здоровья к Н. Катенину». Филатов проводил Алину к Катенину. Добрый приятель Николая Ивановича встретил ее радостной улыбкой. Он рассказал, как началась болезнь Николая Ивановича. Рассказал, как Николай Иванович долго боролся с болезнью, не хотел ложиться в постель, заставлял себя работать. Он нервничал, кричал, а мать его, Татьяна Петровна, не понимая, что у него бред, и видя, что он сидит у себя в кабинете на полу и рвет в клочья бумаги, уговаривала его не «чудачить». Между тем к вечеру того же дня заболела и Татьяна Петровна. За несколько суток она буквально сгорела от крупозного воспаления легких. Гнетущее впечатление производила панихида по покойной, когда за стеной в исступлении и тифозном бреду метался Николай Иванович. Он не осознавал, что делалось в соседней комнате, и выкрикивал какие-то бессвязные слова и предложения. Уже не чаяли спасти самого Николая Ивановича, уже купили на Смоленском кладбище рядом два места: одно для матери и второе – для сына. Но теперь все в порядке: кризис миновал, и хотя слишком медленно, но больной начинает выздоравливать.

Поселилась Алина тут же, на Васильевском острове, поблизости в гостинице, чтобы дважды в день посещать Катенина и спрашивать его о здоровье Николая Ивановича. К самому Николаю Ивановичу ее не пускали, боясь, что это может слишком взволновать больного.

Когда Николай Иванович начал идти на поправку, врачи разрешили рассказать ему правду о кончине любимой матушки. Эту тяжелую миссию взял на себя художник Н. Ге. Вот как описывает это сама Алина Леонтьевна: «Ге упорно молчал. Николай Иванович, видимо, встревоженный таким молчанием, вскричал: „Вы молчите – значит, безнадежна, умрет, бедная, в скорбном сознании, что умирает не у сына, а у добрых чужих людей! Моя матушка природная малороссиянка и по происхождению простолюдинка, несомненно, дорожит тем, чтобы хворать и умирать у сына, а не у чужих, хотя и добрых людей: это позор для старой хохлушки валяться и умирать не у себя или не у сына, а в чужой хате“.

– Успокойтесь, Николай Иванович! Ваша матушка умерла у сына, лежавшего в то время, по милости Божией, в бессознательном состоянии и потому не подвергшегося тяжкой необходимости быть свидетелем печального обряда погребения. К счастью, она не сознавала, что вы больны и что она умирает.

Николай Иванович быстро привстал с кресла и, перекрестившись, сказал: „Упокой ее, Господи! Его святая воля! Что делать!“ Тихие слезы скатились по исхудалым щекам. Руки потянулись ко мне, как бы призывалась моя помощь, и он, подкошенный, опустился в свое кресло».

После этого он пригласил Алину переехать к нему и поселиться в комнате матери.

Когда состояние здоровья Н. Костомарова улучшилось, он вместе Алиной Леонтьевной поехал сначала в Киев для консультаций с известным окулистом, профессором университета Св. Владимира О. Ивановым, а потом в Дедовцы. Вот как вспоминает об этих днях Алина: «Восторг Николая Ивановича не поддается моему описанию. Слезы блестели у него на глазах, и после продолжительного молчания он сказал:

– Господи! Чуть не 3 0 лет я был лишен наслаждения, которым пользуюсь теперь, да еще у Алины!

После вечернего чая Николай Иванович снова вышел на балкон и любовался звездным небом, снова восхищался пением крестьянской молодежи и так до времени отхода ко сну, когда я, придя на балкон, чтобы проститься с ним, заметила, что, стоя в раздумье, он молится. Я сказала ему:

– Ты по-прежнему набожен…

– Храм здесь величествен! – ответил он, указывая на небесный свод, усеянный звездами».

9 мая 1875 года, в день своих именин, в Дед овцах, Николай Иванович обвенчался с Алиной, которой было 45 лет. Венчал их сельский священник отец Петр.

Алина Леонтьевна Костомарова в последующее десятилетие их совместной жизни стала для Николая Ивановича настоящим его другом и помощником-секретарем. По его указаниям разыскивала и переписывала нужные для его работы материалы и целыми часами громко читала ему, потому что сам он не мог читать из-за ухудшения зрения после болезни. К тому же была она очень хорошей хозяйкой и держала дом в образцовом порядке.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ

В конце 1860-х годов Киевский университет, где в течение 10 лет (1859–1869) была не укомплектована кафедра истории России и на которую неоднократно приглашали Н. И. Костомарова, провел заседание Совета и единогласно избрал Н. И. Костомарова профессором кафедры. Но генерал-губернатор Н. Н. Анненков и министр образования граф Д. А. Толстой отказали Н. И. Костомарову в переезде в Киев. Да и сам историк в одном из своих писем «дружески, по секрету» говорил: «…в Киевский университет я боюсь». Таким образом, лекторский талант ученого не нашел практического применения. Слушатели его лекций вспоминали о них с восхищением: лекции отличались «силой и живостью своего изложения». Н. И. Костомаров, по воспоминаниям Н. Н. Ге, был «любимый учитель всех», лучшего профессора истории, писал Н. А. Полевой, он «никогда не мог себе представить». В памяти А. Н. Пыпина Н. И. Костомаров запомнился как «замечательный профессор – с дарением, которое… осталось единственным в своем роде».