Целую еще раз. Ленка».

— О чем вы задумались? — нарушила его мысли Ира. Она все смотрела Петру в лицо, словно хотела узнать, о чем он думает. Петру даже было как-то неловко: ведь рядом сидел Голубев и все на него косился. Хотя бы поскорее сюда пришел Коваленко, стало бы веселее.

Петр ответил, что получил письмо от Лены. Она едет в Москву с концертом, — он сказал это тихо, словно боялся, что услышат другие.

— Я рада, — Ира встала. — Гриша, собирать ягоды! Где их больше?

Голубев предложил спуститься в долинку. Но Ира попросила его сначала разведать, и если там действительно много ягод, то пусть крикнет.

— Я буду ждать сигнала! — кокетливо сказала она.

«Неужели они дружат?» — спросил себя Петр, но задать ей этот вопрос не решился. Да и какое ему дело? Он так и молчал, пока за камнями не скрылся Голубев. Солнце совсем вышло из-за туч, и теперь нестерпимо жгло, словно старалось до вечера напоить землю теплом. Петр щурил глаза. Ира повернула к нему лицо и неожиданно спросила:

— Петя, вам скучно без жены?

Его удивил такой вопрос. Он улыбнулся, бросил травинку.

— Военная тайна.

Она нахмурила брови.

— Что это, шпилька в мой адрес? А я серьезно… — Но, видимо поняв, что вопрос ее необоснован, поспешила добавить: — Извините, но Гриша уверял, что вы… — Она замялась: — Что вы… то есть ваша жена вовсе не собирается сюда ехать.

У Петра дрогнули брови.

— Чушь!

Ира смущенно улыбнулась, стала уверять, что, конечно же, у Голубева нет никаких оснований делать такой вывод, и она, Ира, сама не знает, как вырвались у нее эти слова.

Она давно заметила, что Петр очень тоскует по жене.

— Вы почему-то у нас в гостях были грустны. — Ира вздохнула: — Вам без Лены очень тяжело.

Ему стало обидно — чего это она все о Лене? Петр терпеть не мог всяких сочувствий, сожалений, потому что жалость всегда унижала его. Ира что, разве не понимает?

— Сочувствие всегда для меня тягостно, — сухо произнес он.

Помолчали. Потом Ира спросила о Голубеве:

— Он вам по душе?

Вопрос был поставлен прямо, и следовательно, надо прямо отвечать, но Петру непонятно, зачем ей это знать?

Да и вправе ли он высказывать свое мнение о человеке, которого знает мало? По службе Голубев строг, не терпит слабины в учебе, где надо, и сам поможет. А вот какой он в отношениях с людьми — откуда лейтенанту знать?

— Вы о нем наведите справки у отца, — вырвалось у Петра.

Ира покраснела, в ее глазах вспыхнули искорки. Грачев понял, что ей стало неловко, что сам он ляпнул глупость. Но не в его натуре было сразу же извиняться.

— Вы грубый, Петя, — глухо сказала она.

— Я не хотел вас обидеть.

Он не знал, как ему быть: то ли уйти, то ли ждать, пока она сама не уйдет к Голубеву. Тот уже звал ее. Он стоял у подножия скалы, там, где час назад собирал морошку Коваленко, но теперь туда собиралась Ира. Или она раздумала? Ира сняла шапочку, пригладила волосы:

— Пить хочется, в горле пересохло.

Петр осмотрелся. Рядом нигде не было ручья, разве что в долинке.

— Я сейчас сбегаю к ручью, вы подождите, — он засуетился, но Ира холодно возразила:

— Пойдемте вместе…

Они медленно спустились с сопки. Голубев сидел на камне и жевал ягоды.

— А я уж думал, что вы, Ира, совсем сюда не придете.

Она попросила пить. Голубев извлек из рюкзака (вот запасливый человек, не то что он, Петр!) кружку и черпнул студеной воды. Ира отпила несколько глотков и подала кружку Грачеву:

— Хотите?

«Мне не предложила», — обиделся Голубев, сердито глядя на лейтенанта.

Петру пить не хотелось, но он молча взял кружку и опорожнил ее, потом отдал Голубеву.

— Я ваш должник, Ира, готов выполнить любое задание.

Она заулыбалась. Ах, так, тогда пусть Петр вон на той скалистой сопке сорвет веточку березы.

— Хоть всю доставлю…

Грачев карабкался к вершине. Ему было очень тяжело. Ноги скользили, он оцарапал руки. Стена отвесная у самого обрыва над морем. Петр глянул, и мурашки побежали по телу — внизу холодно шумели волны.

«Еще немножко, и березка моя…» — шептал Петр. Выступ очень крутой. И взяться совсем не за что. Грачев чувствовал себя обессиленным, хотелось дотянуться до веточки. И не мог — совсем гладкий камень, без каких-либо вмятин или царапин. Нет, не осилить. И он вернулся… Усталый, исцарапанный, подошел к Ире и тихо сказал:

— Нужна специальная обувь. Камень, что зеркало.

Ира молчала. Голубев насмешливо покосился на него.

— Слабак, вот, смотри, как надо…

Голубев карабкался по сопке, как акробат. Не успел Петр перешнуровать ботинок, как он вернулся и подал Ире веточку.

— Спасибо, Гришенька…

Петр грустный возвращался на корабль. Коваленко, набравший полное ведро ягод, пригласил его к себе на ужин. У него сегодня блины. Маша, его жена, умеет их печь.

— Да ты чего такой хмурый? — Коваленко давно заметил в нем перемену, но не знал, чем это вызвано. А Петр так и не сказал ему, что виделся с Голубевым и Ирой.

Грачев сослался на усталость. Когда они уже подходили к кораблю, он спросил доктора:

— Скажи, Миша, ты знаешь дочь Серебрякова?

— Иру? А что? Не собираешься ли поухаживать за ней? — с усмешкой спросил он. — Опоздал, Голубев там…

«А я с ним чуть не срезался», — с горечью подумал Петр.

Грачев стоял у лееров. Он смотрел, как в бухту, обогнув мыс, входила подводная лодка. На верхней палубе суетились моряки. С берега они казались черными столбиками. Но вот лодка приткнулась к узкому дощатому причалу, и Петр увидел, что вся она в рябых пятнах. Соль в штормах съела краску. «Потрепало их изрядно, скоро и нас вот так», — невольно подумал он.

Внимание Грачева привлек катер, быстро несущийся к эсминцу. Вот он резко сбавил ход, красиво застыл у борта, и Петр увидел флаг-связиста. Голубев привычно поднялся на палубу, поздоровался. Они вошли в каюту. До начала занятий оставалось несколько минут.

— Готовы? Ну-ка, дайте мне ваш конспект.

Голубев уткнулся в тетрадь, полистал ее и тут же вернул:

— Шутишь, лейтенант? Конспект еще из училища? Нельзя, Петр Васильевич, обманывать начальство, — с усмешкой сказал капитан 3 ранга. — Что, лень писать заново?

— Времени не было, замотался, — признался Петр.

— Поставим на этом точку, впредь учтите.

Голубев между тем перевел разговор на другое. Танкер «Ловега» готовится в дальнее плавание, а командир отделения радистов, как на грех, в отпуске. Придется послать Русяева.

— Товарищ капитан 3 ранга, — взмолился Грачев, — мне самому старшина нужен. В море скоро пойдем. Прошу…

— Просить вы можете, и не больше, — перебил его Голубев, закуривая.

— Ведь можно взять старшину и с соседнего корабля?

— Русяев опытный радист, он и пойдет, — настаивал Голубев и, не повышая голоса, добавил: — Нельзя так, Петр Васильевич. Помочь людям надо. Заодно и вам честь.

Нет и нет. Он, Грачев, решительно против. У самого дел по горло. Тот же Русяев в море стоит вахту на коротких волнах, лучше его вряд ли кто примет сигналы, а если уйдет, кого поставить?

— Понимаю, тяжело, но дело не должно страдать.

Голубев надел перчатки, вышел из рубки.

«Серебряков не даст, — подумал Петр. — На другом корабле возьмут».

Катер, вспарывая черный холст воды, понесся к крейсеру. Петр смотрел ему вслед, пока не исчез с глаз белый огонек на его низкой мачте. Ему показалось, что флаг-связист был излишне строг, и от этого стало не по себе. Никогда Петр не думал, что служба начнется так тяжело. Как это сказал доктор Коваленко? «Ты, Петр, пойдешь на корабле в гору. Сам командир с тобой за ручку здоровается. А вот я не люблю протекции». Это что, намек на Серебрякова? Но разве тот делает ему, Грачеву, поблажки? Если командир к нему относится просто, то это, очевидно, вызвано не стремлением составить лейтенанту протекцию, а помочь скорее войти в корабельную жизнь.