Однако, несмотря на недостаток достоверных сведений, типов, желающих неплохо заработать своими «целительными» словесами более чем достаточно. Им очень удобно пользоваться тем, что больные люди, пребывая в страхе и отчаянии, зачастую просто не способны критически оценить достоверность проповедуемых методов лечения.
Помимо аргументов, которые приводила Маша, Джонни видел дополнительные негативные стороны засилья рекламы таких услуг. В сознании обывателей, включая рядовых медицинских работников, фактически насаждалось негативное отношение к больным людям как виновникам постигших их неприятностей со здоровьем.
Конечно же, в некотором роде такая позиция была отражением вредоносной глобальной общественной тенденции превратного понимания идеи персональной ответственности. Сначала виноватыми оказывались бомжи, которые пропили свои квартиры. И многие ли задумались о том, почему именно при новой власти в стране оказалось столько людей, показавших себя никчёмными?
Потом виноватыми оказались все «неудачники», особенно мужчины, показавшие себя неспособными зарабатывать так, как те, кто благополучно нажился на прихватизации, спекуляции и т.д. Независимо от числа часов, проводимых ими за работой, всех бедных сочли ленивыми и безынициативными. Теперь очередь дошла до больных людей. И, что весьма печально, это начало транслироваться в определённое поведение по отношению к ним:
Зачем пускать бомжиков в подъезды и прочие общественные места? Они же всё обоссут! А если они будут умирать на улице в морозы, так это даже хорошо. Воздух чище станет и в целом санитарная обстановка улучшится. Зачем платить достойную зарплату честным врачам, учителям, научным работникам и прочим бюджетникам? Пусть сами научатся зарабатывать! А что им не на что полноценно питаться и кормить свои семьи, так это ничего. В случае чего, можно пригласить гостей из бывших союзных республик – они будут готовы трудиться даже за меньшие деньги.
Наконец, зачем задействовать дорогостоящее медицинское оборудование и прочие казённые ресурсы для продления жалкого существования тех, кто уже исчерпал свой жизненный ресурс? Надо дать им возможность тихо и безболезненно уйти в мир иной, особенно если им особо нечем платить за активное поддержание их дальнейшего пребывания по эту сторону жизни и смерти. Таков закон жизни – слабые уходят, сильные остаются. Так сказать, естественный отбор.
Джонни находил показательным, как это проповедовалось теми, кто предлагал заменить в школах учителей биологии, несущих в массы вредное учение Дарвина, на более благонадёжных попиков, которые помогут детям вырасти правильными толерастами. Это же так по-христиански!
Из этой череды своих печальных мыслей Джонни сделал вывод о том, что нашему простому российскому человеку не стоит слушать тех, кто ради собственной выгоды пытается поиметь его мозг. Если тебе физически хреново, но хочешь ещё пожить – иди, занимай очередь в поликлинику. А душу у нас на Руси принято лечить крепкими спиртными напитками. Да, они со временем разрушают печень и мозг. Но, с другой стороны, а где вы видели безвредную психофармакологию?!
Глядя с таких позиций на свой собственный тяжёлый случай, Джонни видел в основе приключавшихся с ним неприятностей биологию. И раскаивался в том, что на уроках биологии в школе больше смотрел под юбки одноклассниц, нежели в учебник. Отвлекаясь на основное содержание урока лишь тогда, когда материал вызывал у него сильные переживания. Так случилось однажды, например, когда изучали вероятность в биологии. Речь шла о том, что из-за неисчислимости различных последовательностей нуклеотидов ДНК в организме, каждый человек совершенно неповторим даже на чисто генетическом уровне. Когда Джонни задумался над этим, неожиданное болезненно острое осознание того, что если он умрёт, то больше не повторится, наполнило его невыносимым метафизическим ужасом.
Всю свою более-менее сознательную жизнь Джонни считал себя уникальным и неповторимым. Но если уникальность неизменно служила ему поводом для внутренней гордости (которой, правда, он обычно не рвался делиться с окружающими, дабы не усложнять себе и без того достаточно проблемные взаимоотношения с ними), то периодически всплывавшее осознание собственной неповторимости наполняло его разум экзистенциальным кошмаром. Ему безумно хотелось родиться снова. Хотя бы в образе свиньи, самого нечистого животного (впрочем, в разговорах с мамой он уже тогда называл себя хрюшкой, вызывая у неё нешуточное беспокойство за его психическое здоровье). Джонни прекрасно понимал, насколько эта идея безумна. Подобно любой другой навязчивой мысли, которая в принципе никогда не могла быть реализована, и тем самым изводила своего ненормального носителя. В то же время, как и подобает психу, Джонни ничего не мог с этим поделать.
Хотя Джонни впоследствии не раз раскаивался в том, что не читал в своё время учебники биологии, он никогда не сожалел о том, что не слушал учительницу. Потеряв несколько бесцельных лет в младших и средних классах школы, Джонни считал оптимальным и потому разумным для себя выбором слушать лишь действительно знающих людей. Увы, учительница биологии не попадала для него в эту категорию. Она уронила и разбила вдребезги остатки своего авторитета в глазах Джонни при следующих обстоятельствах: Не стесняясь его, она рассказывала другой учительнице, как ненавидела в институте запоминать реакции, составлявшие цикл Кребса. Джонни находил это особенно позорным, учитывая то обстоятельство, что учителей биологии в пединституте готовили также быть учителями химии. Уж цикл Кребса-то могла бы освоить!- думал возмущённо Джонни.
Конечно же, биологичка знала, скажем, какие-то самые элементарные вещи из эволюционной теории. И могла рассказать учащимся, скажем, про аналогии и гомологии то, что требовалось знать по обязательной школьной программе. Однако делала она это как-то нудно, начётнически, без искры в глазах.
В этом отношении с ней разительно контрастировал кумир Джонни – химик Палыч, одинокий неудачник средних лет, отдававший все свои знания и энергию реализации страстного стремления хоть чему-то научить молодое поколение. Ученики по большей части любили Палыча, но не как наставника или мужчину, а скорее как забавного доброго клоуна. И только Джонни воспринимал его всерьёз и уважал, словно видел в нём себя в будущем. Если бы, конечно, Джонни было суждено дожить до возраста Палыча на тот момент – 43-44 лет. Так или иначе, благодаря Палычу Джонни увлёкся изучением химии, хотя и знал, что не сможет работать в этой сфере из-за плохого состояния здоровья.
На уроках же биологии Джонни просто скучал, слушая монотонную речь учительницы. Кроме того, с этим предметом у Джонни был связан очень неловкий момент на уроке, ставший, как и многие подобные ситуации, для него впоследствии неприятным навязчивым воспоминанием. Однажды его одноклассник стал активно отпрашиваться уйти домой с урока биологии. Мотивируя это перед учительницей сильной головной болью и ощущением значительного повышения температуры. Учительница понимающе качала головой: мол, сочетание головной боли с высокой температурой может быть серьёзно. Как вариант, у парня мог развиваться менингит. Джонни сильно забеспокоился. Он попросил якобы больного одноклассника улечься на спину на две парты, сдвинутые одна за другой – пожалуй, единственный вариант горизонтальной поверхности, которую можно было организовать в условиях класса. После чего стал аккуратно нагибать его голову так, чтобы подбородок коснулся груди. В ответ на недоумённые вопросы учительницы и одноклассников Джонни пояснил, что всего лишь пытался таким способом выяснить, нет ли у товарища ригидности затылочных мышц. Мол, это было бы явным свидетельством менингита.
В результате, парень уже был не рад, что решил откосить от оставшихся уроков, сказавшись больным. Он был очень зол на Джонни, который ему «засрал всю малину». Сам же Джонни ужасно переживал о том, как позорно проявилось его неумение общаться с людьми, даже своими одноклассниками. Ведь он-то не подумал, что это может быть враньё. Он сам, наверное, не пошёл бы на ложь такого рода. И потому в данной ситуации думал в первую очередь об опасности для жизни одноклассника. По его представлениям, если бы у того действительно был менингит, каждый час без специализированной медицинской помощи (пока вызовут врача, пока то да сё...) значительно повышал опасность трагического исхода болезни.