Молодой человек согласился:

— Думаю, вы правы, но я, тем не менее, предпочел бы…

Он не успел закончить фразу. Неожиданно черная машина обогнала «форд» и прижала его к тротуару.

За секунду до столкновения Беркли успел заметить на заднем сиденье лицо одного из инспекторов бригады по расследованию убийств. Вот только этого не хватало!

Не раздумывая, он нажал ногой на педаль тормоза и одновременно бросился на Генри Байнтера. Нужно было во что бы то ни стало помешать ему наломать дров! К счастью, молодой человек поздно среагировал. Застигнутый врасплох резким торможением, он ударился головой о лобовое стекло. Беркли уже схватил его за запястье и повернул ствол пистолета вверх. Однако они ехали на малой скорости, и удар о стекло был недостаточно сильным для того, чтобы оглушить Генри Байнтера. Грязно выругавшись, тот попытался освободиться, стараясь ударить Беркли в лицо.

Миндальничать с ним было некогда. Беркли уладил проблему прямым ударом в челюсть. Зубы молодого человека щелкнули, и он перестал сопротивляться. Полицейские, выскочив из машины, наставили на них свои пистолеты. Беркли узнал инспектора. Его звали Морриссон. Он подошел к «форду». Так как он видел пистолет Генри Байнтера, Беркли из осторожности оставил руки на виду.

По причинам, известным одному ему, Морриссон питал к Беркли сильную неприязнь. Каждый раз, когда ему представлялся случай, он старался нанести ему удар ниже пояса. Он даже не скрывал своего горячего желания увидеть детектива в тюремной камере. В этой ненависти было что-то маниакальное, и Беркли старался не искушать судьбу.

— Лейтенанту Даггетту пришла в голову отличная мысль проследить за вами, — засмеялся Морриссон.

Он поднял Генри Байнтера, голова которого свисала на грудь.

— Мне кажется, что этот тип может многое нам рассказать.

Двое полицейских обогнули «форд», чтобы открыть противоположную дверцу. Инспектор достал пару наручников и с особым выражением посмотрел на Беркли.

— И вы тоже, кстати…

Беркли с мысленным вздохом протянул руки. Лучше было не возражать.

Только к вечеру Беркли смог, наконец, покинуть центральный комиссариат. Его терзал голод и еще сильнее ярость. На лейтенанта Даггетта он злился больше, чем на инспектора Морриссона. Даггетт даже не показался, предоставив своему помощнику вести допрос. Хорошо хоть, что к нему не применили «третью степень». Беркли ясно видел по глазам полицейского, что он поступил так не из-за отсутствия желания. Просто ему были слишком хорошо известны дружеские связи детектива с некоторыми журналистами. Нужно быть сумасшедшим, чтобы спровоцировать против себя кампанию в прессе.

По задававшимся ему вопросам Беркли сумел восстановить ход событий. Лейтенант не был полностью убежден в его непричастности к появлению статей в утренних газетах. Он заключил, что Беркли мог скрыть какой-нибудь козырь, и приказал Морриссону проследить за ним.

Случаю было угодно, чтобы Генри Байнтер появился именно в этот неподходящий момент! И после всего попробуйте доказать ошалевшему от удачи Морриссону, что все дело в почти невозможном стечении обстоятельств и что этого молодого человека он видит впервые. Случай был действительно уникальным, и полицейские прежде всего занялись сличением отпечатков пальцев Байнтера со следом на газовом кране в кухне Сьюзен Оуэн.

Прекрасно понимая, что убеждать инспектора в чистоте своих намерений бессмысленно, Беркли упорно молчал, открывая рог лишь для того, чтобы напомнить о конституционных свободах граждан.

Морриссон в конце концов сдался, если только лейтенант Даггетт не сказал ему, что на этот раз достаточно. Ведь у них в руках был превосходный обвиняемый — Генри Байнтер. Даггетт не был идиотом и не обвинял Беркли в соучастии в двойном убийстве. Ибо такова была теперь официальная версия.

Генри Байнтер действовал из ревности. Имея свой ключ, он проник в квартиру Сьюзен Оуэн. Оглушив молодую женщину, он убил Лайонела Джиффорда. Стремясь избавиться от нежелательного свидетеля, каковым она являлась, он отравил ее газом и напечатал на машинке «предсмертное письмо», надеясь создать видимость самоубийства. Его ошибкой было то, что он не открыл газовый кран и не подумал, что следы ударов, нанесенных Сьюзен Оуэн, будут замечены.

Беркли был вынужден признать вполне правдоподобной эту версию. Сказать по правде, он и сам не был полностью уверен в невиновности Байнтера.

Рядом с центральным комиссариатом, на Маркет-стрит и на соседних улочках, было много закусочных. В одной из них Беркли знали достаточно хорошо для того, чтобы приготовить ему бифштекс, несмотря на позднее время.

Во время допроса инспектор Морриссон и его подручные подкреплялись сэндвичами и прохладительными напитками, но они не предложили Беркли разделить их трапезу.

Отпив немного пива, Беркли закрылся в телефонной кабине и позвонил в агентство. Трубку снял Пит.

— Чем ты там занимаешься? — набросился он. — Все тебя ищут, а я не знаю, что отвечать. Мог бы позвонить!

Любезен, как всегда…

— Представь себе, мне этого очень хотелось, — огрызнулся Беркли, — но наш старый друг Морриссон подох бы, лишившись моего общества.

— Не хочешь ли ты сказать, что обнаружил новый труп!

— Еще не все потеряно, — иронически отозвался Беркли. — Сейчас только шестой час, и, если повезет, я могу до ночи найти даже парочку… — Он немного помолчал. — А на данный момент я наткнулся на убийцу, который пришелся Даггетту по вкусу…

— А ты не мог бы говорить пояснее? — Пит начал терять терпение.

Беркли рассказал ему о том, что произошло днем, начав с утреннего вторжения лейтенанта, и пересказал услышанное от Генри Байнтера.

— А теперь, если ты не возражаешь, я набью себе брюхо, — закончил он. На другом конце провода воцарилось молчание. Потом Пит заговорил притворно равнодушным тоном:

— А этот Байнтер, ты ведь не бросил его…

— Ты же меня знаешь, — перебил его Беркли. — Я не могу не защищать вдов и обездоленных.

Предчувствуя взрыв, он поспешил добавить:

— Я еще ничего не решил. Хотел поговорить с тобой.

— И так все ясно, — отрезал Пит. — Пусть он сам разбирается с Даггеттом!

Беркли предпочел не спорить.

— Ты говорил, меня спрашивали? — поинтересовался он.

— Прежде всего Дороти Джиффорд, — ответил Пит. — Она хотела узнать, раздобыл ли ты что-нибудь о девчонке.

Беркли вздохнул:

— Если позвонит еще, скажи, что я этим занимаюсь. Кто еще?

— Джеффри Максвелл, дважды, — сообщил Пит. — Сказал, что ты должен ему позвонить по делу огромной важности. Я понял, что он не хотел вдаваться в подробности по телефону.

— Постараюсь увидеться с ним, как только поем, — заверил Беркли.

— И еще Портал, — добавил Пит. — Ему передали, что ты звонил, и он хотел узнать подробности.

— Все?

— Да!

— Не знаю, сколько меня продержит Максвелл, — сказал Беркли. — Тебе не стоит меня ждать. Если завтра мне придется отлучиться из конторы, я оставлю тебе записку.

Пит, когда не занимался никаким расследованием, старался не задерживаться на работе. Он посвящал все вечера жене и детям. Он уверял, что отцовское присутствие необходимо, чтобы привить им чувство ответственности, не понимая, что те не очень слушались его.

— Не забудь, Максвелл не наш клиент, — заметил он. — Понял?

Беркли улыбнулся. Даже землетрясение не заставит Пита забыть о реальности.

— Прекрасно понял, — ответил Беркли.

Положив трубку, он высунул голову из кабины, чтобы спросить, готов ли его заказ. Но так как пришлось разжигать заново печь, он должен был подождать еще минут пять. Он закрыл дверь, набрал номер «Таймс» и попросил позвать Сэма Портала. Тот вскоре взял трубку.

— Вот как, занялся делами и забыл про друзей? — сказал он с иронией.

— Наоборот, — ответил Беркли. — Доказательством служит мой звонок. У меня имеется заголовок для завтрашней газеты. Есть чем записать?