Машины остановились, перегородив улицу. Он взял одну из них на прицел… прицел был старым, но в отличие от современных, он имел очень широкое поле зрения. Для выполнения этого задания — было весьма и весьма кстати.

Начали вылезать люди, вооруженные боевики, занимая улицу. Джинсы, замотанные цветастыми платками лица и черные противосолнечные очки, последний писк моды. Их начали массово носить, подражая американцам, а теперь это было модно еще и потому, что обладатель их как бы намекал, что он их снял с убитого американца.

Вот только проблема была в одном. В том, что это была охрана Айдида, сомнений не было — очки на всех. Вот только как — распознать цель, если на роже у всех — одинаковые очки на полрожи, а?

Об этом он не подумал. И те, кто отправлял его на задание — тоже об этом не подумали. Когда они охотились на Айдида, обеспечивая безопасность миссии UNOSOM II — у них были агенты, были наводчики. Именно один из наводчиков, наклеив на крышу машины крест из черного скотча — вывел их к отелю Олимпик и тогда то и началось все это г…но. А сейчас — что делать?

Сомнений не было, весь его опыт подсказывал: если не знаешь цель, если не видишь цель — не стреляй. Именно так действовали снайперы.

Проблема решилась сама собой — откуда-то из подворотни ударила автоматная очередь, выбивая пыльные фонтанчики на стене. Какаа!

Часть ублюдков открыла ответный огонь. Часть — бросилась к машинам, и уже по тому, как одного из них прикрывали — сержант понял: цель!

Он выстрелил в последний момент, когда стремительное движение чуть прервалось: человек не может с той же скоростью садиться в машину, что и бежать. Не могло быть и речи о выстреле в голову — промахнуться легче легкого, даже на столь небольшом расстоянии. Сержант выстрелил по корпусу — и в оптический прицел малой кратности увидел попадание. Снизил… метил в грудь попал в живот, сбоку…. Черт бы все побрал.

Все. Больше здесь ловить нечего — надо валить…

Какое-то мгновение сержант раздумывал: бросать винтовку или нет. Решил все же бросить — у него есть два пистолета, с которых он умеет стрелять с двух рук, на улице можно разжиться автоматом. Снайперскую винтовку не спрячешь, если его поймают с ней на улице — разорвут на куски.

Чертов маленький фанатик. Пожертвовал собой, это точно…

Сержант бросился вниз по лестнице. Рядом, буквально за стеной долбил крупнокалиберный пулемет, от его грохота сжимался в кулак желудок. Люди Айдида не услышали выстрела снайпера, не поняли, что к чему — они начали палить по маленькому смертнику, грохот пулемета заглушил выстрел снайпера.

Потом… все-таки это не Секретная служба США. Обычные боевики… бывшие военные и полицейские, в Сомали, когда здесь не было гражданской войны — многие из хабр-гадир служили государству. Сам Айдид был то ли генерал-лейтенантом, то ли генерал-полковником армии Сомали.

Интересно… насмерть или нет? Ранение в живот — очень скверное ранение, в условиях отсутствия нормальной медицины смерть от перитонита почти гарантирована. Если задел печень — смерть произойдет немного раньше. Но все-таки — чистым выстрелом это назвать нельзя…

Выскочив во двор, сержант бросился бежать. Ему надо было как можно скорее выскочить на противоположную улицу, тогда он уйдет. За спиной были какие-то крики, он проскочил обратно, туда, откуда они пришли. Ему выстрелили несколько раз в спину — но ни разу не попали, хотя одна пуля прошла совсем рядом. Сержант не стал стрелять — до последнего не нужно показывать врагу, что ты вооружен и ты именно тот, за кем он охотится. Не стал он и устраивать засаду в полуразрушенном здании — один с пистолетом против нескольких ублюдков с АК-47 — смешно. Окружат здание и не спеша завалят… хорошо, если живьем не возьмут. Ноги, ноги, ноги… вот то единственное, что может его нахрен спасти.

Едва не хрястнулся, поскользнувшись на чем-то, но все же удержался на ногах. Выскочил на улицу. Крики, шум. Минометный обстрел уже превратился, люди собирали погибших и раненых, где-то громко и страшно выла женщина. Какой-то козел попытался его остановить, он сшиб его с ног как в футболе и ринулся дальше.

Ему нужно было заскочить в один из домов… дальше проскочить через него, вырваться во двор и бежать дальше. Двери здесь, в мусульманском районе, как впрочем, и в других днем никогда не запирались, сами они были такие — одним пинком можно вынести. Он с силой, всем телом ударил в дверь… она выстояла. Уже понимая, что дело дрянь, он бросился к другой… и в этот момент в спину как молотком ударили. Падая, цепляясь за стену, сержант Бунт услышал, как со всех сторон загремели автоматы Калашникова…

Пробуждение было тяжелым. Болезненным. Медленным. Какое-то время он пребывал словно в забытьи. Он чувствовал, как к нему прикасаются. Слышал голоса. Ему причиняли боль, но он не понимал, кто и зачем. Потом он снова — нырял в темную воду беспамятства.

Но в этот раз — он проснулся. Точнее — очнулся. От боли. Он замычал и дернулся…

— Тихо, тихо, тихо…

Говорили по-английски.

Второй раз — он увидел свою спасительницу на следующий день. Полноватая негритянка средних лет, ее плохо было видно. Через окна, заделанные каким-то картоном и осколками стекла сочился дневной свет, вокруг не стреляли, он лежал на каком-то топчане, и ему было жарко. И больно.

— Так…

Женщина с совсем не женской силой повернула его, принялась рассматривать раны. Потом — сдернула повязки, так что он замычал от боли…

— Вот… так.

Судя по всему — женщина была врачом. Она посыпала его рану каким-то порошком, вызывающим жжение, потом — приложила лист какого-то растения и наложила кусок чистой ткани поверх. Потом — привязала все это.

— Вот… так… теперь ложись.

Сержант решил, что дальше скрывать свое знание английского бессмысленно. Если бы его хотели убить за то, что он здесь сделал — его не стали бы лечить. Возможно, от этой женщины он узнает, где он и в чьих руках…

— Вы… говорите по-английски… — вытолкнул через пересохшее горло сержант.

— Ого.

— Дайте… попить.

Вода была в старой пластиковой бутылке, теплая и противня. Но сержант пил и пил, пока его спасительница не отняла бутылку.

— Все… хватит. Пока больше нельзя.

— Кто вы?

— Я… Алима. Меня так зовут…

— Необычное… имя.

Негритянка улыбнулась.

— О… перед нами кавалер… гроза женских сердец.

— Кавалер… — для сержанта это слово было необычным, хотя он понимал, что оно означает.

— Да… Так когда то здесь называли галантных мужчин. Я на четверть итальянка.

Сержант понял, что она не врет. Хотя кожа темная — но черты лица скорее европеоидные, чем негроидные. Женщине было больше тридцати, но меньше сорока.

— Кто вы?

— Сейчас… знахарка.

— Знахарка? — это слово он не знал.

— Да, знахарка. Так теперь здесь называются врачи. Когда-то у меня была целая больница. Я училась… в Советском союзе.

Советском союзе…

— Как я… сюда попал?

Негритянка нахмурилась.

— Я подобрала вас на улице. Вы попали в перестрелку… там убили генерала. Вы никому не были нужны, и я вас подобрала. Принесла сюда…

Убили генерала…

— Но зачем…

— Хватит слов. Отдыхайте.

И женщина ушла.

— У тебя есть муж?

Алима пошевелилась в темноте.

— Что за вопросы…

— Просто интересно…

Они лежали в ночной темноте, прижавшись друг к другу. Где-то на улице — уныло и жутко строчил одинокий автомат.

— Был… — после нескольких минут тишины сказала Алима.

— Его… убили?

— Да, убили. Он был директором телерадиокомпании. Повстанцы, когда пришли сюда — расстреляли его за то, что он говорил за диктатора Барре. Он думал, что сумеет им объяснить… это была просто работа, только и всего. Но им не нужны были объяснения. Они поставили его на колени перед камерой и выстрелили в голову. Меня заставили смотреть…

— Извини.

— Ничего. Это сделал мой народ. А не твой. А мой сын погиб на улице, когда началась перестрелка между этими… и американцами. Я так и не знаю, от чьей пули он погиб.