— А мадам не ошибается? — нагло спросил портье. — Насколько ему известно, мистер Мэйл никого не ждёт.

— Нет, мадам не ошибается. Мадам уверена, что мистер Мэйл захочет её принять.

— Вот как? — Портье в нерешительности пожевал губами и наконец спросил: — Как прикажете доложить?

— Скажите, что от Тарновского. Он знает.

— Что ж, если мадам настаивает…

Портье позвонил по телефону, и уже через несколько минут в холл спустился секретарь мистера Мэйла, любезный и жизнерадостный молодой человек. Он проводил Варвару Ивановну в номер, где остановился американец.

А вот и мистер Мэйл, пожилой, седоватый, с внимательными серыми глазами и обаятельной улыбкой человека, никогда не знавшего голода, холода и унижений.

Улыбка означала, что мистер Мэйл счастлив видеть Варвару Ивановну, хотя и не имеет чести её знать, что он доволен жизнью, своим секретарём и предстоящей беседой.

— Мне передавали, что вы хотите меня видеть. Я к вашим услугам.

Мистер Мэйл настолько хорошо владел русским, что переводчик им не требовался. Это устраивало обоих: уж слишком деликатной была тема предстоящей беседы.

— Я вас слушаю.

Варвара Ивановна откашлялась, как неопытный оратор перед ответственным выступлением.

— Одиннадцать лет назад, господин Мэйл, вы изъявляли желание приобрести вышитый шёлком портрет первого российского солдата, а также некоторые другие экспонаты из собрания Шлягина, — неуверенно начала она, когда секретарь вышел. — Теперь, как вам уже известно из письма моего доверителя, которое было передано вам в Москве, вы имеете возможность осуществить эту сделку, если, разумеется, предложенная вами цена будет приемлемой.

— Для кого приемлемой? — пошутил Мэйл, ослепляя Варвару Ивановну своей неотразимой улыбкой.

— Для моего доверителя, понятно, господина Тарновского.

— Что же для него приемлемо?

— Господин Тарновский оценивает портрет Бухвостова в двадцать пять тысяч долларов.

— Недурно. А сколько он хочет получить за гобелены и кружева?

— Пятнадцать тысяч. Собрание же старинных русских монет он готов вам уступить тоже всего за пятнадцать…

— Долларов?

— Да, тысяч долларов…

— Итого пятьдесят пять тысяч?

— Совершенно верно, — несколько ошеломлённая получившейся суммой, подтвердила Варвара Ивановна, — пятьдесят пять тысяч долларов. Согласитесь, что господин Тарновский проявляет умеренность. Подлинная цена этих вещей в три раза больше. Таким образом, вы сможете получить двести процентов прибыли.

Мистер Мэйл вновь ослепил Варвару Ивановну улыбкой.

— Один ваш поэт писал, что русская женщина способна остановить любую скачущую лошадь и войти во время пожара в дом. Слушая вас, я понял, что он перечислил не все главные достоинства русских женщин. Как выяснилось, они умеют ещё и торговаться. Это значительно важней, чем выполнять обязанности конюха или пожарника. Ответственней. У нас, к сожалению, женщины всего лишь хранительницы домашнего очага. Не могу не позавидовать господину Тарновскому, ему повезло с таким умелым поверенным. Но, называя сумму, вы забыли про одно немаловажное обстоятельство — про риск, которому я подвергаюсь. Для того чтобы получить двести процентов прибыли, необходимо прежде всего вывезти приобретённое из пределов Советской России. А это, поверьте, трудней, чем остановить скачущую лошадь, погасить пожар и научиться торговаться.

— Но вы же служите в АРА.

— Это дает мне лишь право беспошлинного ввоза товаров в Россию, но не право беспрепятственного вывоза музейных ценностей.

— Тем не менее сотрудники АРА их вывозят, — возразила Варвара Ивановна.

— Да, однако это сопряжено с риском. Но оставим пока цифры. До них мы ещё доберёмся, — сказал Мэйл, продолжая щедро одаривать свою собеседницу улыбками. — В своём письме господин или, как теперь принято в России, гражданин Тарновский писал, что не желает никаких посредников. И вот теперь такая неожиданность, правда приятная, но всё-таки неожиданность — вы его представительница. Мне бы хотелось внести необходимую ясность. Поэтому, если вас не затруднит…

Варвара Ивановна не смутилась. Она была к этому готова и заранее подделала письмо-доверенность Тарновского.

— Господин Тарновский, — объяснила она, — к сожалению, вынужден был лечь в больницу на операцию, поэтому он не имеет возможности лично навестить вас. Но он не забыл про необходимые формальности, — и она протянула Мэйлу конверт.

Американец небрежно вскрыл его.

— Вот теперь мы можем вернуться к цифрам, — сказал Мэйл, прочитав письмо, и одарил Варвару Ивановну очередной улыбкой. — Признаюсь вам честно, если бы здесь сидели не вы, а господин Тарновский, я бы предложил за всё десять тысяч долларов и ни цента больше. — Теперь мистер Мэйл уже не улыбался. — Но… как это по-русски?.. притеснять женщин, да ещё таких обворожительных, не в моих правилах. Я джентльмен. Вы получите с Тарновского комиссионные?

— Да, — выдавила из себя Варвара Ивановна.

— Сколько процентов от суммы сделки?

— Пятнадцать.

— Приличный процент, — улыбнулся Мэйл. — Оказывается, господин Тарковский тоже джентльмен. Это делает ему честь. Итак, — он выдержал паузу, — я предлагаю двадцать тысяч долларов и десять тысяч в советских червонцах.

Варвара Ивановна отрицательно мотнула головой.

— Тогда очень сожалею, — сухо сказал Мэйл и встал. — Передайте господину Тарновскому мои соболезнования.

Но когда Варвара Ивановна усилием воли заставила себя встать и взяться за ручку двери, американец остановил её:

— Тридцать тысяч долларов и пятнадцать тысяч рублей.

Варвара Ивановна почувствовала, как у неё подкашиваются ноги. Теперь её жизнь обеспечена.

— Согласны?

— Согласна, — прошептала она и на ватных ногах вернулась на место.

Теперь оставалось обговорить лишь техническую сторону сделки. Это уже было значительно проще. Договорились встретиться завтра в шесть часов вечера у модного среди нэпманов театра-ресторана «Гротеск», куда Мэйл должен был привезти деньги, а Варвара Ивановна — чемодан с вещами, которые хранились у её ничего не подозревавшей тётки, родной сестры Шлягина.

— Только не опаздывайте, господин Мэйл, — предупредила американца Варвара Ивановна. — Я всего опасаюсь и не хотела бы рисковать.

Мэйл понимающе кивнул.

— Я буду там со своим секретарём ещё до вашего приезда. Риск исключён, — заверил он.

— Тогда до завтра.

Мэйл проводил её до дверей, одарив на прощание своей самой обворожительной улыбкой.

…Когда на следующий день Сибирцева на лихаче подъехала к «Гротеску», её уже ждали, но не улыбчивый американец и его обходительный секретарь, а сотрудник уголовного розыска, агент второго разряда Петренко, тот самый Петренко, который руководил атеистическим кружком «Милиционер-безбожник» и чуть было не сорвал лекцию Василия Петровича, придравшись к мифу о злосчастной Арахне…

— Вы арестованы, гражданка. Пройдёмте со мной, — сказал он, взяв её под руку.

— Что это значит? — вскинулась Варвара Ивановна, чувствуя, что совершилось непоправимое.

— На месте всё узнаете.

Петренко любезно подсадил Варвару Ивановну в ожидавший их автомобиль Петрогуброзыска и, передав шофёру чемодан Сибирцевой, коротко сказал:

— Поехали, Вася.

— В тот вечер, — сказал Василий Петрович, — Усольцев позвонил мне по телефону в девятом часу, когда я, вернувшись с работы, сел за статью, которую уже давно обещал одному научному журналу. Звонок был явно некстати.

— Чем занимаетесь, Василий Петрович?

— Работаю.

— А у меня предложение: бросайте свою работу и приезжайте в Петрогуброзыск.

Я замялся.

— Приезжайте, приезжайте. Поговорим, чайку попьём. Не пожалеете, очень симпатичная компания подобралась…

— Какая еще компания?

— Я, Борисов и Сергей Леонтьевич…

— Какой Сергей Леонтьевич?

— Как какой? Сергей Леонтьевич Бухвостов, ваш старый знакомый, первый российский солдат…