— Подвезу! Еще и яблоками угощу — у меня их полная машина… Ну-ка, больше жизни! — передразнивая мальчика, крикнула девушка и, не глядя на него, устало села на подножку машины.

— Барс, возьми его! Фасс, фасс! — скомандовал мальчик, соскакивая на землю.

Пес метнулся из кузова, и в тот же миг осел взвился, как пружина, сделал огромный скачок в сторону от собаки, перепрыгнул арык и с ревом умчался.

Девушка весело рассмеялась, села в машину и, высунув в открытое окно руку, насмешливо помахала шоферу.

— А я? А Барс? — возмутился мальчик. — Ведь уговор был! — И подбежал к «эмке».

— Ты?! — усмехнулась девушка. — Ну хорошо, уговор так уговор, садись.

— Я сейчас!

Мальчик торопливо вернулся к кузову грузовика, влез на колесо и быстро схватил свой рюкзак. Он поспешил к «эмке», боясь, как бы девушка не уехала, но вдруг остановился, вернулся к грузовику и подал шоферу руку:

— Фронтовое тебе спасибо, друг, выручил!

— Изменяешь мне! — ласково сказал шофер, не выпуская руки мальчика. — Едем со мной. Помощником сделаю, шофером будешь. Как бог, ездить будешь.

— Не могу, очень тороплюсь, спасибо. А мотор я знаю, сам езжу на мотоцикле. Заболей ты в пути, я бы и машину повел… Будь здоров, спешу!

— Ну, счастливо тебе найти своего полковника, — со вздохом отозвался шофер, нехотя выпуская руку мальчика. — А ты, девушка, если другой раз будет такой случай, бери два провода, присоединяй к аккумулятору в машине, а концами тронь осла — сразу убежит.

Мальчик с собакой влезли в машину, и она тронулась.

Вскоре на дороге остались лишь густая стена пыли да запах бензинного перегара. А шофер смотрел им вслед и вытирал слезившиеся от пыли глаза.

Уже через километр легковая машина объехала дорожные машины и, миновав большой плакат «Пути нет!!!», быстро помчалась по новому шоссе. Юный пассажир зажал пилотку в левой руке и высунулся по грудь в открытое окно.

Было чудесное летнее утро. В садах уже перекликались звонкие молодые голоса.

Все поражало мальчика: и впервые увиденные виноградные кусты с настоящими гроздьями винограда, и незнакомые плоды, и снег на полях. Девушка удивлялась наивности вопросов своего юного пассажира. Ей пришлось объяснять общеизвестные вещи: на полях не снег, а вата, вернее — обильный урожай раскрывающихся коробочек хлопка; а виденные машины — тракторы для междурядной прополки; плоды — айва и гранаты. И совсем не поняла восклицания мальчика: «Ну и жизнь!» Девушка переспросила и, получив не слишком вразумительный ответ, все же поняла радость мальчика, восторгавшегося величием гражданской, мирной, созидательной работы в тылу.

— Да откуда ты взялся такой? — спросила удивленная девушка.

— Я? — переспросил мальчик и не без удовольствия откинулся на мягкую, пружинную спинку сиденья. — Из армии демобилизовался, — с достоинством сказал он.

— Ну?! — удивилась девушка и бросила на него косой взгляд.

Мальчик был одет в военную гимнастерку, сшитую по росту, и в такие же брюки, заправленные в хромовые сапоги. Пилотку он держал в левой руке. Светловолосая голова его была острижена по-военному, и только на лбу торчал чуб. Голубые глаза светились умом и задором.

— Кем же ты был? Героем, конечно? Насмешливый тон девушки заставил мальчика насторожиться. Он внимательно посмотрел на свою спутницу.

— У нас в санбате была сестра, очень похожая на вас, — сказал мальчик: — такая же «заводиловка», и глаза, как у вас, и нос такой же курносый. Ее так и называли: «курносая».

— Ну ты, потише, а то вот высажу тебя прямо на дороге!

— Не высадите!

— А вот и высажу!

— А я не вылезу. Ведь вы не настоящий шофер — настоящий так не газует на выбоинах.

— Тоже мне критик! Ничего ты не понимаешь! Больше газу — меньше ям, — весело сказала девушка.

Мальчик снисходительно посмотрел на развеселившуюся собеседницу.

— Я бы мог наврать тебе целую кучу всяких историй, — сказал он, сразу переходя на «ты». — Другие и на фронте не были, а наденут военный костюм, перешитый из отцовского, и врут: мы, мол, по тысяче фашистов брали за раз… Только я не такой… Меня и так все уважают…

— Подумаешь, военный! На лбу у тебя ничего не написано. А военный костюм, сам сказал, из отцовского сшить можно.

— А это? — И мальчик указал на две колодки медалей, висевшие у него на груди.

Он поспешно вынул из кармана аккуратно сложенные потертые бумаги и с привычной готовностью протянул их девушке.

— А ну, разверни сам, а то у меня руки заняты, — сказала девушка.

Она стала читать поднесенные к ее глазам документы, и удивление ее было так искренне, что она даже забыла о машине, и «эмка» заехала бы в арык, но мальчик во-время перехватил руль и выправил ход машины.

Девушка спохватилась и вывела машину на дорогу.

— А я думала, ты хвастаешь, — просто призналась она.

— Я никогда не вру! Вот разве для соблюдения военной тайны. Мы так договорились с полковником Сапегиным. Ох, он и не любит врунов!

Мальчик вынул из кармана помятую фотографию и протянул. Девушка ожидала увидеть пожилого, солидного полковника и была очень удивлена, увидев возле разбитого каменного фашистского орла юного фронтовика, вооруженного автоматом, а рядом с ним не по званию молодого, стройного полковника.

Узкое лицо командира с короткими черными усами было строго и красиво. Из-под серой кубанки выбивалась непокорная прядь черных волос. Чуть прищуренные серые глаза смотрели слишком пристально и чуть-чуть насмешливо. Во всей фигуре полковника заметны были фронтовое щегольство и безудержная удаль.

— Славный! — сказала девушка.

— Еще бы! — с гордостью ответил мальчик. — В беде не оставит, а соврешь — убить готов. На фронте обман может стоить жизни или сорвать победу, — нравоучительно сказал мальчик, видимо повторяя чужие слова, и, помолчав, продолжал с воодушевлением: — Даже в пустяках за ложь не спускал.

— Ты что же, из семьи на фронт убежал?

— Нет. Я ленинградец… родители погибли, я остался один… Голодал. Чуть не умер. Как объявят воздушную тревогу, все бегут в убежище, а я с ребятами — на Неву, на лед. Смотрим, где самолеты бомбы кинули. Попадет бомба в реку, оглушенная рыба в полынье вверх животами всплывет, ну, мы ловим… А потом в 1942 году меня ранило на льду осколком в ногу и в руку. Вот зенитчики и отнесли меня в госпиталь.

Девушка сочувственно кивнула головой. Насмешливая улыбка исчезла с ее лица.

— Попал в ленинградский военный госпиталь, — продолжал мальчик, — а там лежал раненый Сапегин, он тогда еще капитаном был. Он и сапер и авиадесантник. Его все любили, и я полюбил… Скажи он мне: «Умри», я умер бы… Ну, я и упросил его взять меня к себе в часть и стал воспитанником капитана Сапегина. Очень он любил песни петь, а у меня тоже голос, дискант…

Иногда с собой брал в наступление. Только редко. Мина летит, он упадет в ямку, а я сверху, чтобы не поранило его осколком. Он бывало сердится! А бойцы мне говорят: «Молодец, так и надо!» Да я и сам, без них, знаю… А в сорок пятом возле Эльбы перед самой победой полковника тяжело ранило. Я хотел с ним ехать, а он говорит: «Жди, обязательно вернусь из госпиталя в часть». А тут война окончилась, и его демобилизовали по инвалидности. Он мне тогда письмо написал, чтобы я к нему домой в Джелал-Буйнак ехал… А мы в Германии были, около Бунцлау… Там могила и памятник Кутузову… Знаете об этом?

Девушка отрицательно покачала головой. Мальчик охотно объяснил: Кутузов, когда преследовал Наполеона, умер за городом Бунцлау. Это между Бреслау и Дрезденом. Его набальзамированное тело отправили в Россию, а внутренности похоронили. Там, на холме, возле дороги, есть роща, и в ней усеченная колонна стоит, памятник. Ему и в Бунцлау огромный памятник немцы встарину поставили в благодарность за освобождение Германии от Наполеона. А теперь возле Бунцлау, около могилы Кутузова, устроено кладбище для погибших советских бойцов. Каждому — памятник отдельный, цветы кругом…