На душе у него потеплело от мысли, что у них с Нэнси родятся дети. Дон повернулся, чтобы сложить в раковину использованные части кофейной машины, и замер, увидев Нэнси в дверях. Двадцать минут назад он оставил ее безмятежно спящей, с разметавшимися по подушке волосами. Сейчас же она стояла перед ним полностью одетая, в джинсах и полосатой, зеленой с белым, майке. Улыбнувшись, он пожелал ей доброго утра и вдруг заметил небольшой чемодан.

— Ты куда-то собралась? — удивленно спросил он.

Растерявшись от резкости его тона, Нэнси натянуто кивнула.

— Домой… в Атланту.

Он оцепенел, словно оглушенный. Взглянув на него, Нэнси отвела глаза. Что она могла ему сказать? Она долго думала ночью и пришла к выводу, что, как бы она ни любила Дона, страх, поселившийся у нее в душе и ставший неотъемлемой частью ее «я», нет-нет да и будет вставать между ними. Они лишены будущего, пока она до конца не сможет освободиться от довлеющего над ней прошлого. А для этого необходимо вернуться в Атланту и там еще раз как следует обдумать все, что случилось с ней. И если получится, найти пути к новой жизни.

Итак, она покидает его, даже не предупредив, острой болью пронзила Дона мысль. Проклятье, он ни за что не должен отпускать ее, особенно теперь, когда перед ними открывались такие возможности. Он долго был одинок, не позволяя никому завладеть своим сердцем. Неужели он снова обречен на одиночество?!

— Зачем? — решительно спросил Дональд. — Что тебе там делать? Твое будущее здесь. Черт возьми, Нэнси, я ведь так люблю тебя!

— Я знаю, — спокойно сказала она, взяв его за руки, чтобы он не смог обнять ее. Нэнси знала, что попади сейчас она в объятия, и ей уже не найти в себе сил покинуть его. — Мне кажется, я влюбилась в тебя с первой же нашей встречи. Но ты всегда был так осторожен со мной, что от твоего внимания мне просто хотелось плакать. Неужели ты не понимаешь, почему мне надо вернуться в Атланту?

— Потому что я с тобой слишком осторожен? — сбитый с толку спросил он. — Дорогая, я не монстр и не хочу, чтобы ты боялась меня.

— И тебя совсем не волнует, что любимая женщина цепенеет всякий раз, когда ты крепко обнимаешь ее? — с долей иронии спросила она. — Ведь невозможно быть постоянно настороже и контролировать каждое свое действие. Это нечестно по отношению к одному из нас. Боюсь, пройдет еще немного времени и у тебя отпадет всякое желание прикасаться ко мне.

— Любимая, все это чушь, скоро от твоих опасений не останется и следа, — начал Дон, но в следующую секунду осознал, что не стоит с такой беспечностью отмахиваться от страхов, ставших частью ее жизни. — Разве ты забыла, что теперь не одна? Ведь я люблю тебя. И все наши проблемы нам легче будет решить вдвоем.

Если бы все было так просто. Печально улыбнувшись, она покачала головой.

— У нас нет проблем. Они есть у меня. И только я должна с ними справиться.

Нет! Он хотел закричать на нее, встряхнуть, прижать к себе и целовать до тех пор, пока она не забудет о своей Атланте и о том, что случилось с ней там. Но, заглянув ей в глаза, Дон понял, что никакие силы не заставят ее изменить решение. Она поедет туда, и если он не хочет ее потерять, то не должен препятствовать ей. Но, боже, как это тяжело!

Дональд сжал ее руку.

— Надеюсь, ты будешь звонить мне каждый вечер, — упавшим голосом проговорил он. — Если я тебе понадоблюсь, ты только скажи, и я сразу же примчусь.

Нэнси улыбнулась сквозь слезы.

— Каждый вечер, — твердо пообещала она и быстро нежно поцеловала его.

Будучи не в состоянии выдавить из себя ни слова, Нэнси молча потянулась за чемоданом. Через несколько секунд хлопнула входная дверь.

Атланта. Родной город вызвал в ее душе рой самых тяжелых воспоминаний, которые она всегда старалась отгонять. Но теперь, освобожденные из глубин сознания, они неумолимо нахлынули на нее. Ее неотступно преследовала гнетущая мысль, что какой-то подонок осмелился надругаться над ней и что она не смогла справиться с ним. Эта мысль так терзала и изводила ее, что к вечеру она чувствовала себя полностью истощенной, и только разговор с Доном придавал ей силы. Она лежала в темноте с трубкой, плечом прижатой к уху, и болтала о пустяках, о безделицах, не имевших ничего общего с тем, что действительно волновало обоих.

Через неделю после своего приезда Нэнси лицом к лицу столкнулась со своим прошлым. Они с матерью пошли на ярмарку купить туфли, как вдруг заметили Берта Стивенса, шагавшего им навстречу. Затаив дыхание, Нэнси остановилась. Кровь прилила к лицу, сердце учащенно забилось.

— Давай посмотрим открытки, — поспешно предложила Пейдж Джойнс дочери, схватив ту за руку, и потащила в ближайший магазин. — Мне надо купить поздравительные открытки ко Дню матери. Обещаю не подглядывать, если ты захочешь выбрать какую-нибудь для меня.

Она неумолчно болтала, ее глаза выдавали то же волнение, что и голос, а взгляд неотрывно следил за быстро приближавшимся мужчиной. Нэнси тоже не отрываясь смотрела на Берта.

— Не надо, мама. Со мной все в порядке. Зачем нам прятаться?

Пейдж Джойнс встревожилась за дочь.

— Ты уверена, родная? Что ты хочешь доказать этому навозному червю? — с отвращением проговорила она. — Он ведь нас еще не заметил и никогда не узнает, что мы старались избежать встречи с ним.

— Но я-то буду знать, а потому ему в любом случае когда-нибудь придется столкнуться со мной.

Вдруг, как зверь, почувствовавший опасность, Берт Стивенс замер, втянув голову в плечи. Нэнси поняла, что он увидел ее. Его лицо вмиг побледнело, челюсть отвисла.

На мгновение все вокруг словно перестало существовать для нее, за исключением человека, так круто изменившего ее жизнь. С той злополучной ночи три года назад она страшно боялась случайно встретить его. Ей всегда казалось, что столкнувшись с ним, все повернется вспять, и она снова очутится в его машине, плачущая, беспомощная и беззащитная.

Однако сейчас, когда взгляды их встретились, ничего не произошло. Судя по всему, он чувствовал себя очень неловко, смутился и даже не мог поднять на нее глаза. В нем ощущалась чертовская беспомощность и слабость. Разве он достоин, чтобы она страдала из-за него? Неожиданно Нэнси поняла, что толкнуло его на преступление. Это хвастливое ничтожество всегда страдало комплексом уверенности, что ни одна женщина не сможет отказать ему, и, когда она стала сопротивляться, мерзавец перешел грань дозволенного. И все эти три года он прожил с тяжелой ношей, зная, что совершил, и не признался в страшном грехе.

Господи, она боялась этого жалкого труса, по определению матери, этого навозного червя! Как же раньше она не рассмотрела его? Однажды он причинил ей зло, бросив в самое пекло преисподней, но ей удалось выбраться оттуда. Она выжила. Это было очень не просто. Теперь Берт Стивенс и память о нем больше никогда не потревожат ее души.

— Отлично, — торжествующе воскликнула мать Нэнси, когда Стивенс резко повернулся и торопливыми, большими шагами поспешил от них прочь. — Катись, катись. Похоже, он готов сквозь землю провалиться. Родная, у тебя все в порядке? — взволнованно спросила она, услышав смех дочери. — Понимаю, ты, наверное, расстроилась…

Довольная, Нэнси крепко обняла мать.

— Что ты, мамочка, я в порядке. С ума сойти! Ты даже не представляешь, что значила для меня наша поездка на ярмарку!

В гостиной было темно, свет шел лишь от включенного телевизора. Развалившись в своем любимом кресле. Дон слепо уставился на экран, периодически отпивая из бутылки пиво, заранее приняв твердое решение напиться.

А кто увидит, мрачно рассудил он. Труди ушла на фиесту с подружкой из школы и предупредила, что проведет остаток ночи у нее. В доме было тихо как в могиле, и он чувствовал себя ужасно одиноким. Уже полночь, а Нэнси еще так и не позвонила, хотя делала это ежедневно не позднее одиннадцати.

Боже, неужели он теряет Нэнси? Как еще можно объяснить ее молчание? Каждый день они болтали почти ни о чем, ни разу не затронув серьезных тем. Да Дон и не стремился к этому, боясь услышать что-нибудь вроде того, что ей нужно время разобраться в ситуации или, хуже того, что она не чувствует к нему ничего, кроме благодарности и физического влечения.