Гутман был необыкновенным режиссером. Он умел добиваться нужного результата, потому что был прекрасным учителем. Когда он показывал каждому актеру, как нужно играть ту или иную роль, то казалось, что, если бы он сам сыграл все эти роли – это был бы гениальный спектакль.

«Ах, что за невероятный человек был Давид Гутман! – писал Утесов. – Он жил на Тверском бульваре и помещался с женой в одной комнате. Они располагались на большой широкой кровати, в ногах которой стоял диванчик. На диванчике располагался я. Он приютил меня, он меня кормил, он относился ко мне по-отечески. Никогда в жизни я не встречал человека, который бы был так пропитан, так наспиртован и нашпигован юмором. Он не только ценил и понимал его – он умел его творить. На сцене, в драматургии, просто в жизни».

Все время, что Утесов и Гутман знали друг друга, они играли в одну игру, которую называли «игра в образы». «Образы» могли быть разными. Например, один из них неожиданно говорил:

– Тимофей Иванович, вчера я был у вас в больнице – оказывается, вы терапевтическое отделение перевели на первый этаж.

Другой тут же подхватывал:

– А-а, вы уже заметили, но ведь мы и гинекологическое переместили на четвертый.

– А куда же вы дели сердечников?

– Отпустили их на все четыре стороны…

Они стояли друг против друга в позе двух солидных врачей и с ученым видом рассуждали о медицинских проблемах. А могли изобразить и инженеров:

– Скажите, Никифор Сергеевич, а что, сечение вашего маховика, оно соответствует синусу?

– Нет, косинусу, раз он поставлен на параллелограмм…

Однажды Гутман с Утесовым шли вечером в Баку по Приморскому бульвару. Шли, перескакивая через лужи, которые остались после только что пронесшегося ливня. Миновало уже много лет после их знакомства. И вдруг Утесову захотелось узнать, помнит ли еще Гутман старую забавную игру. Он резко повернулся к Гутману и в упор спросил:

– Вы император Александр II?

– Конечно! – ответил Давид Григорьевич, не моргнув и глазом.

– Тогда мы сейчас будем вас кончать, – мрачно сказал Утесов.

– Мне интересно – чем? – иронично поинтересовался Гутман.

– Бомбой! – крикнул Утесов. – Бах! – и кинул ему под ноги сверток, который был у него в руках, – мокрую концертную рубаху, завернутую в газету. Ни на секунду не задумываясь, Гутман, как был в сером новом костюме, плюхнулся в лужу и истошно закричал:

– Православные! Царя убивают!

Ему было в это время уже за пятьдесят, но он как мальчишка любил проделки. Об этом говорят и другие случаи из театральной жизни.

Утесов, работая в театре у Гутмана, играл множество ролей. Например, в смешной антирелигиозной пьесе Марка Криницкого «У райских врат» он переиграл практически все роли: всех апостолов, ангелов, пророков и черта. Ему не достался только бог Саваоф, потому что его играл артист Николай Плинер. Это была его единственная роль, и уступать ее он никому не хотел.

Тогда Утесов с Гутманом совместно написали письмо такого содержания: «Слушай, Плинер, если ты будешь играть нашего Господа Бога Вседержителя, то знай, что через неделю ты будешь избит, а через месяц убит». Для пущего устрашающего эффекта нарисовали череп и скрещенные кости. И подписались: «Верующие». Письмо положили Плинеру в карман пальто.

Самое смешное произошло на следующий день, когда Плинер пришел в кабинет к Гутману, бросил на стол письмо и сказал:

– Читайте.

Давид Григорьевич громко прочел письмо и спросил:

– Ну и что?

– Как это что? – сказал возмущенно Плинер. – Я не собираюсь умирать.

Тут находившийся в кабинете Утесов заметил:

– Как вам не стыдно бояться каких-то жалких негодяев? Плинер посмотрел на Утесова оценивающе и предложил:

– А если вы такой храбрый, то и играйте.

Утесов, естественно, согласился, поскольку этого и добивался.

Вечерами после спектакля, когда Утесов шел домой, Плинер в отдалении следовал за ним, предвкушая зрелище свержения, а может быть, даже и распятия бога – он был уверен, что оно обязательно состоится. Но зрелище не состоялось. Вдоволь наигравшись, Утесов открыл Плинеру тайну письма и вернул ему его единственную роль обратно.

Кроме «Теревсата», в судьбе Утесова оставил неизгладимый след театр «Эрмитаж», открытый еще в 1894 году в Каретном Ряду Яковом Васильевичем Щукиным. Театр этот расположился в саду «Эрмитаж» на Божедомке, одном из самых достопримечательных и веселых мест старой Москвы. В этом саду выступали русские и цыганские хоры, духовые оркестры, цирковые труппы. Он был так знаменит, что едва ли не все гости Москвы, даже зарубежные, считали нужным его посетить. В построенном на территории сада Зимнем театре в 1898 году был показан первый спектакль МХАТа «Царь Федор Иоаннович», поставленный Станиславским и Немировичем-Данченко.

В 1921 году Утесов гастролировал на одной из открытых эстрад сада «Эрмитаж». Наученный неудачей в Театре миниатюр Струйского, он уже понимал, что москвичам нужно показать либо что-то совсем новое, либо старое, но хорошо забытое. Он пошел вторым путем – решил сыграть свою давнюю сценку про одесского газетчика, осовременив ее: показать сцены современной жизни Москвы глазами газетчика. Когда-то мальчишки-газетчики были неотъемлемой частью московских улиц и площадей. В пору отсутствия не только телевидения, но и радио они были глашатаями всех новостей и сенсаций. Нередко им приходилось и привирать – что поделаешь, такая профессия! Но покупатели газет прощали это и относились к ним с пониманием и любовью. Нежно относился к газетчикам и Утесов. Позже он вспоминал: «Какое это было представление, какой театр на улице!» Еще в Одессе Утесов мечтал перенести этот театр на эстраду. Москва дала возможность это сделать.

«Мне подумалось, что мой «одесский газетчик» оказался бы сейчас очень кстати, – вспоминал Леонид Осипович. – Теперь, наверно, уже осталось мало людей, видевших газетчика своими глазами. Не того, что сидит в стеклянной коробочке и ждет, когда к нему выстроится очередь за «Вечоркой». А того паренька, что бежит по улицам с пачкой газет, на ходу выкрикивая ошеломляющие новости. Он был необходимейшей частью жизни горожан и достопримечательностью для приезжих. Одесситы, любящие, когда дело ведется с фантазией и азартом, относились к газетчику покровительственно, снисходительно, но в то же время гордились им, ибо это было настоящее дитя Одессы, нечто вроде парижского гамена. Наш газетчик соединял в себе все особенности гамена одесского, взращенного в порту, где у причала швартуются и откуда уплывают пароходы из разных стран, увозя с собой свои звучные и непонятные названия, где на каждом шагу бывалые морские волки, иностранные моряки со своими необычными манерами и привычками. Ими надо и в меру восхищаться и себя не уронить, а для этого соленая шутка, жаргонные словечки, небрежная манера лучше всего – так вот и складывался своеобразный облик мальчишек одесской улицы». Утесов точно описал типаж продавца газет, от которого требовалась расторопность, сообразительность, умение заинтересовать, заманить покупателя. Этим качествам одесских мальчишек учить не надо было. Газетчик отлично чувствовал и психологию одесской толпы, и особенности своей профессии. Поэтому он всегда куда-то ужасно торопился. Он останавливался на миг, чтобы схватить монетку и кинуть газету с видом крайнего нетерпения. И вы тоже начинали невольно торопиться – грешно задерживать человека, которого ждут миллионы людей. Все, конечно, понимали, что спешить ему некуда и никакие миллионы его не ждут, но охотно поддерживали игру. Так он и мчался по улицам, размахивая газетой, неистово и нарочито неразборчиво крича – так можно кричать только тогда, когда в мире случается что-то невероятное. Вы невольно прислушивались, стараясь схватить то ли фамилию политического деятеля, совершившего подвиг или предательство, то ли название корабля, который, может быть, сейчас, сию минуту, тонет или, наоборот, уже спасен. И так как газетчик часто кричал о том, о чем в газете не было и в помине, ему чаще всего не верили, но газету покупали, движимые обычной человеческой слабостью и надеждой: а вдруг именно сегодня-то он и не врет. Ну а если и опять соврал – невелика беда. Но какое представление! Какой театр!Утесов сделал номер, который у одесситов имел шумный успех. Утесовский молодой газетчик был так нетерпелив и так сам наслаждался этим вечно меняющимся миром, переполненным новостями и событиями, что невольно начинал пританцовывать и распевать свои новости – так органично в номер входили куплеты. В них рассказывалось как о городских событиях, о которых в данный момент судачили на всех улицах, так и о мировых катаклизмах, волновавших человечество.