Время – великий преобразователь. Вертинский вернулся, и в его песнях появились иные интонации, пришедшие с пониманием, хоть и запоздалым, того, что произошло на его земле. В них появились ирония, сарказм, насмешка над мелкостью того, что им прежде воспевалось, что ему самому нравилось. Мой выбор произошел как бы сам собой».

В годы гражданской войны Утесова связала тесная дружба с Игорем Владимировичем Нежным. Вместе они создали небольшой творческий коллектив и выступали с концертами перед солдатами в казармах или прямо на позициях. Одной из участниц их труппы стала молодая актриса Клавдия Новикова – та самая, которая пригласила Утесова впервые в театр. Постепенно их коллектив преобразился во фронтовую артистическую бригаду, что оказалось не только интересным, но и полезным делом, потому что артистов ставили на красноармейское довольствие.

Утесов, Нежный и их коллеги разъезжали в вагоне, на котором была надпись: «Первый коммунистический агитпоезд». Этому поезду случалось останавливаться и в крупных городах, и на маленьких станциях, и просто в чистом поле, где актеры наскоро оборудовали площадку для выступления.

Утесов, бывший уже далеко не новичком и получивший немало оваций в театрах и кабаре, вдруг осознал, в чем настоящая сила искусства. В своих воспоминаниях он пишет: «Я чувствовал, хотя тогда, может быть, еще и не смог бы объяснить, особую атмосферу зрительного зала. Наверно, ее создавало то боевое настроение, с каким зрители заполняли его ряды, оружие в их руках и их готовность в любую минуту ринуться в бой. Согласитесь, что это настроение отличается от настроения людей, которые пришли в театр поразвлечься. Актеры народ чуткий, и я, конечно, не мог не уловить этой разницы. Я с удивлением и радостью чувствовал, что во мне поднимается волна любви к этим людям и боль при мысли, что, может быть, половина из них не придет на мое следующее выступление.

В те молодые годы я редко уставал, силы и энергия рвались из меня неудержимо, но неустроенный вагонный быт, частые переезды утомляли и меня. Однако готовность выступать перед красноармейцами никогда во мне не угасала: я видел, что мои выступления нужны не для развлечения от скуки, а для дела – уставшие в боях люди на глазах обретали бодрость духа, распрямляли плечи и разражались оживляющим смехом».

Может быть, поэтому Утесов буквально влюбился в своих новых слушателей – он готов был выступать перед ними днем и ночью. Был случай, когда после непрерывных двухдневных выступлений измученные артисты, придя в вагон агитпоезда, заснули мертвецким сном. В это время пришел посланец от командования и потребовал очередного выступления перед бойцами, отправляющимися в бой на рассвете следующего дня. Даже послушный, все понимающий Игорь Владимирович Нежный попросил не будить актеров. «Но командование требует», – настаивал гонец. Утесов, услышавший сквозь сон весь этот разговор, очнулся и сказал: «Концерт будет». «Такой концерт я давал впервые, – вспоминал он. – Вот где пригодились мои способности к импровизации, трансформации и имитации. Я уходил в одни кулисы веселым куплетистом, а из других выходил серьезным рассказчиком, упархивал танцором, а выплывал задушевным певцом, я пел арии из оперетт, играл сцены из водевилей, я читал монологи и стихи, я изображал оркестр и хор, солистов и дирижера – одним словом, моноконцерт. Никогда в жизни я еще не получал таких аплодисментов, но никогда в жизни и не испытывал такого наслаждения от своего выступления».

Впрочем, нечто подобное случилось еще раз – это было в 1919 году в Одессе, в дни, когда там гастролировали актеры МХАТа. Поздним вечером после спектакля они пришли в Дом артиста, где впервые увидели Утесова. Позже он вспоминал, что столько добрых слов, столько комплиментов дав но не слышал. Это было тем более приятно, что хвалили его профессиональные актеры.

В те годы одним из многих развлекательных заведений Одессы было кабаре «Аккорд». Как и везде, в нем обсуждались и политические вопросы. Позже Утесов в своем эссе о кабаре «Аккорд» заметит: «…чем хуже положение на фронте, тем лучше торговля в кабаках». Вот типичная сцена в «Аккорде», мастерски описанная Утесовым: «…Зал полон. В ложах генералы, в зале офицеры. Дамы в гиперболизированных декольте. Это предсмертный пир с музыкой. Конферансье Саша Корягин. Барственный вид: «смокинг с проседью».

– Господа! Я поднимаю бокал за старую добрую Москву. За Москву сорока сороков церквей, за благовест освобождения от большевизма. Ура! – провозглашает Саша Корягин.

– Ура! – кричат погоны.

Цзынь, цзынь, цзынь – звучат бокалы. Кричат, звенят, а к Одессе идут большевики, сметая на пути белую саранчу.

– Ура! Ура! За старую добрую Москву!»

Но тем, кто поднимал такие тосты, тем, кто их поддерживал, пришлось разочароваться. Вскоре в Одессу пришли большевики, которых поддерживали не только «сознательные пролетарии», но и деклассированные элементы. Их некоронованным королем был знаменитый Михаил Винницкий, известный всему городу под кличкой Мишка Япончик. Он был поклонником творчества Утесова и даже простил ему поступок, за который, по воровским законам, артиста должны были зарезать: однажды тот, вспылив, ударил нагрубившего ему бандита из «гвардии» Япончика.

Был и такой случай. Куплетист Лев Зингель рассказал Утесову, что у него украли концертный фрак, лишив возможности выступать, а значит, заработать на кусок хлеба. Леонид Осипович обратился за помощью к Мишке. Вернувшись в театр, он увидел ошарашенного Зингеля среди целого вороха одежды – бандиты принесли ему целых восемнадцать фраков. Позже, когда жители Одессы, опасаясь грабежей, стали неохотно ходить по вечерам в театр, Утесов снова отправился с просьбой к Япончику. «Король» и тут помог: он велел написать на афишах: «Свободный ход по городу до 6 утра. Слово Мишки Япончика».

Утесов так описал Мишку Япончика в своих воспоминаниях: «У него смелая «армия» хорошо вооруженных урканов. Мокрые дела не признает. При виде крови бледнеет. Был случай, когда один из его подданных укусил его за палец. Мишка орал как зарезанный… Белогвардейцев не любит, и даже умудрился устроить им «тихий погром». По ночам рассылает маленькие группы своих людей по городу. С независимым видом они прогуливаются перед ночными кабачками, и, когда подвыпившие «беляки» покидают ресторан, им приходится сталкиваться с Мишкиными «воинами», и «беляки», как правило, терпят поражение. Резиденция короля – Молдаванка. Туда «беляки» не рискуют заглядывать даже большими группами.

…Мишка Япончик в лучшие времена своего «расцвета» не подымался до высот, достигнутых Сонькой Золотой Ручкой. Но все же он король. Как и для всякого короля, революция для него – гибель. Расцвет Мишки Япончика – начало революции, времена керенщины. Октябрьская революция пресекает его деятельность, но белогвардейщина возрождает ее.

Но вот наступает 1919 год. В Одессе снова советская власть, и перед Мишкой встает вопрос «быть или не быть?». Продолжать свои «подвиги» он не может. Революция карает, и Мишка делает ход конем: он решает «перековаться». Это был недурной ход. Мишка пришел в горисполком с предложением организовать полк из уголовников, желающих перековаться и начать новую жизнь. Ему поверили и дали возможность это сделать.

Двор казармы. Митинг по случаю организации полка. Двор полон. Здесь «новобранцы» и их «дамы». Крик, хохот невообразимый. На импровизированную трибуну подымается Мишка. Френч, галифе, сапоги, фуражка. Мишка пытается агитировать, но его слова покрывают дикий хохот, выкрики, и речь превращается в диалог между оратором и слушателями.

– Братва! Нам выдали доверие, и мы должны высоко держать знамя.

– Мишка! Держи мешок, мы будем сыпать картошку.

– Засохни. Мы должны доказать нашу новую жизнь. Довольно воровать, довольно калечить, докажем, что мы можем воевать.

– Мишка! А что наши бабы будут делать, они же захочут кушать?

– А воровать они больные?

Мишка любит водить свой полк по улицам Одессы. Зрелище грандиозное. Впереди – он на серой кобыле. Рядом – его адъютант и советник Мейер Герш (Гундосый). Слепой на один глаз, рыжебородый, на рыжем жеребце. Позади ватага «перековывающихся». Винтовки всех систем, начиная с однозарядных «берданок» и кончая японскими. У некоторых «бойцов» винтовок вовсе нет. Шинели нараспашку. Головные уборы: фуражки, шляпы, кепки. Идут как попало. Об «в ногу» не может быть и речи. Рядом с полком шагают «боевые полковые подруги».