Однако вскоре жене Мечникова стало хуже, и Ковалевский получил грустное письмо: «Усилившаяся болезнь жены (кровохарканье и проч.) заставила нас совершенно неожиданно уехать отсюда в Швейцарию. Доктор объявил, что ей нельзя переносить здешний летний сухой и жаркий воздух. У нас все уложено, в час мы уезжаем… Долго ли пробудем в Швейцарии – это будет зависеть главным образом от состояния моей жены».

Но к началу учебного года необходимо было возвращаться на родину. Вместе с женой Илья Ильич выехал к ее родным в Москву, а затем в Панасовку.

Эмилия Львовна сделала все от нее зависящее для облегчения тяжелого состояния своей невестки. В Панасовку были вызваны лучшие врачи из Харькова, однако ни заботы, ни самый тщательный уход и лечение не помогали. На семейном совете было решено, что Людмилу надо снова отправить в Швейцарию вместе с сестрой.

Перед отъездом в Одессу Илья Ильич получил письмо от Сеченова. Иван Михайлович ушел из академии, прекратил научную работу и тяжело переживал вынужденное бездействие. События последнего года отразились на здоровье Сеченова. Он чувствовал себя бесконечно усталым и разбитым. Оказавшись не у дел, Иван Михайлович пытался «подновить свои знания» и мечтал о посещении лекций в Петербургском университете или о том, чтобы «приткнуться к лаборатории Овсянникова» (профессора физиологии в университете).

И вот крупнейший физиолог обратился к своему другу, не менее выдающемуся ученому Дмитрию Ивановичу Менделееву с просьбой дать ему какую-нибудь научную тему. Менделеев предложил Сеченову поработать с азотисто-метиловым эфиром. Но работа у Ивана Михайловича не ладилась. «Слишком много вкусил я от физиологии, чтобы изменить ей», – с горечью говорил Сеченов.

Илья Ильич начал трудную кампанию за привлечение Сеченова в Одессу. В этой связи Иван Михайлович писал Мечникову: «Я к Вам, в свою очередь, с просьбой. В Цюрихе есть студентки из Одессы, и они получили письма с известиями, что я имею намерение перейти в Одессу и что меня не выберут там, так как у Соколова, который не хочет этого, огромная партия. По этому случаю я и прошу Вас, насколько только могу усиленным образом: не предпринимайте никаких мер против всего; затем не принимайте близко к сердцу, если меня провалят. Пусть меня не выберут по интригам – это, Вы знаете, не может ни оскорбить меня, ни опечалить, но уж если выберут, то пусть выберут свободно, наперекор интриге. В такую среду я пойду с величайшим удовольствием».

Но Мечников всюду, где только можно, горячо ратовал за избрание коллеги и друга профессором одесского университета. «Я вполне убежден, – писал Илья Ильич в заявлении на имя декана физико-математического факультета, – что в лице Сеченова наш университет приобретает себе как превосходного преподавателя, так и одного из лучших современных ученых. Отличная репутация Сеченова в России и за границей достаточно известна и членам факультета, вследствие чего я считаю совершенно излишним приводить здесь отзывы о нем специалистов… Работы г. Сеченова пользуются всеобщей известностью».

Уже после того, как факультет и совет университета избрали Ивана Сеченова ординарным профессором физиологии, министерские чиновники не пожелали утвердить это избрание и чинили всевозможные препятствия его переезду в Одессу. Для оправдания своих действий они выдвигали нелепые доводы. Один из них заключался в том, что Сеченов имеет степень доктора медицины, а это дает ему право занимать профессорскую должность лишь на медицинских факультетах; естественное же отделение физико-математического факультета Новороссийского университета требует звания доктора зоологии. И якобы на этом основании Сеченов не может быть утвержден профессором в Одессе.

Тогда Мечников внес предложение удостоить профессора Сеченова почетного звания доктора зоологии без представления диссертации. Факультет и совет университета предложение Ильи Ильича приняли. Сеченов получил степень доктора зоологии.

Но это отнюдь еще не было победой. Товарищ министра народного просвещения Делянов направил секретное письмо на имя попечителя Одесского учебного округа Голубцова, в котором предупредил его о неприятностях, грозящих университету с приходом «опасного и вредного для молодежи человека», каким считался Иван Михайлович: «Сеченов имеет репутацию отъявленного материалиста, который старается проводить материализм не только в науку, но и в самую жизнь. Не будучи специалистом по части физиологии, я не смею судить об ученых достоинствах г. Сеченова, которые я оставляю в стороне, так как они признаны учеными корпорациями, но вменяю себе в обязанность обратить внимание Вашего превосходительства на вышеозначенную сторону репутации г. Сеченова и покорнейше прошу Вас сообщить мне: можете ли Вы иметь уверенность, что преподавание г. Сеченова в Новороссийском университете и близкие его отношения к юношеству не будут иметь вредные последствия на его нравственное развитие и не повлияют вредным образом на спокойствие университета?»

Невзирая на секретное письмо, по сути дела приказ не допускать Сеченова в Одессу, Илья Ильич сумел отстоять кандидатуру «опасного» профессора и перед попечителем Одесского учебного округа.

Сеченов в письме к Мечникову писал: «Видите, что я был прав, мой милый, добрый, хороший Илья Ильич, не предаваясь иллюзиям относительно утверждения моего выбора г. министром; его сиятельство изволил найти, что мое назначение потребует особенных издержек, за разрешением которых нужно еще обратиться в государственный совет. Там это дело затянется, канет в вечность, и внешние приличия будут соблюдены таким же самым манером, как Ваше неизбрание в Медико-хирургическую академию. Разница, однако, в наших положениях есть, и я пользуюсь ею. Сегодня же отправлю письмо к Вашему ректору со следующим формальным заявлением: «Чтобы избежать необходимости обращаться в государственный совет за особым кредитом по случаю моего определения, я готов поступить в университет не только на жалованье экстраординарного профессора, но даже доцента, притом с каким угодно званием». Это решение я прошу принять в основу будущих действий по моему делу и прошу поспешить с этими действиями. И эта попытка будет иметь, конечно, отрицательный результат, но когда придумают новый предлог, можно будет найти и против него средства…

Недели через две перестану читать лекции в академии и переселюсь в лабораторию к Менделееву, чтобы учиться химии. Если дело пойдет на лад, то я останусь, может быть, у него с год. А затем… затем у меня в руках одним оружием будет больше для борьбы за существование в профессорском звании».

Бесконечная волокита продолжается…

* * *

Тем временем из-за границы приходят тревожные вести от сестры Людмилы Васильевны. Болезнь наступает. Илья Ильич решил отвезти жену на Мадейру. С большими проблемами, но Мечникову все же дали отпуск и средства на командировку. Уже после отъезда Мечниковых на Мадейру, Сеченова, наконец, утвердили профессором физиологии в Новороссийском университете.

Путешествие через Европу и Атлантику оказалось чрезвычайно тяжелым. Шторм преследовал судно, на котором ехали Мечниковы. Людмила Васильевна страдала от качки и морской болезни. Мадейра же была прекрасна – горы, покрытые свежей зеленью лесов, кристально прозрачные водопады, голубое небо и яркое солнце.

Людмила Васильевна чувствовала себя на Мадейре относительно хорошо, но для научной работы Ильи Ильича обстановка сложилась крайне неблагоприятно. Скалистые открытые берега Мадейры не давали зоологического материала для исследований. А в письмах из России университет и Московское общество испытателей природы, субсидировавшие поездку Мечникова, справлялись о ходе научной работы. Что мог им ответить Илья Ильич…

На Мадейре ученый написал статью «О возрасте вступления в брак». В ней он связывал возрастающее количество самоубийств с увеличивавшимся разрывом между наступлением половой зрелости и временем вступления в брак.

Пока Мечниковы жили на тихой Мадейре, в Европе происходили крупные политические события. Война Пруссии с Францией закончилась поражением французов. Император Наполеон III и его армия оказались в плену у немцев. Враги Франции осаждали Париж. Восставший народ провозгласил Парижскую коммуну. Немцы были остановлены у ворот Парижа и не смогли занять город. Все лучшие люди в Европе с восхищением следили за героической борьбой коммунаров с объединенными силами интервентов и версальцев.