«Хафиз, надежду брось на счастье в этом мире,

Нет блага в нем и все нам к скорби и вреду.

…Я не умел читать по-персидски, и в химерных рисунках чужих письмен увидел иное: серебряный ковш, две конские подковы, саблю, три розы, четыре звезды, текущую воду и неудержимый ветер, который вольно летит над всеми пустынями света».

В мае 1942 года красный командир лейтенант Загребельный прибывает в 61-ю армию Брянского фронта (с 29 июля 1942 года – Западного фронта). С мая 1942 года положение Красной армии катастрофически ухудшается. В мае 1942 года пала Керчь. В операции «Фридерикус» противник разгромил советские войска в Изюмском котле под Харьковом. Немцы летом 1942 года успешно наступают на Кавказ и Сталинград. 28 июля 1942 года Верховный главнокомандующий подписывает приказ № 227 «Ни шагу назад».

С целью захватить узлы железных и автодорог Сухиничи и Козельск 11 августа 1942 года группа армий «Центр» бросила против советского Западного фронта 400 танков в операции «Вирбельвинд» («Смерч»).

18 августа 1942 года Гальдер заметит в своем военном дневнике: «Наступление по плану «Смерч» все еще не может набрать нужный темп. Очень сильное сопротивление и труднопроходимая местность». В этот же роковой день 18 августа 1942 года Загребельный получает второе ранение. Местоположение своей противотанковой батареи он описал в романе «Разгон».

«Вы не знаете, что такое фронт и какие ситуации там возникали каждый день и каждый час, а то и каждую минуту… Попытайтесь вообразить себе такую картину. Наш полк занимает позиции в лесу над широким заболоченным яром, на той стороне яра, на возвышенности, укрепились фашисты, сидят там уже три месяца…». И грянул «Смерч». Из этого яра после дикой бомбардировки и артподготовки на красноармейцев поползли танки. Лейтенант Павло Загребельный защищал высоту 276 у Кирейково – Госьково, безымянного ручья, который впадал в реку Вытебеть, в Ульяновском районе Калужской области. За высотой прямо пролегал путь на Волхов, а правым флангом – на Шиздру.

«Мы успели один раз пальнуть из своей сорокапятки и перебить танку гусеницу. Он полоснул в ответ из крупнокалиберного пулемета, – возвращается Загребельный в август 42-го. – Меня зацепило, и я скатился в колодец блиндажа, а вот наводчика убило. Немцы отремонтировали гусеницу, подъехали и несколько раз выстрелили в проем укрытия, но ни одна пуля меня не зацепила. Тогда они бросили небольшую, почти как куриное яйцо, гранатку и решили, что мне конец.

Когда граната упала в блиндаж, я лежал на земляном возвышении и просто отвернулся от нее, инстинктивно прикрывая живот. Даже не подумал, что спину могло разорвать. Но все обошлось, только нагнало осколков в ноги. Часть их повыходила после войны, а некоторые сидят до сих пор».

17 августа 1942 года Верховный главнокомандующий подписывает директиву Западному фронту: «…Продолжают вести бои в обстановке окружения и, несмотря на неоднократные указания Ставки, помощи им до сего времени не оказывается. Немцы никогда не покидают свои части, окруженные советскими войсками, и всеми возможными силами и средствами стараются во что бы то ни стало пробиться к ним и спасти их. У советского командования должно быть больше товарищеского чувства к своим окруженным частям, чем у немецко-фашистского командования. На деле, однако, оказывается, что советское командование проявляет гораздо меньше заботы о своих окруженных частях, чем немецкое. Это кладет пятно позора на советское командование».

«Меня, умирающего, подобрала немецкая трофейная команда – пожилые, как мне тогда казалось, фрицы, лет 40-ка. Напоили кофе из солдатской фляжки, переправили в Волхов, потом в Орел. Там в бывшей тюрьме был огромный лагерь, – хранил Загребельный в памяти годы плена. – Не умер я только потому, что был молод и достаточно крепок. В ране в боку завелись черви, никто меня не лечил. Санитар из наших, добровольно сдавшийся, приходил в палату-камеру с металлическим планшетом, на котором россыпью лежали неизвестно какие таблетки. Те, кто мог двигаться, набрасывались на лекарства, а лежачие просили: «Дай мне синенькую», «А мне желтенькую»…»

После Орла был Гомель, потом Кальвария и узилища Германии. Кальвария – тихое литовское местечко, чье название у католиков означает Голгофа – место, где Спаситель принял смертные муки. В мае 1943 года в Кальварии в лагере для пленных советских офицеров Павло Загребельный пройдет через децимацию – казнь каждого десятого. За нападение на охранника лагеря комендант со своей свитой явился на плац и приказал выстроить двести-триста пленных.

Строй замер, никто не смалодушничал, не дрогнул, не стал перескакивать с места на место. Вдоль шеренги пробегал зондерфюрер с тремя автоматчиками и взмахом короткого стека оканчивал счет на каждом десятом. Его хватали, передавали другой тройке, вооруженных «шмайсерами» головорезов из зондер-команды, и они тут же расстреливали красноармейцев в упор. Загребельный услышит «зэкс», «зибен», поймет, что он восьмой и его товарищ, лейтенант Сорока, родом тоже с Украины, с Одещины, девятый. Имени десятого они не знали. Его лицо Загребельный будет помнить вечно – как образ самого родного человека.

В плену Павло выменяет за несколько дневных паек хлеба словарь, едва не погибнет от голода, но на базе школьных азов овладеет немецким. На немецком однажды примет вызов вражеского майора. Тот предложил заключенным словесную дуэль офицеров двух держав. Выиграет советский офицер, ответит без запинки на пять каверзных вопросов – получит двадцать пачек сигарет. На весь барак хватит! Проиграет советский офицер – получит двадцать суток карцера. Для конца жизни более чем достаточно. Загребельный победил. Привожу вопросы. Ответы – в «Думе о невмирущем». Какое наибольшее число можно написать с помощью двух цифр? Какое море не имеет берегов? Где все двери и окна дома будут выходить на юг? Кто написал «Эдду»? Где похоронили сердце Кутузова?

В «Думе о невмирущем» есть эпизод о спасении Семена Баренбойма. В действительности в мае 1943 года новым соседом Загребельного по нарам в шталаге «IX А» оказался маленький чернявый пленный. Познакомились. Тот представился: «Илья Майданский, старший техник-лейтенант химслужбы». Загребельный его «покрестил» в донского казака Кондрата Майданникова из «Поднятой целины» Михаила Шолохова (1905—1984) и дал наказ в комендатуре так регистрироваться. Они почти до конца плена были вместе. В 60-х жена Майданского, преподаватель литературы, услышала фамилию писателя Павла Загребельного по радио. Они встретились. Всегда сдержанный, спокойный Илья Майданский не смог сдержать слез.

«Никогда не завидовал талантливым людям, а любил их, и когда однажды меня спросили: «Что такое счастье?» – ответил: «Счастье измеряется количеством умных и талантливых людей, которых человек встретил в своей жизни», – признается Загребельный. – В этом смысле мне всегда везло. Даже в фашистском концлагере! Я, восемнадцатилетний парень, был в окружении образованных людей: майоров, полковников, генералов. Даже то, как вели себя эти люди, стало для меня большой жизненной школой».

Весной 1945 года Загребельный бежит из плена и становится бойцом отряда французских партизан, «маки». С приходом войск США он попал на несколько дней в Париж и вернулся в северо-рейнский регион Германии, где с апреля по ноябрь 1945 года служил офицером связи при советской военной миссии в британской оккупационной зоне и при 1-й армии США. Романы «Европа, 45» (1957), «Европа. Запад» (1961), раздел «Охота за хлястиками» из «Тысячелетнего Николая» дополняют приведенные скупые факты.

В ноябре 1945 года с наградной грамотой из рук генерал-лейтенанта К. Телегина, друга маршала К. Жукова, и наградным оружием Павло Загребельный возвращается. Этот именной «вальтер» с вишневой рукояткой аукнется ему не только на допросах у бдительных чекистов зимой 1948 года, но и в наветах записных смердяковых после его смерти.

Павло поначалу вернулся не домой, а в расположение войсковой части 32085. Точнее, в красный, так называемый фильтрационный концлагерь. Страницы о нем один раз проскочили цензуру в 1964 году и восстановлены в 2008 году в романе «Зло».