Не рассуждая, она протянула руку и подняла из лишенного верхней крышки ящика зеркальце, оказавшееся довольно тяжелым. Стекло и бронзовый ободок, никаких особенных украшательств… и вдруг ей показалось, что в зеркальце, если повернуть его особенным образом, мелькнуло не ее отражение, а словно бы видимый с высоты птичьего полета зелено-кудрявый густой лес, среди которого темнели красные черепичные крыши нескольких домов…

И тут же все пропало – но убеждение, что она действительно все это видела, было невероятно сильным. Ольга повернула зеркальце, пытаясь отыскать эту точку, этот поворот…

– Молодой человек! – самым трагическим тоном охнул старикашка, оказавшийся уже рядом с ней. – Я вас умоляю не трогать ничего руками…

Горестно закатив глаза, он выхватил у Ольги зеркало, бережно уложил его на черный бархат, держа самыми кончиками пальцев, и пояснил, глядя на ее руки так, словно опасался, что она начнет бесцеремонно ворошить сокровища:

– Тут столько хрупких предметов… Простите старику эту блажь, но для истинного собирателя невыносима и мысль, что кто-то посторонний прикоснется…

– В самом деле, друг мой, – сказал Фельдмаршал рассудительно, из-за спины старичка делая ей яростную гримасу. – Модест Петрович может подумать, что вы из провинции и никогда прежде не видали раритетов… Извините моего друга, он по юному своему возрасту ужасно непосредствен…

– Пустяки, право же, – отмахнулся старичок, моментально успокоившийся, едва только Ольга отошла от витрин и уселась в кресло. – Молодость… Итак, господин Гауф? Вас устраивает тот самый задаток, о коем я говорил… известному вам человеку?

Он показал рукой на полированную поверхность стола, где лежали, маслянисто поблескивая, шеренги золотых десятирублевиков с профилем нынешнего государя императора в увенчанной двуглавым орлом кавалергардской каске. Ольга мысленно пересчитала монеты и ряды: десять рядов, по десять золотых в каждом…

– Разумеется, – кивнул Фельдмаршал с видом чуть ли не величественным. – Тысяча рублей и еще девять по предоставлении искомого… С вашего позволения…

– О, разумеется! – Модест Петрович сделал широкий жест рукой. – Можете забирать.

– Вы не поняли, – вежливо сказал Фельдмаршал. – С вашего позволения, я хотел бы предварительно уточнить некоторые детали… Не то чтобы я вам не доверял, дражайший Модест Петрович… я, уж не посетуйте, навел о вас предварительно кое-какие справки… но все же, согласитесь, в данной ситуации я имею право задать парочку вопросов…

– О, разумеется!

– Я всегда чувствую себя чуточку неловко, когда вторгаюсь в область, где являюсь совершеннейшим новичком и профаном, – продолжал Фельдмаршал со светской непринужденностью. – Сейчас как раз тот случай, сдается мне…

– Уж не хотите ли вы сказать, что вам впервые придется… гм, совершать определенные действия? – в глазах старика мелькнуло некоторое беспокойство. – Но мне вас отрекомендовали как человека ловкого…

– Смею думать, так оно и есть. Я о другом. Простите за откровенность, но плата чересчур высока, а предмет, о коем мы договариваемся, весьма, судя по описанию, ничтожен…

– Ах, вот что вас беспокоит! – без малейшего промедления воскликнул Модест Петрович. – Некоторая диковинность ситуации… Это доказывает, простите, что вы впервые сталкиваетесь с племенем, именуемым коллекционерами… Да-с, этот вывод лежит на поверхности… Знай вы нас лучше, вы бы понимали, что все мы, что греха таить, немножечко стукнутые, как изящно изволит выражаться мой дворник Порфирий… Есть в этом некая правда, мой друг. Вам попросту не понять иных побуждений и страстей. Вы не можете себе представить, что это за мука мученическая – обладая девятью вещичками, знать, что совсем рядом находится десятая, именно для тебя представляющая исключительную ценность… Жизнь без нее неполна, неполно собрание… И горше всего осознавать, что этот предмет пылится в подвале у тупого невежи, не согласного с ним расстаться исключительно из упрямств и спеси… Вот, смотрите!

Он проворно выскочил из-за стола, подбежал к одному из стеклянных ящиков и указал на него рукой. Ольга тоже присмотрелась: там стояли даже не девять, а дюжины две, не меньше, пузатых узкогорлых кувшинчиков – из камня, из потемневшего серебра, из мутного стекла. И все они были покрыты однообразным геометрическим узором, напоминавшим пучки травы и пятилепестковые цветы, перемежавшиеся с овалами, заполненными изящными завитушками. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что все сосуды исполнены в одной манере. Иные пусты, иные закрыты притертыми пробками, иные даже залиты сургучом.

Ольге пришла на память бутылочка с ее «турком» – нет, ничего похожего, даже отдаленно…

Вернувшись за стол, старичок сказал воодушевленно:

– Сосуды эти использовались для хранения благовоний во времена парфянского властителя Азгабарда за двести лет до рождества Христова. Пусть для вас это звучит ужасно прозаически, но для меня еще один этакий кувшинчик – мечта и предмет вожделения… Однако этот болван…

– Мы, кажется, переходим к деталям? – небрежно поинтересовался Фельдмаршал, как видно, принявший решение.

– Да-да, с величайшим удовольствием! Так вот… Искомый кувшинчик находится… где бы вы думали? В подвале! – со всем возможным сарказмом воскликнул Модест Петрович. – В пыльном, заросшем паутиной подвале дома на Фонтанке, который принадлежит князю Бероеву, ротмистру в отставке. Князь, ха-ха-ха! Злые языки давненько уж утверждают, что в кавказских горах, откуда князь родом, этим почетным титулом принято именовать всякого, чей дом выше одного этажа, а количество овец в личном владении превышает сотню…

– Бероев? – поднял бровь Анатоль. – Ах, да, Бероев… Дом на Фонтанке, неподалеку от Поварского переулка, с двумя львами по сторонам крыльца…

– Вы в нем бывали?

– Единожды, и довольно давно. Накоротке с хозяином я не знаком, если вы это имеете в виду… Но, как бы там ни было, он крайне богат и спесив…

– Именно! Именно что спесив, а точнее, упрям, как осел! Вы полагаете, я не пытался приобресть раритет законным путем? Красная цена ему рублей сто… но я дал бы не менее, чем предлагаю сейчас вам, а то и поболее. Я предложил князю хорошую цену – через доверенных людей, заходя издали, действуя так, чтобы он не догадался, о каком именно предмете идет речь – мало ли что он мог бы выкинуть… Да помилуйте, я готов был при надобности купить весь его дом, со всем хламом и помянутыми львами! Но Бероев отказался и говорить. Он, изволите ли видеть, категорически не намерен ни продать, ни отдать даром что бы то ни было из находящегося у него в доме – пусть даже речь идет о пылящихся в подвале грудах совершеннейшего хлама! «Не княжеское это дело!» – гортанным тоном, с кавказским акцентом передразнил Модест Петрович неведомого Ольге Бероева. – Не княжеское это дело, господа мои – продавать или отдавать что бы то ни было находящееся во владении его тифлисского сиятельства… Осел при лихих усах! Скопидом, урод! Бревно, лишенное чувства прекрасного, всяких понятий о возвышенном…

Его монолог на столь животрепещущую тему, несомненно, продолжался бы долго, но Анатоль, деликатно подняв ладонь, прервал разошедшегося антиквария:

– Следовательно, вы хотите…

– Вот именно! А что мне остается делать? Оставить столь ценную для меня вещь покрываться паутиной рядом с пустыми бутылками и потрепанными вениками? Или прикажете дожидаться, когда этот мизерабль отойдет в мир иной и наследники, не столь чванные, за смешные деньги продадут мне все содержимое подвала? Увы, я, как видите, в преклонных годах, а Бероев тридцатью годами меня моложе, здоров, как бык, так что на эту возможность полагаться было бы чересчур оптимистично… Нет уж! – самым решительным, даже зловещим тоном возвестил Модест Петрович, грозно воздевая палец. – Коли вы, сударь, так, то мы – уж этак! Вы мне достанете эту вещь. Сам Бероев вместе с семейством давно пребывает в имении, дома остались лишь слуги-бездельники, которые в отсутствие барина, сами понимаете, пьют водку да большей частью не являются домой ночевать, так что никаких зоркоглазых стражей вы там не встретите. Никому и в голову не придет охранять подвал – это же не денежный ящик в кабинете хозяина. Впрочем, не сомневаюсь, что они и на денежный ящик наплевали бы, поглощенные своими примитивными развлечениями в отсутствие барина… – Он достал из стола листок бумаги. – Вот здесь я для пущей надежности изобразил карандашом сосуд. Вот здесь – план подвала, добытый через строившего дом архитектора… да возьмите, пожалуй, и план всего здания, вам будет легче. Вот лестница в подвал, вот, я пометил, тот закуток, где валяется искомое… Ну, а уж как вы туда проникнете – это, простите, ваше дело и ваше ремесло. Согласитесь, коли уж я плачу такие деньги, следует и вам проявить оборотистость…