Приказав снять повешенных и всем покинуть город, Белун взял из рук одного из воинов факел и зашвырнул его на крытую тесом крышу графского дворца. Больше здесь делать было нечего. Откуда-то из подворотни выскочила собака — большой лохматый пес, похожий на волкодавов лютичей. Пес приблизился к князю и сел на задние лапы, в собачьих глазах светились смертная тоска и одиночество. Кажется, это был пес одного из казненных сегодня русов.

— Потерялся? Бедняга, плохо тебе в этом гадюшнике. — Белун наклонился и погладил зверя по голове. Тот в ответ тихо заскулил и лизнул руку князя.

— Ну пошли с нами. Пошли, Верный, — ласково прошептал варяг, — идем, без куска мяса и теплой конуры зимой не останешься.

Словно поняв человеческую речь, пес последовал за людьми. По дороге к воротам он держался рядом с конем Белуна, иногда грозно рыча вслед шарахавшимся в боковые улочки теням. За городом пес незаметно преобразился, он бежал, высоко подняв хвост, и только изредка оборачивался, смотрел, не отстают ли всадники. Грусть и тоска в его глазах исчезли, теперь в них светилось тихое счастье. Собака опять нашла людей.

Уже вернувшись в стан, князь еще долго стоял на холмике, поднимавшемся у развилки дорог, и смотрел на горящий город. Пожары, начавшиеся еще во время обстрела, постепенно охватили весь город. А сейчас их и тушить было некому. В темное небо уносились яркие языки пламени, зарево освещало окрестности, словно подавало зловещий знак: мы ничего не забыли. Мы помним старые обиды и готовы вернуть их сторицей. Ярким факелом пылала сторожевая башня, иногда сквозь дым проглядывал целый столб пламени на месте графского дворца. До ушей доносился сухой треск горящих домов, гул пламени, треск и стук рушащихся стен. Среди шума изредка можно было различить человеческие вопли.

Покидая город, князь Белун велел обрушить надвратную башню, когда последний рус покинет Мекленбург. Он не хотел ничего брать в этом городе, даже золото и серебро из церквей после увиденного на площади были ему противны. Пусть лучше все сгорит в очищающем огне, обратится в пепел, навсегда исчезнет с лица ободритской земли это проклятое змеиное гнездо. Пусть огонь поглотит этот безобразный гнойный нарыв, проклятый город, где людей вешают только за то, что они русы и чтят своих Богов.

Большинство горожан спаслись из Мекленбурга, они спустились со стен в заросший ряской, затянутый тиной обмелевший ров и, выбравшись на ровное место, побрели на закат. Туда, откуда и явились на эту землю. Русы их не трогали — пусть уходят. Не дело рубить безоружных, Боги не поймут.

Оставшиеся в городе воины графа Рено, удостоверившись, что варяги не собираются их преследовать, бросились грабить брошенные дома. Большинство из них пришли за графом из далекой Бургундии и с Одера. После гибели сюзерена и большинства командиров Мекленбург стал для них чужим; бесхозной, брошенной на дороге добычей. Русы с отвращением смотрели, как возбужденная толпа ворвалась в женский монастырь и принялась там бесчинствовать. Такое отношение к тем, кого саксы вроде обязались защищать, для дружинников было чуждо и омерзительно.

Князь еще долго смотрел на горящий город. Смотрел на светившие на небе холодные звезды. Глядел на туман, начавший подниматься над озером. Князь Белун думал о не слишком удачно начавшейся войне. Сколько еще таких битв предстоит пережить? Сколько еще воинов уйдет в небесный Ирий, пока Полабская Русь не освободится? Сколько бед и горестей еще впереди? Сможет ли Белун выстоять, не упасть, не сломиться? Передаст он сыну сильную и свободную страну или покорно платящую дань марку? И что сейчас со Славомиром? Где он? Смог ли взять Старград? Тяжелые думы, сложные вопросы, на многие из них князь пока не находил ответа.

Несмотря на одержанную сегодня победу, Белун не чувствовал себя победителем. Слишком дорого стоил ему Мекленбург. Почти три сотни дружинников да еще половина осадного полка погибли. Боярин Мстивой себе места не находил, когда потери подсчитал. В кровавой каше у пороков полегли не только воины сторожевой сотни, но и мастера, знатоки кузнечного да плотнического ремесел и искусства строительства осадных машин головы сложили. Половина пороков из строя выведены, и восстановить их нельзя. Самой же страшной потерей в этом бою было время. Целых два дня зря улетело, считая завтрашний, — надо будет тризну устраивать, полегших русов с честью в последний путь проводить. Два дня коту под хвост, а рать даже не вышла к порубежным засекам.

Оттон Второй тем временем идет в Саксонию, ему не потребуется много времени, чтобы пополнить войско и обрушиться всей силой, огнем и мечом на ободритов. Удастся ли задержать его на рубежах до осенней распутицы, до того времени, как союзные дружины подойдут?

Что будет, если русы опять проиграют? Вот на этот вопрос Белун мог ответить. Опять по земле потекут кровавые реки, опять будут гореть города и села, земля запустеет, а людей, свободных русов, погонят в рабство толстые, черноволосые, горбоносые работорговцы. Наступит время Мораны, и выжившие будут завидовать мертвым и проклинать князя, развязавшего эту войну. Белун понимал, если он сам не ударит первым, алеманы и христиане все равно найдут повод или без повода придут с мечом на русскую землю. Тень, надвигающуюся с заката, не остановить дарами, она все равно поглотит Русь. Ненасытные мертвяки навьи требуют жертв. Они только право сильного, закон меча понимают.

— Не спишь, княже? — неслышно ступая по земле, к князю приблизился Слуд, волхв Перуна Радегаста.

— Не сплю, — тихо молвил Белун, он не удивился появлению Слуда.

Волхв прибыл в стан еще сегодня вечером в самый разгар битвы у ворот. Вместе с ним был тот самый загадочный служитель Велеса из Ретры Велибор. Волхвы объявили о своем решении не оставлять рать без небесного благословения. Хорошее дело, пусть идут с воинами — решил князь. Да он и запретить не мог, волхвы не подчиняются земным владыкам, они только Вышнему подвластны.

— О чем думаешь? О победах? О славе?

— Какая там слава, — горько усмехнулся князь. — Ты, наверное, уже знаешь: Оттон идет.

— Пусть идет, — уверенным голосом произнес волхв.

— У меня сил мало, союзники не успеют подойти.

— Правь на твоей стороне. Делай, что умеешь, и Боги не останутся в стороне. Союзники успеют к битве, главное — своих людей не расхолаживай. Вождь не имеет права показывать слабость и сомнения.

— Твоими бы устами да мед пить, — при этих словах князь поежился, с озера тянуло прохладой и сыростью. — Сам знаешь, если проиграю, всему конец будет.

— Не будет. Знаки на небе победу сулят. Веди воинов и ни в чем не сомневайся. Ты рус, варяг, на твоей стороне Правь. Этим и победишь, — заключил волхв.

— Спасибо тебе, Слуд, за доброе слово, — взбодрился Белун. Вроде простые и такие привычные слова священнослужителя пробудили в его душе надежду и уверенность в счастливом исходе дела.

Завершив разговор, волхв так же тихо и незаметно, как и пришел, покинул князя. Про себя он думал, что сделал правильный выбор, поддержав Белуна. И Велибор предлагал всеми силами этому походу содействовать. Велиградский властитель не только хороший полководец и удачливый вождь, он еще умный человек. Только дурак никогда не сомневается, у него больше одной мысли в голове не помещается. Белун же — молодец: сомневается, ищет. А кто ищет, тот найдет, заключил Слуд. Пора было и спать отправляться. Завтра для священников будет тяжелый день.

Рано утром, когда солнце только поднялось над лесом, русы принялись готовить тризну. На открытом пространстве недалеко от озера сложили огромный костер. Толстые бревна поставили срубами. Внутрь срубов положили сучья, короткие обрубки, куски досок. Сверху уложили бревенчатый помост в три наката. С позволения волхвов на костер пустили остатки городских стен Мекленбурга. Город еще догорал, но западная стена оказалась почти не тронута огнем, она и пошла на дрова.

На получившийся помост дружинники бережно уложили тела своих погибших товарищей. Сложили рядом с телами переметные сумы с зерном, хлебом, вяленым мясом, поставили корчаги меда и браги. Рядом с наиболее знатными и славными бойцами положили тела их боевых коней. Работали споро, когда солнце прошло треть своего пути, все было готово.