3.4.42. К. вскочил в 8 часов. Ему пришла в голову навязчивая идея, что его воля страдает от долгого спанья. Надо вставать рано, чтобы делать все дела… а мне наоборот. Я с плохой головой пошла в студию, за хлебом, за мясом, которого взяла 400 грамм. Стояла 1,5 часа. Пришла в 7 часов домой. К. еще нет, куда девался, больной? Но он не пропал. Часов в 8 явился с Кузнецкого с папкой вырезок. Деятельность его сегодня одолела, и он наслаждался приливом энергии. Вечером Володя пришел ночевать, поссорившись с женой. Спал в холодной каморке за дровами. Сейчас куда ни посмотри, все ссорятся с женами. Мы не лучше других. У меня совсем нет кротости и терпения. Договорились даже до развода. К. не кричит, а говорит холодным и упрямым голосом всякие ужасы, что я его морю голодом от жадности, из-за меня он неудачный художник, его трудоспособность понижена, и он не сделал того, что мог бы сделать при другой ситуации, и вообще женщина ему больше не нужна. Мне печально и досадно смотреть, как гибнет такая сильная и красивая душа от голода, меня не любит, не замечает, и вообще всякие чувства для него ненужная роскошь. Не знаю, что и делать. Заснули в 4 часа.

10.4.42. Встали в 10 часов. Я опять не выспалась, болит голова. Сегодня Страстная суббота, по радио передали от коменданта города Москвы: «По ходатайству верующих разрешается ходить по городу всю ночь». Но мы так устали к ночи, что никуда не пошли. Сегодня день перелома в нашем голодании. Получили обеды на Масловке и были сыты за много, много дней. По 250 грамм хлеба и + 600 грамм по карточкам! Даже ссориться перестали, ехали домой веселые.

6, 7, 8, 9, 10, 11.4.42. Ежедневно езжу в столовую на Масловку за обедами. На моих глазах снег тает, лужи разливаются, потом спадают, появляется прошлогодняя трава. Наслаждаться мешает грипп, у меня — слабый, у К. — ужасный. Он похудел, нет аппетита. Вчера вызвали профессора Егорова слушать сердце. Лечиться К. не может, не хватает терпения, наверное, а может веры во все это нет. Изводит меня придирками, дурным настроением и выговорами. Я двадцать раз даю себе слово терпеть от больного, но не выдерживаю и возмущаюсь, что очень плохо кончается, а ссориться мне никак нельзя. Иногда просыпаюсь, трогаю К., жив ли? Он на глазах из здорового сильного мужчины превращается в старика. Глядеть на его похудевшее тело просто больно. Была мания раннего вставания. До сих пор держится мания гнать кошку и боже упаси дать ей кусочек хлеба (который, кстати сказать, у нас теперь водится). Кошка лапой доставала из-под шкапа что-то — оказалась старая хлебная корка. Она даже ела вареное кошачье мясо. Голод ужасно его изменил и унизил. Я часто плачу, вспоминая прежнюю нашу жизнь и прежнего К. У меня ослабела память, я стала зла и нетерпелива, похудела грудь, но лицо еще прежнее, настроение приличное, и я привыкла не бояться.

21.4.42. Сегодня К. здоровее и веселее, день прошел хорошо, с шутками. Я больше не сержусь, вижу, что обо мне думает и пр. «Ты отсыхай от меня, я болен, я буду стремиться залезать в берлогу одиночества, чтобы помирать». Дни стоят теплые. Шубы сняли. Я ем кота. Вышло 30 котлет. К. из-за брюха не ест. Я ими питаюсь, приношу бабушке, как будто из столовой. Угощала ими и Алешку, и Павла Давыдовича.

28.4.42. На улице холодно, щиплет глаза и болит переносица. Второй день стою в очередях за маслом и за курицей. Получила, но «психология» отравляет еду. С тех пор, как К. начал читать по этому вопросу книжки и все анализировать, житье настало неважное. Прибавить к этому чтение Чехова и Достоевского, то получается картина очень мрачная. Галльский дух куда-то совсем исчез. Конец русского человека всегда мрачен. Так говорит Леонтьев. Светлый ум покидает его (вместе с молодостью и здоровьем). Женщины все истеричны. Прелести их уже не интересны, то, что я сейчас стала красивая — не трогает, все становится стыдным.

29.4.42. Плачу по ночам. Может, это все оттого, что у нас было разное детство. Так болезненно реагировать на вопросы о еде. К вечеру К. вернулся с обедом. Мир в доме.

30.4.42. Жарила курицу. Ешь как должное, за месяц забыли уже про голод. Пение. Были гости, два старика. Трудно переносимые. Досин «патриотизм» раздражает.

1.5.42. Ходила к Ильину в ГосЛит., потом в «Искусство», потом за обедом. Был теплый свежий день. Масса нарядных девочек с бантиками и косичками. Парни носят брюки в сапоги, имитируя гольф. Америка в Москве! Дома очень хорошо. Я влюблена в К. Скорее бы он выздоравливал. Страшно думать о возможных бедах. Пение.

3.5.42. До 3-х делишки. Потом в Останкино, разбиваются почки. Свежо. К. очень устал, посерел и, прийдя домой, прокис, и что-то ему очень неладно. Я страдаю, не сплю. В Москве много лошадей с расцветкой коров и высоких солдат.

8.5.42. Мечты о природе, холод на улице. К. оживает. Поем!

9.5.42. Мир у нас в доме, просто прелесть. Дела однообразные скучные до неприличия. Сегодня днем были Б. И. и Барто. Пикировка. Я отъелась и стала красивая. Вечером плакат.

11.5.42. Мечты о даче. К. веселый. Хлопоты с выставкой. «Дмитрий Донской» возбуждает всеобщую симпатию, так что мне все говорят комплименты, даже «враги». Такая провинциальная, любительская атмосфера в Кооп художников, что смешно. Бесконечные дела, езда за обедами. Весна проходит мимо, а весна совершенно изумительная, теплая и влажная с красивым небом. Один день во время теплого дождя я шла с бидонами по Масловке. Там много деревьев. Пахло одуряюще тополем, цвели клены. Душа терзалась от того, что я в такой дивный день одна, иду по делу с вечным «некогда».

16.5.42. Ездили в Загорск. Встали в 7 часов. Опять небеса в дымке, в поезде злые люди: «Природой едете наслаждаться?» В руках справки от «Искусства», паспорта. Билет стоит в оба конца 9 руб. 50 коп. Городок в голубом свете просто купается. Голодные люди и звери. Лежим на земле, березки, домики. К. жить здесь не хочет. Я страдаю от невозможности унести все это с собой. Я снова стала женщиной.

17.5.42. Воскресенье. Стояла в очереди в закрепитель. Получила 1 кило песку и масла. Очень жарко. Всю неделю весна идет мимо. Глядим на нее как из окна поезда. Две муки были самыми страшными в моем воображении и в снах: 1. Я уезжаю не по своей воле, все дальше и дальше с каждой минутой от К. — Это самое ужасное, но его еще нет, а второе уже есть. — Я вижу чудные пейзажи, лица, картины и не могу их нарисовать. И этот ужас длится уже целый год. Я даже как-то привыкла — веселая, толстая, деятельная, но душа вогнута. Сидим и работаем: я — плакаты, К. — «Гамлета».

22.5.42. Наш роман с К. самый нежный.

23.5.42. Сделала плакат. Листья уже большие. Трава выросла, ярко-зеленая. Обеды берем на два дня. Возить тяжело и неудобно. Поем и утром и вечером. Очень приятно, жизнь наполнилась блаженством. К. не помер, потолстел, повеселел. Я тоже. И сама себе нравлюсь. К. тоже. Гуляем очень мало, работаем. Монстры и дураки в издательстве, а весна идет себе, идет, дивно хороша, дожди и не жарко.

4.6.42. Были в Детгизе. Англичане бомбили Кёльн.

6.6.42. Я купила фаянсовую вазу за 180 руб., синее с белым. Пришел Володя, и мы восхищались втроем. Он тоже хотел ее купить, но не успел. Матисс. Разговоры за кофейком об искусстве.

20.6.42. 4-й день я здорова. Я здоровью своему необычайно рада, потому что уже отчаялась поправиться. Мы с К. обошли все комис. магазины и приглядели пивную кружку за 250 руб., да не купили. Этой болезнью мы заразились от Володи. К. приглядел саксонский сервиз.

16.6.42. Был серый денек. Наскоро позавтракав, мы поехали в 11 часов в Сокольники, получать темы для альбома в Политехнический музей, оттуда в Детиздат, потом в горком уплатить членские взносы, потом купили сервиз за 233 руб. Зашли в другой комис. и встретили азартно глядящего на чайник Володю. Хвастались покупкой. Зашли в «Искусство», потом обедали, пили кофе и поехали в Останкино. Цветы, лес, комары, разговоры с Володей. Возвращение. Дивные тарелки. Но вечер испортился халтуркой, обещанной Алешке.