— Да.

— Это моя дочка, — пояснил он приехавшей.

Девушка пристально посмотрела на Зину и встретила такой же внимательный взгляд. Лицом Зина походила на отца. За последний год она сильно выросла. Пальто было маловато, и поэтому девочка казалась нескладной: длинноногой, длиннорукой, с тонкой шеей.

— А этот вон — Рябинин Ванюшка, — кивнув головой в сторону мальчика, сказал Николай Тимофеевич. — Парень вполне надёжный. Из отметок только пятёрки признаёт.

Ваню смутил внимательный взгляд незнакомой девушки. Отвернувшись, он сделал вид, что рассматривает на горизонте что-то очень интересное.

— Ну, ладно! Шагайте, ребятки! — сказал Николай Тимофеевич и чмокнул губами.

Лошадь замотала головой, дёрнула и сразу пошла крупной рысью.

— Какие у меня могут быть возражения по существу? — продолжал председатель прерванный разговор. — Да никаких! Ребята — они что? Зимой вот в школе заняты, а летом так балуются…

— Дело им надо, — сказала девушка. — Настоящее, серьёзное дело…

— Я не против. Ежели не мы, так они сами себе дело найдут по вкусу…

Лошадь вдруг остановилась и, фыркнув, стала пятиться в сторону.

— Но, но… не бойся, глупая! — прикрикнул председатель, натягивая вожжи. — Вот посмотрите, Мария Ивановна! Что делают безобразники! Нашли место!

Посреди дороги стояла снежная баба. Кто-то не поленился раздобыть и надеть ей на голову старую, дырявую миску. Вместо глаз были вставлены осколки тёмного бутылочного стекла, приделаны руки и подмышкой торчал голик.

Дарья Андреевна была в коровнике и не слышала, как приехал муж.

— Заждалась, Даша? — спросил Николай Тимофеевич, когда она появилась в дверях.

— Да уж… заждалась, — ответила Дарья Андреевна, взглянув на незнакомую девушку и улыбаясь не столько ему, сколько гостье. — А вы зоотехник?

Николай Тимофеевич хлопнул ладонью по столу и засмеялся:

— Ну, что я вам говорил, Мария Ивановна?

Он только что рассказывал приезжей о молочной ферме колхоза и предсказал, что жена примет девушку за зоотехника, в котором нуждался колхоз и которого ждала животноводческая бригада.

— Нет, я не зоотехник, Дарья Андреевна. Я агроном, — улыбаясь, сказала девушка. Она поднялась из-за стола, подошла к хозяйке и протянула ей руку. — Зовут меня Мария Ивановна.

— Агроном? — с оттенком некоторого разочарования и удивления спросила Дарья Андреевна, но сейчас же улыбнулась и крепко пожала руку.

Без пальто и платка, в простом тёмном платье, Мария Ивановна выглядела совсем молоденькой. Невысокий рост, хрупкая девичья фигура и пышные густые волосы, заплетённые в одну косу, делали её похожей на девочку. Таких агрономов Дарья Андреевна еще не видала.

— Агроном, а какая молоденькая! — вырвалось у неё, когда она почувствовала в загрубевшей своей руке маленькую, почти детскую руку девушки.

Это невольное восклицание смутило Марию Ивановну. Она развела руками и с виноватой улыбкой ответила:

— Что делать! Потом буду и постарше.

— Это хорошо, что молодая! — вмешался Николай Тимофеевич. — Молодые задористы, а нам таких и надо! Ты вот что, мать… Соловья баснями не кормят. Мы в дороге протряслись. Организуй нам поесть.

Новый просторный дом председателя был перегорожен на три неравные части. Одна комната, самая большая, занимавшая половину дома, с русской печкой, считалась общей. Тут стряпали, занимались домашними делами и принимали гостей. Вторая была спальней, а третья — самая светлая, с окнами на юг, — принадлежала дочери.

Пока Николай Тимофеевич переодевался и умывался, Дарья Андреевна собрала на стол обильный завтрак и украдкой наблюдала за молодой и, как ей казалось, беспомощной, ненастоящей „агрономшей“.

Мария Ивановна заметила осторожные взгляды Дарьи Андреевны. В них были и недоверие, и любопытство. Она приготовилась к такому приёму, но никак не могла отделаться от чувства смущения охватившего её при первых словах этой женщины. Состояние у девушки сейчас было такое, какое она испытывала недавно перед экзаменами. Да, первая весна агронома — это тоже экзамен. Ни сердиться, ни обижаться не следовало. Она достала из чемодана полотенце с мылом и пошла умываться в сени.

Вернулся Николай Тимофеевич.

— Коля! Откуда она? — вполголоса спросила Дарья Андреевна, кивая головой на дверь.

— А что? Не понравилась?

— Почему не понравилась? Девушка она, видать, хорошая, но уж больно молода, — не справится, да и слушать её никто не будет.

— Ерунду ты говоришь, Даша, — с досадой сказал Николай Тимофеевич. — Науку будут слушать, а не её.

Умывшись холодной, прозрачной водой, Мария Ивановна почувствовала прилив какой-то особой бодрости. Выглянув за дверь на улицу, она увидела голубое небо и снег на крыше сарая, порозовевший под утренним солнцем. Задорно чирикали воробьи, и откуда-то издалека доносился равномерный звон ударов железа о железо. „Наверно, в кузнице“, — угадала девушка, думая о том, что все эти звуки, и солнце, и небо имеют уже прямое отношение к ней.

„Работать, работать, работать“, — говорила она себе, возвращаясь в дом.

Встреча на дороге и разговор с председателем взволновали Ваню Рябинина. Весь день была в памяти девушка в белом вязаном платке, её внимательный взгляд и добрая улыбка. Когда мальчик вернулся из школы домой, ни матери, ни отца, ни старшей сестры не было. Деду нездоровилось, и он грелся на печке.

— Обедай, Ванюша, — сказал старик, кряхтя и охая. — Мать на работе. Шти в печке.

Ваня заторопился. Достал чугунок, налил в миску щей, отрезал хлеба и сел за стол.

— Ты что это, как на пожар? Подавишься! — проворчал дед, видя, как внук обжигается и глотает почти не жуя.

— Мне некогда, дедушка.

— А что такое?

— К председателю надо. Велел по делу приходить.

— О-о! А какое такое дело?

— А я и сам еще не знаю.

— Валя Тигунова к Насте забегала, сказывала, что из города агрономша приехала.

Ваня насторожился. „Значит, девушка в санях — агроном“, — подумал он. Покончив с едой, мальчик прибрал на столе и отправился к председателю.

— Ну, что я тебе говорила! — радостно сказала Зина, как только он открыл дверь. — Ты поедешь и я! Нас директор назначил. Как лучших учеников и мичуринцев.

У Вани ёкнуло сердце, но он удержал улыбку и, нахмурив брови, серьёзно спросил:

— А зачем?

— Узнаешь… — таинственно прошептала Зина.

Девочка и сама еще не знала, зачем они поедут в Ленинград, но сделала вид, что не хочет раньше времени разглашать секреты.

— Пойдём-ка, что я тебе покажу, — всё так же таинственно продолжала она и поманила Ваню пальцем.

В её комнате оказалась вторая кровать, а рядом с ней большой чемодан и узел.

— Кто-то приехал? — спросил Ваня.

— Ага! У нас будет жить. Вместе со мной. Угадай, кто?

— Агроном!

— Правильно! Теперь у нас в колхозе будет свой агроном. А потом ещё — зоотехник, ветврач, техник-строитель и механик, — с гордостью сообщила девочка.

Вскоре после того как они вернулись в общую комнату, за дверью послышались шаги Николая Тимофеевича. Судя по тому, как он топал ногами в сенях, отряхивая снег, как широко распахнул дверь и улыбнулся ожидавшим его детям, настроение у него было хорошее.

— Ага! Главный мичуринец явился! Ну, какие у вас планы на этот год?

Девочка переглянулась с Ваней и пожала плечами.

— Какие планы? Обыкновенные!

— А всё-таки? Чем вы собираетесь нынче заниматься? Какие посадки, посевы? — продолжал он спрашивать, снимая полушубок и шапку.

— Будем на школьном участке работать.

— Ну, а если мы вам другое предложение сделаем?

— А какое предложение?

— Картошкой заняться.

У Зины вытянулось лицо, губы сложились в презрительную гримасу.

— Картошкой! Новое дело!

Ваня промолчал, увидев, как нахмурились брови Николая Тимофеевича и как он сердито посмотрел на дочь.