— ...Комитет по межпланетным связям предлагает организовать Международный комитет того же назначения, первой задачей которого явилось бы создание на Луне стартовой площадки для запуска космических кораблей на Марс и Венеру.

Аудитория отозвалась аплодисментами. Затем снова зазвучал громоподобный голос:

— Из первого успешного полета советских селенавтов вокруг Луны уже теперь можно сделать далеко идущие выводы о дальнейшем освоении солнечной системы и, может быть, даже о выходе за ее пределы.

Опять грохот аплодисментов.

— Наш космический корабль «Мир-1» после тщательного технического осмотра признан пригодным для дальнейшего использования и, очевидно, сможет совершить ряд полетов вокруг Луны, чтобы продолжить переброску на ее поверхность контейнеров с грузом. Однако, кроме того, мы располагаем большим флотом кораблей этого типа, которым под силу решить задачу переброски на Луну материальных средств, а в дальнейшем и людей для строительства на Луне первого космодрома...

Оратор, провожаемый бурными аплодисментами, направился к столу президиума. Юрий продолжал восторженно аплодировать, осматривая зал, счастливый тем, что все кругом охвачены тем же чувством, которое переполняет его сердце, и неожиданно, ощутив, как волнение перехватило ему дыхание, увидел Зою.

Она сидела в последнем ряду, с краю, у прохода. Золотистые волосы сияли над смуглой открытой шеей, отливающей бронзой в вырезе светлого платья. Ее лицо, видное Юрию в профиль, пылало от волнения. Она энергично хлопала высоко поднятыми руками.

Зазвонил колокольчик председателя, призывающий к тишине, — начались вопросы.

— ...мистер Гочкис из газеты «Нью-Йорк Ивнинг Ньюс»: «Как господин председатель Комитета по межпланетным связям относится к сообщению о температурном режиме на Луне?» Голос председателя прозвучал спокойно и уверенно:

— Очевидно, в свете этих данных придется пересмотреть наши старые представления о перепадах температур на Луне при переходе от дневного к ночному и от ночного к дневному времени. В отдельных участках Луны, в частности в цирках и кратерах, очевидно, эти перепады более благоприятны для будущих колонистов. По счастливой случайности таким районом оказался цирк Колумба, в котором зарегистрированы температуры, близкие к земным. По-видимому, это связано с особенностями теплопоглощения и теплоотдачи горных пород данного района.

Жест руки председателя. Вопрос. Ответ. Аплодисменты. Новый вопрос. Ответ. Снова аплодисменты. Юрий стоял, прижавшись к колонне, которая теперь казалась ему единственной реальностью среди врывающихся в сознание впечатлений. Стоило только вдуматься в смысл того, что он слушал, как воображение отказывалось воспринимать окружающее как действительность. Что это? Сон? Гипноз? Внушение? Игра фантазии? Но колонна была твердой и холодной и надежно поддерживала потолок гигантского зала.

И вот все кончилось. Возбужденные, радостные, раскрасневшиеся люди хлынули из зала. Юрий задержался у колонны, дожидаясь, когда Зоя, пробираясь к выходу, поравняется с ним. Ее золотистая голова и светлое платье мелькнули в толпе и исчезли. Потом появились снова — совсем близко. Юрий начал пробираться к выходу, не сводя глаз с ее разгоряченного лица.

В дверях они встретились.

— Добрый день, — сдавленным голосом сказал Юрий.

Зоя взмахнула темными ресницами.

— А, здравствуй, Юра! — приветливо улыбнулась она.

От этих простых слов и улыбки сердце Юрия замерло. Они продолжали идти рядом в людском потоке, уносившем их из зала. Зоя что-то спрашивала, но Юрий ничего не слышал из-за шума и охватившего его волнения.

— На кафедру? — переспросила она.

— Да, на кафедру.

Он кивнул головой.

— Будешь писать мне в Америку?

Юрий вздрогнул.

— Да, конечно...

Лифт остановился. Зоя вышла.

— Я тебе отвечу, — сказала она.

Был ранний ноябрьский вечер. В лаборатории горели только две лампы: одна на столике с журналами, а другая у рабочего места Ярослава. Юрий молча листал страницы, рассеянно разглядывал иллюстрации. Журналы были знакомые: онкология, гематология, цитология, радиобиология, — все научные дисциплины, в которых скрещивались интересы сотен ученых, занимающихся проблемой опухолевого роста, вызываемого лучевым поражением. К этой области относились и те вопросы, над которыми работали Юрий, Ярослав, Майя, Тоня и еще трое студентов с кафедры космической биохимии: Алла Гречихина, Вадим Балясин, Коля Трапезников.

Журналы все читали по очереди, только Ярослав любил читать подряд десятки статей, сопоставляя, сравнивая, оценивая их, приходя к самым неожиданным выводам, о которых и не помышляли авторы. Масштаб работы студентов оказался до смешного скромным. Собственно говоря, только Ярослав и Вадим Балясин получили достаточное количество подопытных животных, да и то только потому, что это были мыши, которых удалось отправить в космический полет большой партией. Остальные ставили опыты на крысах, причем каждый из студентов получил не больше трех-четырех. Эти крысы относились к уникальной группе живых существ: они перенесли воздействие не существующих на Земле условий. Вот почему с каждым из студентов работал сотрудник кафедры и каждое подопытное животное находилось под наблюдением всего-научного коллектива профессора Брандта.

Ярослав молча, автоматическими движениями поднял объектив микроскопа, снял препарат, положил в лежащую на столе папку, взял следующий, перенес на предметный столик, опустил объектив и снова самозабвенно погрузился в наблюдения.

У него была самая ответственная тема — исследование изменений крови и кроветворных органов у мышей после космического поражения. Над той же темой, пользуясь большим количеством подопытных животных, работало еще несколько человек на кафедре и в лаборатории космической биологии, под непосредственным руководством самого Всеволода Александровича. Ярослав изучал изменения в крови и кроветворных органах с помощью метода тканевых культур — содержания и разведения клеток в искусственной питательной среде.

— Есть, — облегченно вздохнул он, отрываясь от микроскопа. — Ф-фу! — Он шумно выдохнул воздух и надел очки.

— Что есть? — негромко спросил Юрий, не подымая головы.

— Думаю, что в культуре началось опухолевое перерождение. Посмотри.

Он встал со своего места и взволнованно зашагал по комнате. Юрий подсел к микроскопу. Покрутил микрометрическим винтом.

В светлом круге, из тумана, постепенно входя в фокус, выплыли лиловые пятна клеток причудливых форм, тесно примыкающих друг к другу. Ярко светились крупные розовые ядрышки, окруженные синей россыпью хроматиновых зерен и тонким ободком ядерной оболочки

— Азур-эозин? — спросил Юрий.

— Да, покрашено азур-эозином. Ты смотри на митоз в центре.

Делящаяся клетка находилась в центре поля зрения — огромный, по сравнению с другими, распластавшийся на стекле комок живого вещества, убитый и окрашенный специальными красками, выявляющими клеточную структуру. Клетка была застигнута в момент деления. Резко окрашенные хромосомы лепестками какого-то странного цветка распластались в одной плоскости перед тем, как разойтись в дочерние клетки. Юрий осторожно крутил микрометрический винт, рассматривая причудливое переплетение хромосом. От каждого скопления палочек и зернышек отходили светлые, розоватые нити, сходящиеся к четырем ярко-розовым точкам, намечающим неправильный четырехугольник.

— Четырехполюсный?

— Да. И вся механика разлажена. Ты посмотри, что творится с хромосомами.

Действительно, хромосомы были необычны. Вместо ровных, отчетливо очерченных палочек, зернышек и нитей Юрий видел вздутые на концах и разделенные перемычкой или изогнувшиеся петлей причудливой формы тельца. Наличие четырех центров, к которым от хромосом отходили нити, означало, что клетка должна была разделиться не надвое, как подобает нормальной клетке, а начетверо, что в большинстве случаев происходит в ткани, пораженной опухолевым перерождением. Клетка становилась злокачественной.