* * *

26 мая 1937 года был арестован Тухачевский. Известие об его аресте потрясло Королёва. Михаил Николаевич покровительствовал ракетчикам – теперь они остались без защитника. Более того, теперь это покровительство им могли припомнить в любой момент.

Арестовали Клейменова. На следующий день – Лангемака. Сотрудники института испуганно молчали. И. о. директора института назначили Леонида Эмильевича Шварца. Состоялось общее собрание. Повестка дня таких собраний во многих учреждениях была одинаковой: ликвидация последствий вредительства. Но как можно ликвидировать то, чего не было? А людям приходилось это обсуждать. Кого они убеждали в том, что не причастны к вредительству – себя, друг друга? А вдруг кто-нибудь решит донести? Костиков, например – чего только не сделаешь, когда мечтаешь стать начальником института, и у тебя очень много сильных конкурентов. Костиков пишет, не жалеет бумаги, а каждое такое письмо может стоить человеку жизни. Сколько таких доносов было написано – разными людьми, в разных местах. За все свои старания Костиков получил должность главного инженера. Начальником НИИ-3 НКБ (название института с конца 1936 года) был назначен Борис Михайлович Слонимер.

Люди работали в институте по-прежнему. О Клейменове и Лангемаке не вспоминали, как будто их никогда не было.

Для деятельной натуры Сергея Павловича сомнения были очень мучительны. Ощущение тоски и тревоги, поселившееся в его душе после ареста Клейменова и Лангемака, не проходило. Спасение было в работе. Клейменова арестовали, а Королёв в тот же день провел испытания топливных магистралей. Затем довел до ума систему зажигания и закончил программу холодных испытаний двигателя ракетоплана. Написал заключение. Все сделал, как планировал. Теперь слово за военными из академии Жуковского. Его цель – заинтересовать их своим ракетопланом. Слонимер подписал требуемые документы, в академии согласились ознакомиться с расчетами Королёва. Ожидание ответа тяготит его. Сергей Павлович включается в огневые испытания Арвида Палло, которые тот проводил на институтском стенде. Двигатель не запустился из-за дефектов форсунок. Но Королёву и Паяло не привыкать к неудачам – надо отрегулировать форсунки и продолжить испытания. 16 декабря 1936 года двигатель проработал 92 секунды. Шесть раз его запускали и он работал без сбоя.

В это время в институт пришло заключение из Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского. Пакет Королёв получил уже вскрытым. Сергей Павлович тут же прочел документ. Начальник кафедры тактики Военно-воздушной академии РККА полковник Шейдеман и ВРИД начальника кафедры огневой подготовки Военно-воздушной академии РККА майор Тихонов, ознакомившись с запиской Королёва, считали, что необходима дальнейшая работа над ракетными двигателями и широкое внедрение их в авиацию. Чуть ли не каждый день на стенде проходили испытания двигателя. В них, кроме Палло и Королёва, участвуют Щетинков, Глушко, инженеры Шитов, Дедов, слесарь Иванов. Сперва двигатель испытывали на стенде, укрываясь на случай взрыва за броневой плитой. 19 марта 1938 года двигатель решили запустить на раме ракетоплана – как в полете. Но двигатель не запустился. В понедельник 21 марта Королёв с Глушко допоздна сидели на стенде. Глушко все волновался, смогут ли они завтра заменить завихрители горючего и померить температуру, которую дают зажигательные пороховые шашки. Обоим казалось, что температура зажигания недостаточна. А ночью Глушко арестовали…

Отзыв из академии не помог – в институте Королёву опять стали мешать работать над ракетопланом. После ареста Глушко, Костиков сразу припомнил Сергею Павловичу азотную кислоту. Логика была проста. «Вредитель» Глушко использовал в качестве окислителя азотную кислоту, а если Королёв тоже ее использует, то, значит, его разработки – «вредительские». Все это смахивало на бред, если бы не было очень серьезно. Общее собрание членов Осоавиахима РНИИ единогласно исключает Королёва из членов Совета Общества. С 1 января 1938 года без объяснения причин Сергея Павловича из начальника отдела перевели на должность ведущего инженера. Сотрудники избегали его, как будто просто разговаривать с ним было опасно, даже механики на стенде старались держаться от него подальше.

Единственным человеком, который не изменил своего отношения к Королёву, был Евгений Сергеевич Щетинков. Он не боялся говорить о Клейменове, Лангемаке и Глушко. Кто-то из сослуживцев сказал, что Щетинков может себе это позволить, потому что у него туберкулез. Он действительно был тяжело болен. Обычно весной и осенью он уезжал работать над расчетами в Абастумани – погода в Москве в это время года была для него губительна. Но в эту весну он оттягивал отъезд. Он понимал, что жить ему осталось недолго, и хотел напоследок сделать что-то значительное – ракетоплан виделся ему именно таким, и он старался хоть как-то поддержать Королёва. А Королёв продолжал огневые испытания, запланированные еще с Глушко. Работать с азотной кислотой было трудно, механики обжигали руки. На ракетной торпеде взорвались баки. Через неделю Сергей Павлович назначил новые испытания ракеты. Давление было высоким, до сорока атмосфер, – из-за этого вырвало штуцер. Когда справились с неполадкой, Королёв велел залить основные компоненты и продолжить испытания. Арвид Палло отказался – обнаружилась течь, может произойти взрыв. Королёв обратился за поддержкой к стендовикам Волкову и Косятову. Они хмуро промолчали. Сергей Павлович вспылил, сказал, что сам проведет испытания. Подействовало, все разошлись по своим местам, приступили к работе. Давление нарастало с громким шипением, заглушающим звуки. Потом резко наступила тишина…

Королёв стоял, закрыв лицо руками. Между пальцев стекала кровь. Вырвавшийся осколок трубы ударил его в висок. Сергей Павлович выбежал во двор, там и упал. Вызвали «скорую». Королёва отвезли в Боткинскую больницу, где работала его жена. Он пролежал в двухместной палате травматологического отделения две недели. У Сергея Павловича была трещина в черепе, к счастью, удар был скользящим, еще бы несколько миллиметров и…

Королёв выписался и долечивался дома, а когда вернулся в институт, то узнал, что 1 июня Слонимер подписал приказ свернуть работы по ракетоплану. Этот удар был гораздо сильнее, чем попавший ему в висок осколок трубы. За помощью Королёву обращаться было не к кому – Циолковский умер, Эйдеман, Тухачевский расстреляны. Сергей Павлович не собирался сдаваться. Однажды вечером, возвращаясь домой, он заметил слежку – два человека в темных костюмах. После ареста Глушко он понимал, что это рано или поздно произойдет. Королёв медленно поднимался по лестнице в свою квартиру. Хорошо, что жена отвезла Наташу на дачу к бабушке Соне. Девочка не должна видеть, как придут за отцом. В их ведомственном доме почти каждую ночь кого-то арестовывали. Может, обойдется, может, следили за кем-то другим. Королёвы поужинали. Когда раздался звонок в дверь, Сергей Павлович понял, что пришли именно за ним…

Чекистов было трое, с ними дворник. Он уже привык почти каждую ночь быть понятым, и тихо дремал в прихожей на табуретке. В квартире в это время проводили обыск: от дверей по часовой стрелке. Королёв сидел молча на стуле посередине комнаты. Искали лениво, неохотно – по опыту знали, что ничего запрещенного не найдут. Один из чекистов сидел за письменным столом Сергея Павловича и составлял протокол. Где-то за окном лаяла собака. Ксения Максимилиановна, хоть и жила в постоянном напряжении ожидания ареста мужа, к такому повороту событий оказалась совсем не готова, и когда один из чекистов мирно предложил ей собрать вещи, не сразу и поняла – какие вещи, куда. А когда осознала – в тюрьму – дрожащими руками стала доставать из шкафа белье, какую-то одежду. С обыском чекисты закончили только к утру. Уже светало, когда Сергей Павлович стал одеваться. Он написал доверенность на получение зарплаты – больше не было причин медлить. Уходя, сказал жене, как говорили многие арестованные: