Ракета медленно пошла из станка. Она достигла высоты 400–500 метров и по плавной кривой пошла в лес, где врезалась в землю. От удара ракета раскололась на две части, оторвался стабилизатор, помялась обшивка. Но главное – она все-таки взлетела! Радость гирдовцев стерла горечь всех неудач и поражений. Они продолжали ликовать, а Королёв уже сидел на корточках возле еще не успевшей остыть ракеты и разбирался, отчего она получила вмятины, почему она потеряла устойчивость (оказалось, из-за выбитой прокладки на фланце). В «Акте о полете ракеты ГИРД Р-1» было записано, что она «достигла высоты 400 метров, продолжительность полета – 18 секунд». Это был первый полет советской жидкостной ракеты.

* * *

31 марта 1934 года в Ленинграде открылась Всесоюзная конференция по изучению стратосферы. К тому времени проблемы изучения стратосферы интересовали очень многих ученых разных научных направлений. В программе конференции были заявлены доклады по аэрологии, акустике, оптике, атмосферному электричеству, геомагнетизму, полярным сияниям, космическим лучам, биологическим и медицинским проблемам. Королёв должен был выступать в самом конце – ракетам тогда уделялось мало внимания. В то время о космосе еще никто серьезно не думал, науку больше интересовала стратосфера.

В зале присутствовали многие известные ученые. Кого-то из присутствовавших Королёв знал лично, например, начальника Военно-воздушной академии Дубенского. В своем выступлении он указал на то, что ракета может подняться и вывести приборы в более высокие слои стратосферы, чем самолет или шар-зонд. Королёв очень обрадовался этому докладу. Все предельно ясно – у ракет нет «потолка» высоты, как у самолетов и аэростатов. В каждом докладе, будь то сообщение об электромагнитных волнах, или о происхождении радиопомех, о внешних и внутренних магнитных полях земного шара или космических лучах, о которых говорил академик Вернадский, Королёв находил что-то полезное для себя. Все это он собирался учитывать при проектировании ракет. И каждый докладчик утверждал, что для проведения исследований надо поднять приборы на высоту 80—100 километров. Это могла сделать только ракета. Выступал генетик Н.К. Кольцов, говорили о влиянии космических лучей на человека. Знаменитый ученый-физиолог Л. А. Орбели уже в то время предложил план исследований влияния стратосферных условий на организм человека и животных, поставил вопрос о скафандре для будущего стратонавта. Особенно Королёва заинтересовал доклад А. А. Лихачева о влиянии на организм больших ускорений. Сергей Павлович читал свой доклад в конце конференции. Он назывался «Полет реактивных аппаратов в стратосфере». В этом докладе Королёв разделил реактивные аппараты на три группы: твердотопливные, с жидкостными ракетными двигателями, и самолеты с воздушно-реактивными двигателями. Он утверждал, что человек в очень близком будущем полетит в стратосферу, даже указывал вес такого корабля – тысяча или две тысячи килограммов. Видимо, он уже делал какие-то расчеты. Королёв говорил о том, что старт должен быть достаточно медленным, чтобы человек смог вынести перегрузки, что наиболее плотные слои атмосферы лучше проходить с относительно небольшими скоростями. О его докладе упомянули в газете «Правда». Королёв тайком, чтобы никто не увидел, даже купил несколько номеров в киоске.

Следующие несколько лет развитие советского ракетостроения было связано с именем Михаила Николаевича Тухачевского – известного военачальника, представителя поколения «красных маршалов». Волею судьбы случилось так, что в Ленинграде он жил на улице Халтурина в доме № 19. В этом же доме работали конструкторы ГДЛ. Тухачевского, тогда командующего Ленинградским военным округом, заинтересовали их работы. Он распорядился, чтобы ракетчикам выделили помещение в центральной части Адмиралтейства и в Иоанновском равелине Петропавловской крепости. Занимавшийся вопросами перевооружения армии, Тухачевский сразу же увидел возможности, таившиеся в конструкции реактивного мотора, пока еще примитивного, но уже такого мощного. Мало видеть – надо разбираться в вопросе. Побывав на испытаниях, командарм зашел за стенд познакомиться с Валентином Глушко – конструктором реактивного двигателя. Тот рассказал о конструкции и принципе работы. Тухачевский подумал, что этот двигатель может изменить будущее военной техники, более того, он понимал, что на Западе наверняка ведутся подобные разработки и отставать нельзя. Понимая, что специалист должен думать о работе, а не о хлебе насущном, Тухачевский распорядился повысить оклад Глушко до тысячи рублей.

Вскоре Михаилу Николаевичу пришла в голову идея объединить ГДЛ и ГИРД в один институт. Тухачевский обратился к Ворошилову. Тот не возражал, но и не поддержал эту идею. Ворошилов не столько пытался разобраться в вопросе, сколько оглядывался на Сталина и Молотова – как отнесутся к созданию института они. Климент Ефремович предложил Тухачевскому обратиться к председателю Комиссии обороны Молотову. Михаил Николаевич представил Молотову доклад «Об организации Реактивного института». Молотов не спешит принимать решение. Он, как и Ворошилов, не разбирается в вопросе и опасается гнева Сталина. Если такой институт нужен, и он не поддержит предложение Тухачевского – будет виноват. Если такой институт стране не нужен, а он поддержит предложение о его создании – тоже наживет себе проблем. В итоге Молотов отдал распоряжение передать доклад на рассмотрение специальной комиссии. В любом случае решать будет не он. Комиссия рассмотрела предложения Тухачевского и составила проект постановления об организации института. Он был представлен Молотову. Тот отправил проект на доработку и назначил новую комиссию.

Вопрос о создании института вполне мог захлебнуться в бюрократических отписках. Но Тухачевский не оставляет идеи о создании ракетного научно-исследовательского центра. Он обратился к Кагановичу с просьбой посодействовать ему в этом деле. Для института нужно было найти здание, а Тухачевский уже заботился о пополнении кадров. Начальник артиллерийского факультета Военно-технической академии Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА) Могилевник выделил 27 слушателей для подготовки командиров-инженеров по реактивному делу.

Королёв тоже не сидит сложа руки. Он делает доклад о работах ГИРД на президиуме Центрального совета Осоавиахима и хлопочет, чтобы конструкторскую группу перевели в подчинение военного ведомства. В Осоавиахиме согласны. Председатель Центрального совета Осоавиахима Р. П. Эйдеман посылает письмо Ворошилову, в котором отмечал, что ГИРД – это уже нечто большее, чем просто конструкторская группа, работавшая при Осоавиахиме, нужен институт. Королёв пишет письмо Тухачевскому о тяжелом положении ГИРД, просит о предоставлении помещения, снабжения, транспорта, финансов, кадров. Члены партии, работавшие в ГИРД – Корнеев, Ефремов, Грязнов, Голышев, Буланов, Иванов и Параев – обратились лично к Сталину. Руководители ГДЛ, поддерживая коллег из ГИРД, послали письма командующему Ленинградским военным округом Белову и первому секретарю обкома Кирову с просьбой о создании ракетного института. Но ни от Сталина, ни от Кирова, ни от Белова ответа не было. Тухачевский обратился за помощью к брату В. В. Куйбышева – Николаю Владимировичу Куйбышеву, возглавлявшему Военно-морскую инспекцию. В июне комкор Куйбышев представил Ворошилову докладную записку, в которой отмечалось, что работы, которые проводят ГДЛ и ГИРД, очень важны и этим группам необходимо оказать содействие. Он предложил объединить ГДЛ и ГИРД, и на основе этих групп создать институт.

В записке Куйбышева предлагалось объединить ГДЛ и ГИРД, а вновь созданный институт исключить из ведения Управления военных изобретений и подчинить его Главному управлению авиапромышленности Народного комиссариата тяжелой промышленности (ГУАП НКТП). Куйбышев фактически подсказывал Ворошилову завуалированный выход – переложить ответственность на наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Ворошилов согласился. И помещение для института нашлось. Реактивный институт разместили в зданиях Всесоюзного института сельскохозяйственного машиностроения. На формирование института выделили срок до 1 ноября 1933 года.