Все произошло так быстро, что Егорий, схвативший дьяка за руку, не понял, что случилось. И только, когда увидел текущую изо рта Никодима кровь и его недоуменные, беспомощные глаза, понял, какая стряслась беда.

— Успел долететь-то? — шепчет помертвевшими губами Никодим. — Цела стена?

— Цела, цела, отец Никодим, — срывающимся голосом отвечает Егорий и поднять его хочет.

— Ой, не тронь, сынок! — вскрикнул от боли Никодим. — Здесь оставьте. Маленько осталось…

— Да как же ты так, отец Никодим? — бормочет Егорий, а самого слезы душат.

— На перила навалился, они и оторвались… Видать, Мирон плохо прибил…

— Ну, падаль, — вскочил с колен Егорий, — где он? — И хвать за горло белого от страха Мирона.

— Пусти!! — хрипит Мирон. — Помираю!

— Брось его, — шепчет Никодим, — ему и так худо… Раз мастером не стал, так уж и человеком не станет… А дьяк-то где?

— Утек, — отвечает Лука. — Видать, к митрополиту побег нашептывать.

— Ну и хорошо… Не дал меня Господь на царскую плаху положить… С головой пред ним нынче предстану… А вы, мастера, по мне не скорбите… Не каждому дано в храме помереть… Простите, если кого обидел…

Понурились мастера, рукавами слезы смахивают.

— Пригнитесь-ка, — еле слышно позвал Никодим, — последний наказ вам дам… Если кто из вас талант свой, Богом данный, укроет и других не наставит, будет он осужден на вечную муку… А ты, Егорий… — И вдруг вздрогнул всем телом и затих.

На следующий день после скромного отпевания артель тихо похоронила своего старого мастера в маленьком, узком гробу во дворе его последнего храма, и молча разошлись кто куда, подальше от царевой милости.