Мы стояли по колено в траве, и на ее верхушках лежала между нами тень жестяного флага — флюгера башни. Я шагнул, разорвал тень коленями и встал рядом с Мальчиком.
— Пойдём, — не то сказал, не то спросил он, и мы пошли рядом, словно сговорившись, что у нас одна дорога.
Из травы мы выбрались на каменистый пятачок. Там сидел и щурился рыжий котенок. Он увидел нас и разинул маленький розовый рот: или зевнул, или сипло мяукнул.
— Ой!.. — радостно сказал Братик. Шагнул было к котенку, но раздумал и стал шевелить пальцами в разорванной сандалии. Торчащая соломинка задергалась. Котенок припал к камню и задрожал от азарта.
Потом он прыгнул на сандалию.
— Пф, — сказал Братик и легонько топнул. Ух, какой свечкой взвился рыжий охотник! А потом вздыбил спину и боком, боком, на прямых ногах ринулся прыжками в травяные джунгли.
— Ой! — уже встревоженно воскликнул Братик. И помчался следом. И мы тоже.
Котенка мы не нашли, но было так здорово бежать по траве под горячим солнцем! Мы промчались через весь холм и остановились у противоположного откоса. Глинистая крутая тропинка сбегала среди одуванчиков к городу. Братик раскинул руки и помчался, поднимая подошвами дымки рыжей пыли. Мальчик молниеносно и как-то встревоженно бросился за ним. И я помчался!
Цветы одуванчиков сливались в желтые полосы. Синий воздух шумно рвался у щек и свистел в ногах. Город летел ко мне, и я летел к нему навстречу.
Впрочем, внизу я полетел по-настоящему — запнулся за кирпич. И приземлился плашмя. Левое колено попало на щебень. Еще не открывая глаз, я знал, что кожа содрана до крови. Тоже ощущение детства, хотя и не очень ласковое. Конечно, хотелось зареветь, но пришлось сдержаться. Я открыл глаза.
Мальчик лежал рядом. Ничком. Над ним встревоженно склонился Братик. Резкий страх поднял меня на ноги. Я тряхнул Мальчика за плечо.
— Что с тобой?
Он приподнял голову и посмотрел так, словно хотел увидеть не меня, не эту улицу, а что-то совсем другое.
— Ничего, — устало сказал он и встал. — Все то же.
Я занялся своей раной. На колене багровел кровоподтек. Из длинных черных царапин щедро выкатывались алые горошинки крови.
— Приложи подорожник, и все пройдет, — негромко, но со знанием дела посоветовал Братик. Я кивнул и, хромая, отправился искать подорожник. И не знаю, как оказался в незнакомом переулке. Темнели с двух сторон массивные старинные ворота. Лежала тень, и сами по себе скрипели деревянные тротуары.
Стало грустно, что вдруг потерялись новые друзья. Чувствовал я, что встреча была не случайной.
Я стал искать. Менялись улицы, наклонялись навстречу дома. Пружинили под ногами тротуары, и качались травы. Солнце уходило за купола крепостного собора.
Наконец я увидел Мальчика и Братика. Они стояли у массивных ворот бревенчатого дома. Дом был похож на деревянную крепость.
Мальчик стоял, прислонившись к столбу калитки, а Братик лениво качался на прогнувшейся доске тротуара
— Куда вы исчезли? — обрадованно сказал я. — Бегаю, ищу…
— Никуда, — равнодушно сказал Мальчик.
— Пойдем наверх?
— Нет.
— Куда вы исчезли? — обрадованно сказал я. — Бегаю, ищу…
— Почему?
— Не знаю.
— Ну… разве здесь лучше?
— Не знаю… — опять сказал он. — Не пойму. Здесь все какое-то ненастоящее. Будто все только кажется. — Он пошатал доску забора, словно проверяя: может быть, и она не настоящая?
Я не удивился, только стало обидно.
— А я? — спросил я с неожиданной горечью. — Значит, и я не настоящий? Ну, посмотри… — Я протянул ему ладонь.
Он подумал, взял меня за рукав. Потом его узкая ладонь охватила мою кисть.
— Ты? Ты настоящий! — сказал он как-то светло и радостно. И я понял, что он мне очень нужен, что я хочу такого друга.
Помню, что с этого момента я стал звать его по имени, а Братик смотрел на нас молча и покачивался на доске.
Над крышами зеленел край холма, и острые башни с флюгерами белели, как декорация к сказке.
Глядя на башни, Валерка сказал:
— Мы жили здесь… Вернее, здесь, но… не так. Крепость была целая, и башни — новые. И люди там жили… А кругом — поля. И такая высокая трава. Она при луне, как серебро.
— Когда же это было? — спросил я, и стало немного страшно.
Он вздохнул и, как бы делая трудный шаг, тихо ответил:
— Ну… наверное, пятьсот лет.
— Да, — неожиданно подтвердил Братик. Как будто холодная волна прошла между нами. Словно все эти пятьсот лет дохнули ветром, чтобы развеять нас в стороны. Я торопливо шагнул ближе к Валерке.
— Слушай… А может быть… это тебе только приснилось?
Он не обиделся и не ответил. Только головой покачал. Потом сказал:
— Это здесь, как во сне… если бы не ты. И было так хорошо, что он сказал: «Если бы не ты». Значит, он тоже хотел, чтобы я был. С ним!
Но это время… Пятьсот лет!
— Как же ты… Ну, как вы попали сюда?
— Я расскажу. Потом, ладно?
Мы помолчали.
— А как вы живете, у кого?
Валерка небрежно оглянулся на дом.
— Не знаю. Мне все равно. Какие-то старики… Вот он знает, наверное… — И Валерка посмотрел на Братика. Тот молчал и понимающе слушал нас. Видимо, он знал. Кажется, он вообще знал больше брата.
— А… — начал я и вдруг замолчал, устыдившись пустых слов. Отчетливо и на всю глубину вдруг почувствовал, какая же тоска должна быть у этого мальчишки. Как ему хочется домой, где новые белые башни и лунная трава у крепостных стен.
— И никак нельзя вернуться?
Он медленно поднял глаза на меня и пожал плечами.
И тогда опять на цыпочки встал Братик. Он что-то сказал ему. Валерка слушал недоверчиво, но внимательно. Потом произнес:
— Да ну… сказка.
Братик зашептал опять. Валерка виновато взглянул на меня.
— Он говорит, что если найти очень старый дом… со старинными часами…
— Ну?
— И перевести часы назад…
— На пятьсот лет? — спросил я у Братика.
— Да, — шепотом сказал он.
— И тогда что?
— Тогда, наверное, порвется цепь…
— Какая цепь?
— Не знаю…
— А откуда ты все это взял?
— Не знаю… — Он чуть не плакал, оттого что не знает.
Валерка ласково взял его за плечо.
Я сказал:
— Рядом с нами есть очень старый дом. Он заколочен.
— А часы?
— Надо посмотреть.
Но я уже был уверен, что часы там есть.
События нарастали, и время ускоряло бег.
Я помню пустой солнечный двор старого дома. Крыльцо с витыми столбиками, потрескавшиеся узоры на карнизах, галерею с перилами. Окна и дверь были забиты досками. Мы подошли к окну.
— Надо оторвать доски, — сказал я.
— А если увидят? — засомневался Валерка.
— Все равно, лучше сейчас оторвать. Если сейчас увидят, скажем: просто так, поиграть хотели. А если ночью заметят, решат, что воры…
— Давайте, — согласился он.
И тут пришел страх. Непонятный и тяжкий. Это бывает лишь во сне: кругом пусто и солнечно, а страшно так, что хочется бежать без оглядки. Но если побежишь, ноги откажут, и случится что-то жуткое.
Я не побежал. Тугим, почти физическим усилием я скрутил страх и взялся за край доски. Валерка — за другой. С отвратительным кряканьем выползали ржавые гвозди.
Освободив окно, мы пошатали раму, и створки мягко разошлись. В доме стоял зеленый полумрак, пробитый пыльным солнечным лучом. Часов мы не увидели, но из глубины доносилось тяжелое металлическое тиканье.
Страх медленно проходил.
— Лезем, — прошептал я.
— Надо в полночь, — возразил Валерка.
— Конечно! — сказал я с неожиданной досадой. — Ну, конечно! Все такие дела обязательно делаются в полночь… Чушь какая-то!
— Да не обязательно, — откликнулся он виновато. — Но стрелки можно вертеть, пока бьют часы. Вертеть надо очень долго, а в полночь часы бьют дольше всего.