«Немного жарко сегодня, не так ли?» – обратился мистер Тодд к Марку: «Мистер Пендерграсс, будьте так любезны, помогите этому инвалиду снять куртку.»

«Никаких проблем, мистер Тодд. Всегда рад помочь,» – ответил Марк, присел на корточки и принялся расстегивать униформу Майка. Он обнаружил, что на культях рук у Майка шрамы были неровные, как если бы хирург делал ампутации в жуткой спешке. То же самое, что и на культе левой руки у Уильяма, подумал Марк.

А мистер Тодд уже ставил ведерко для пожертвований рядом со следующим «самоваром». Этому тоже надо помочь снять куртку, решил Марк. Девяносто пять градусов![81] Сидеть в полном обмундировании в такую жару должно быть так мучительно. «Самовары»! Но это даже хорошо. Мистер Тодд даст им постоянные «точки». Им не надо будет проходить по много миль каждый день, как Уильяму и Клэрис… Он снял куртку со второго калеки, и, наконец, разглядел его лицо. Это был Арнольд Штольц. Арнольд тоже узнал Марка и вежливо кивнул. Конечно, он теперь не мог говорить, догадался Марк. Прежде чем что-то сказать, Арнольд всегда поднимал два пальца – просил слова. Возможно, через некоторое время, мальчик научится вставлять свое мнение и без разрешения, так же, как мой Майк это делает?

Между тем, мистер Тодд и плакатная леди из «Пути Спасения», как хорошо смазанный механизм, продолжали раздавать инвалидам красные ведерки. Тук! Медаль падает в пластмассовое ведро. Серийный номер такой-то. Вы правильно записали номер, мисс Смит? Спасибо. Тук! Ведро поставлено на бетон перед очередным «самоваром». Марк перешел от Арнольда к третьему инвалиду и снова присел на корточки. Это была девушка, и Марк не знал, надо ли снимать с нее куртку или нет. Что если там под курткой у нее не было футболки? Неудобно получится. Спросить ее, что ли? Как ни странно, военная форма выглядела очень похоже на школьную форму. Точь-в-точь как форма «Сафари» в школе у младших. Или, точнее, школьная форма «Сафари» в последнее время повсеместно выглядела точно так, как сильно подержанная военная форма.

«Приветик, папа,» – вдруг сказала девушка-«самовар».

Марк был в шоке. Папа? Папа? Он посмотрел на лицо девушки: конечно же, это была его Саманта. Марк разозлился.

«Почему, черт побери, ты пошла волонтером?»

«Я не волонтером, папа,» – сказала она. Ее губы не двигались, и голос волшебным образом звучал у Марка в голове: «Меня же призвали, разве не помнишь?»

Конечно, вспомнил Марк. Ее же призвали. Всех девушек призывают теперь! У них нет выбора!

«Ну что же Вы? Ей же жарко. Снимите ей куртку!» – Голос прозвучал в голове Марка, но при этом – откуда-то сверху. Марк, все еще сидя на корточках, посмотрел вверх. Военный хирург, с красными от постоянного недосыпания глазами, держал в руках аккуратненькую, хирургически-блестящую и очень стерильную бензопилу. Как ни странно, на хирургическом костюме хирурга были картинки, «Барни и его Друзья», веселые разноцветные динозаврики. Как тогда, четыре года после Обвала, когда маленькая Сэмми подвернула лодыжку, и хирург в детской больнице долго объяснял Марку, что анестетики кустарного производства далеко не так безопасны как настоящие, и лучше вообще не вводить их детям.

«Давай, чувак, не стесняйся. Снимай ее куртку,» – повторил голос хирурга в голове у Марка. Марк расстегнул куртку Саманты и с облегчением увидел, что у дочери был под курткой ее любимый купальник. Культи рук у Саманты тоже были неровные, с зубчатыми шрамами, так же, как у Майка и Уильяма. Очень жаль. Эти кривоватые шрамы ей совершенно не идут, портят ее красоту.

«Ничего не поделаешь, чувак,» – сказал хирург в голове у Марка: «Быстро и радикально, мы это так называем. Вашей Сэмми это даже понравилось. Быстрая операция – это всегда лучше, чем длительное консервативное лечение, а результат – все равно одинаковый. Без антибиотиков руки не спасешь, правда, Сэмми?»

Саманта согласно кивнула и улыбнулась хирургу с блестящей бензопилой. Саманта и хирург были в отличных отношениях. Нет, хирург вовсе не был маньяком, решил про себя Марк. Двадцать операций в день. Что еще он может сделать?

Затем, Марк вдруг почувствовал, что он что-то упустил. Что-то важное. У него было это в голове, когда он только вошел в аэропорт, но теперь это куда-то исчезло. Он вскочил на ноги и побежал вдоль длиной вереницы «самоваров», заглядывая инвалидам в лица. Лица выглядели знакомо, как все эти люди, которых он опрашивал во время расследования по делу «Шелдонского Мясника», но он не мог вспомнить имен. Некоторые инвалиды узнавали Марка, кивали, или говорили что-то вежливое, так же, как Саманта и хирург, не разжимая губ.

Внезапно Марк остановился. Следующие двое ампутированных были Патрик и Памела. Они сидели на горячем от солнца бетоне, в их армейских (или все-таки школьных?) униформах, с красными ведерками «Пути Спасения» между бесполезными культями ног.

«Приветик, папочка,» – сказал Памела (прямо в голове у Марка, не раскрывая рта): «Ты нас встречаешь, да? Прикинь, какая фигня. Я и Рикки. Мы обои теперя «самовары». Рук и ног у нас больша нета.»

«Сколько раз я говорил тебе, Памела, пожалуйста, не коверкай свою речь. Ты мне обещала, помнишь? Для начала, не «обои», а «оба». «Обои» – это бумага такая раньше была, стены оклеивать. А все эти «теперя», и «больша нета» – так только нищие на улице говорят.»

«Хорошо, хорошо, папочка. На настоящий момент времени, Патрик и я оба остались «самоварами», и не имеем ни рук, ни ног. Лучше?»

«Значительно лучше, Памела. Правда, звучит немного напыщенно… В контексте, я имею в виду. На твоем месте, я бы опустил «на настоящий момент времени». А в остальном – просто прекрасно. Ты же можешь говорить грамотно, если захочешь.»

Как глупо, подумал Марк. Как тогда, когда я рассказывал младшим детям о супермаркетах, банках, кредитах, акциях, облигациях, и среднем классе… Историческое знание, совершенно бесполезное в современной жизни! Из моей дочери сделали «самовар», – туловище без рук и ног. Теперь она годится только на то, чтобы сидеть с этим чертовым красным ведерком «Пути Спасения», выкрикивать «Поможем Инвалидам!» и время от времени не забывать говорить «спасибо» прохожим, если они бросят в ведерко доллар-другой. «Умине рук и ног больша нета». Так только нищие на улице говорят. И правильно говорят, всем все понятно. У Памелы такой великолепный уличный сленг, и ничего другого ей в жизни теперя не потребуется.

«И кто-то еще говорит, что каждый второй погибает на войне, мистер Пендерграсс? Какое вранье!» – это был голос мистера Тодда сзади. Марк повернулся. Удивительно, но мистер Тодд говорил, как все люди, раскрывая рот и шевеля губами: «Каждый второй – это явное преувеличение. Правда же, мисс Смит?»

Леди с плаката «Пути Спасения» с готовностью кивнула: «Совершенно верно, мистер Тодд. Совершенно верно! Возьмите к примеру, мистера Пендерграсса. У него все пять детей вернулись с войны живыми и вполне здоровыми. Их, правда, слегка оквадратили, хе-хе-хе.»

«Самовары» на бетонке неожиданно захохотали. «Ха-ха-ха! Оквадратили! Нас – оквадратили!» Теперь их рты открывались и закрывались, как зияющие черные дыры. Памела, Патрик, и еще несколько «самоваров» не могли усидеть прямо и теперь катались по бетону, захлебываясь в конвульсиях веселого хохота. «Как Вы сказали, мисс Смит? «Оквадратили»? Вот умора! Замечательно! Прекрасно! Великолепно! Нас – оквадратили! Бу-хо-хо-хо!»