Утром после полубессонной ночи, принесшей мне знакомство с Элинор, я поехал к профессору Кольбергу в южную часть города. Впервые после приезда я покинул территорию. Мы еще раз все хорошенько обсудили с Зандером в библиотеке, и я направился к выходу. Было без нескольких минут десять. Проходя мимо «Алисы в Стране чудес», я увидел Элинор, она снова стояла в дверях. Я едва удержался от глупой фразы:

— Неужели это опять вы?

— Куда путь держим? — спросила она.

— Книги еду отбирать да торговаться. Ну а ты? Перерыв?

— Да, причем большой. Решила проблемку. Можно наконец поспать.

— Поздравляю, — сказал я. — Ночью решила?

— Утром сегодня, около семи, — сказала Элинор и устало улыбнулась, — вдруг дошло. Успеха в книжном деле!

Вообще-то Зандер мог дать мне свою машину, но накануне выяснилось, что она не заводится. Автосервиса у нас на территории пока не было. Анархистам их таратайка сегодня была нужна, а больше Зандер никого не удосужился попросить, хотя определенно нашелся бы кто-нибудь, кто мог дать нам свою машину.

Меня-то это вполне устраивало, я предпочитал неторопливо проехаться на юг столицы, глядя по сторонам, а не сидеть за рулем. Когда я в сентябре приехал из Аахена, меня доставило на территорию частное такси. Сейчас частных такси уже нет, поэтому стоит кратко пояснить, о чем идет речь. В первые годы после свержения Генерала в крупных городах возле вокзалов, в аэропортах и на больших площадях стояли машины, на которых не было опознавательных знаков такси, но по определенным приметам их легко было опознать. Они создавали конкуренцию официальным таксомоторным паркам, а клиентов возили по цене, которая составляла меньше половины обычной. Официальная служба такси и так называемые силы правопорядка долго не знали, как справиться с этим нелегальным извозом, потому что никто не мог запретить водителю посадить пассажира в свою личную машину: он вез друга, хорошего знакомого, и все тут. Деньги? Какие деньги? Помилуйте, я с друзей денег брать не собираюсь! В таких машинах, само собой, и счетчиков-то никаких не было, о цене договаривались перед поездкой. Бывалому пассажиру тарифы были известны.

Вся эта сеть была на удивление хорошо организована, а большая часть выручки поступала в центральный офис где-то к югу от Гамбурга. Люди, пользовавшиеся частным такси, вроде меня, ничего не знали тогда про сеть, и даже водители были, как правило, просто люди, искавшие работу и нашедшие ее здесь. Лишь позже выяснилось, что всю эту систему дергали за ниточки бывшие сторонники и деятели хунты, подобно некоторым предприятиям в других сферах. Барыши по большей части тратили на закупку оружия, как стало известно позже, ведь свергнутый режим сдаваться не собирался. Никто не знал, жив ли Генерал и где он может скрываться.

Возможно, многие люди уже забыли о событиях тех дней, а молодежь, конечно, об этом никогда и не знала. В первые годы после свержения Генерала было сформировано временное правительство, состоявшее из людей, не запятнанных сотрудничеством с хунтой, и из деятелей сопротивления, которые работали плечом к плечу с Интернациональными миротворческими бригадами. За ними, как известно, стояла Интернациональная комиссия, именно она в первые несколько лет играла роль параллельного правительства страны, а кое-кто говорил, что это и была собственно центральная власть. Существовали также безвластные пространства, которые официальные силы долгое время не могли поставить под свой контроль. Наша руинная территория была именно таковой, и по сути дела восемьдесят процентов населения так или иначе жили в безвластных пространствах. Поскольку никому не было точно известно, кто управляет страной, каждый был вынужден управлять своей жизнью самостоятельно.

До автобусной остановки я шел довольно долго. Регулярное автобусное движение в столице налажено было два года назад, а вот линии метро были запущены далеко не все. Люди до сих пор опасались, что там, под землей, живут горстки отчаянных приспешников Генерала, которые только и ждут, чтобы на них напасть. Впрочем, большинство населения считало эти слухи детскими сказочками, однако страхи и слухи были столь же характерными симптомами тех лет, как надежда и счастье жить по-новому.

Автобусы снова стали желтыми, в отличие от времен хунты, когда все они были серо-зелеными. В те годы серо-зеленый цвет абсолютно доминировал. Я сел в 1119-й и сразу прошел наверх, на крышу, где почти никого не было, только в глубине салона ютилась влюбленная парочка — обоим лет по шестнадцать-семнадцать. Внизу народу тоже было негусто. Я смотрел в окно и поражался тому, насколько пуст город. Причем, если верить газетам, со времени окончания боев сюда вернулись сотни тысяч человек. Только сейчас я начал осознавать, насколько сильны были разрушения и как долго город будут восстанавливать, в отличие от старых западных земель. Частенько люди на улице стояли кучками, переговариваясь, или вместе уходили куда-то в подворотни. Их жесты и поведение будили воспоминания о прошлом, и не было никакого сомнения в том, что черный рынок до сих пор играет здесь значительную роль.

Автобус ехал теперь по району более респектабельному и не такому густо заселенному: кругом виллы, дома из прежних времен, окруженные кустами и деревьями, и октябрьские листья на них горят рыжим огнем. Где-то здесь, по моим сведениям, живет Метцлер, глава временного правительства, или, скорее, свадебный генерал при нем, потому что политику вершат другие. Метцлер покинул страну сразу после путча, но он и без путча уехал бы, потому что в тот момент получил годичную профессуру в Кембридже. Метцлер был историком. Вернулся он не через год, а через девять лет, вместе с англичанами. Таким образом, он сохранил безупречную репутацию, и, когда формировалось временное правительство, все единогласно высказались в пользу его кандидатуры. Поначалу максимальный срок полномочий правительства был два года, но теперь, при постоянной резвой смене министерских портфелей, оно действует уже добрых четыре года.

Где-то здесь обитает и Кольберг. Почти два часа ехал я до нужной остановки. Отсюда до его дома еще минут десять пешком. Десять минут, в течение которых мне не встретилось ни души, лишь один раз я услышал, как женщина в глубине сада зовет своего ребенка, а потом, уже перед самым домом Кольберга, навстречу мне просеменил старый черный пес с сединой на морде, один, без хозяина. Я окликнул пса, тот остановился, и я почесал его за ухом. Он тут же ткнулся носом мне в ногу.

— Жаль, но мне надо идти, — сказал я. — Адвокат дьявола[27] ждет меня. Собака еще некоторое время бежала следом, потом добралась, видимо, до границы своей территории и осталась позади.

Дом Кольберга меня ошеломил. Если прочие дома этого квартала представляли собой заурядные виллы последних десятилетий прошлого века, выстроенные со вкусом, но безликие, зачастую отягощенные неудачными, более поздними пристройками, то Кольберг занимал просторную, словно парящую в воздухе, светлую виллу, несомненно спроектированную архитектором Баухауса. Она была двухэтажной, причем куб верхнего этажа немного выступал за границы нижнего. Огромные оконные панели наполняли дом светом. Я-то ожидал увидеть дом, скрытый за высокими деревьями или стенами, как это подобает образу серого кардинала, не занимающего никаких официальных постов, но имеющего беспрепятственный доступ к властям предержащим. Но вилла Кольберга была видна издалека, за низкой живой изгородью и небольшим стриженым газоном. Я на секунду задержался у ворот, любуясь легкостью и гармоничными пропорциями здания, прежде чем нажать на ручку калитки. Потом остановился перед входной дверью и позвонил.

Кого я ожидал увидеть? Страшилище в потешном мундире? Голую женщину на высоких каблуках? Ожидал ли я услышать резкий голос в переговорном устройстве: кто там? Лязг или жужжание из глубины дома, означающие, что дверь открыта? Прислугу со строгим лицом, спрашивающую, записался ли я на прием? Наверное, что-то подобное, но ведь и сам дом я представлял себе по-другому, пока ехал сюда. К этому дому, пожалуй, больше всего подошла бы голая женщина, звонкая поступь которой уже слышалась мне, стук каблуков по каменному полу быстро приближался. Однако вместо этого я вдруг услышал легкий шелест шагов, который сразу приписал хозяину, именно он в действительности и открыл мне дверь, предлагая войти.