- Такое же расплывчатое желание, но...

Мое дыхание наконец выровнялось, а тело пронзил приятный холодок, глушащий слабость. Я приподнялся, с трудом выпрямляя спину, и, держась за шею Фузу, посмотрел вперед, в сторону, откуда каких-то пару минут назад слышался шум прибоя.

О Богиня...

Я видел... лес. Увидев его единожды, уже ни с чем нельзя его спутать. Это был тот самый Проклятый лес: сгусток неопределенной материи, не подпускающей к себе никого. Древняя аномалия, над загадками которой веками бились умнейшие из монахов и магов. Тёмный лес, только чёрные и зеленые краски, словно бы нанесенные грубыми мазками: магическая дымка над и под ним была столь сильна, что преломляла свет и размывала видимость.

Образ леса словно бы витал там, вдали, где некогда был горизонт, у которого сливались море с небом. Ближе ко мне двигались повозки, с погруженными на них гигантскими клетками, в которых можно было перевозить диких животных.

В нем были дети. Измученные, голодные, с тусклым взглядом или с вовсе закатанными глазами. Несколько десятков клеток, с прикрепленными к ним тут и там кристаллами рьюджи.

Их сопровождали инквизиторы. Не много, может, человек пятьдесят. Сами они выглядели не намного лучше магов, но держались на ногах лишь за счет того, что на шее каждого из них свисал постепенно истощающийся риджи.

"Сжечь" - слышались отголоски их мыслей - "сжечь скверну. Сжечь дотла".

Варанья принесла кувшин теплой воды на второй этаж разваливающегося на глазах дома и тихо открыла вторую из двух имеющихся в нём комнат. На полу, на тонкой, проеденной годами и молью подстилке, лежал беловолосый, до дурноты бледный и тощий мужчина. Всё его тело покрывала тонкая плёнка зеленоватого прозрачного масла, которое, по словам господ-монахов, помогает истощённому телу восстановиться. И действительно, прошло каких-то восемь дней как его, еле живого, приволокли сюда, а рваные раны и даже застарелые шрамы уже стали затягиваться и рассасываться.

Каждые два часа, по просьбе монахов, девушка заходила в эту комнату, брала лежащее у неё в кармане перо и подводила его к лицу мужчины, чтобы проверить, дышит ли тот. Но в этот раз это было ненужно: его грудь медленно вздымалась и опускалась, а руки, целую неделю лежавшие вдоль туловища, оказались на животе.

Чуть было не подпрыгнув от радости, Варанья подошла к нему и увидела, что его глаза приоткрыты: из-под узкой щелки едва разомкнутых век выглядывали две блестящие, слезящиеся бусины.

С трудом, но мужчина всё же проводил девушку взглядом, и та, поставив кувшин с водой на полу, незамедлительно помчалась вон из комнаты, чтобы через несколько минут вернуться, держа в руках маленькую, но глубокую тарелку.

Варанья присела рядом с мужчиной, поставив наполненную желтоватым супом посуду на пол, и, используя всю свою небольшую силу, попыталась приподнять мужчину повыше. Это оказалось легко. Ей казалось, что он весил не больше пушинки - то есть совсем ничего. Улыбнувшись, девушка взяла в руки тарелку, зачерпнула деревянной ложкой бульон и протянула ему:

- Ешь. - Сказала она, продолжая улыбаться, но смотрящий на неё мужчина словно бы не понимал этих слов. - Монахи мне сказали, это поможет тебе поправиться. Можешь им верить: готовят они не хуже, чем делают мази.

Его глаза проскользнули по зеленоватому маслу, покрывающему и греющему кожу, и он чуть приоткрыл рот.

Горячий бульон, приготовленный на одних только овощах, целебной эссенцией подействовал на мужчину. С каждой ложкой он выглядел все лучше и лучше, или же Варанье так только казалось.

Он съел не всё: только лишь половину, но девушка и тому была рада, ведь её гость идет на поправку. Когда глаза мужчины снова закрылись, и он впал в дрему, а довольная собой Варанья взяла посуду и кувшин и тихо вышла из комнаты.

- Ну и сколько он съел? - Деловито спросил Тео. - Половину? Отлично. Это значит, что он или скоро помрет, или пойдет на поправку. Хотя я думаю нашими-то методами мы кого хочешь выходим. - Он весело подмигнул засмущавшейся девушке и оглянулся по сторонам. - Так, а где все?

- Авель, Малик и Фасвит с Роаном отправились искать в окрестностях ещё какие-нибудь пригодные для пользования травы. Остальные пытаются выгрести из руин церкви что-нибудь полезное. - Ответил Кирано, пальцами растирая крупные белые орехи о стенки ступы, постепенно заполняющейся не сколько маслянистой, сколько водянистой желтой жидкостью. - Мастер, орехи, что оставил нам Вильмут, вот-вот закончатся. - Он невесело усмехнулся и посмотрел Тео в глаза. - Я не знаю, как мы дальше будем останавливать кровотечение белобрысика.

- Мне кажется, чем остановить его, будет проще понять, почему оно не остановилось само. - Пробурчал Стижиан, пройдя через заднюю дверь на кухню, где все собрались.

- У него энергетическое истощение, - Ора стояла у плиты и помешивала в тысячу раз перепаянной кастрюле некое варево, выглядящее хуже, чем отвратительно, - волосы белые, хоть это-то ты заметил? - Она ехидно улыбнулась, развернувшись вполоборота, и незамедлительно вернулась к кастрюле.

- Перестань припоминать мне мою невнимательность в Гране. И без того невесело.

Стижиан отвечал без какой-либо шутливой ноты в голосе. Кирано повернул голову в сторону монахини и увидел, как выражение её лица сменилось с наигранного веселого на откровенно грустное с оттенками виновности. Виновности в чем? Он не имел ни малейшего понятия.

Ора перестала мешать варево, вынула деревянную ложку и вытянула ладонь над кастрюлей: словно невидимая вода, с кончиков её пальцев стали капать сгустки энергии, превращая омерзительно на вид и запах варево в прозрачную тягучую массу, похожую на желе. Монахиня обхватила раскаленную посуду голыми руками и понесла её на второй этаж, аккуратно обойдя угрюмого и недовольного всем сущим Стижиана, вставшего, и поплетшегося за ней.

- Что между ними произошло, если она так остро реагирует на его слова? - Невинным, но заинтересованным голосочком спросил Кир, проводив их взглядом.

- Стижиан очень устал. - Пояснил Тео, усевшись на разваливающийся стул. - На него слишком много свалилось.

- На всех нас много свалилось, - юноша нажал на ступу чуть сильнее, и та чуть затрещала, - но если все мы начнем вести себя как он, то можно сразу объявлять конец света.

Тео глядел на собеседника из-под прикрытых глаз, но решил не рассказывать ему о том, кто прячется за личиной сильнейшего, непобедимого монаха, коим был его сын.

- Переживи бы ты хоть часть того, что досталось ему, ты бы говорил иначе, Кир. Его жизнь не была сахарной с того самого дня, как он стал монахом.

- Он сам решил любой ценой спасать людей, - он снова сильно нажал, и ступа наконец треснула. Маслянистая жидкость стала расползаться по столу. - Беда.

- Ему больше ничего не оставалось, только лишь всецело отдаваться себя делу. У него же нет семьи, никогда не было друзей. Один только Амит, да и тот всегда устраивал ему козни, хоть Стижиан об этом и не знал.

- А как же вы? - Кир взял с края стола тонкую стеклянную пластинку, немного кривоватую, и стал собирать ею растекающееся масло.

- А что я? Я - его учитель, и только потом уже - его отец. Стижиану никогда не были нужны покровители, он привык делать все сам, и чаще всего - один. И вместо того, чтобы покалечить пару десятков человек, тогда, семь лет назад, он решил пойти на костер. Это было его решением. Он не способен вредить людям и очень трепетно относится к ним.

- Гран сломал его? - Юноша сливал собранное масло в чашку.

- Гран ранил его, и только. Но если Амит здесь умрет - я не знаю, что случится с моим сыном.

Кирано без особого сочувствия во взгляде пожал плечами и продолжил делать свои дела, а Тео, в свою очередь, решил не завершать свою мысль. Бессмысленно объяснять этому юноше все тяжести, валящиеся на столь выдающихся людей вроде этих двоих. В свое время сам всё поймет.