Над аэродромом появились немецкие самолеты. Они летели не очень высоко, наверняка видели скопление людей, но почему-то не бомбили и не обстреливали.

Силаев усмехнулся:

— Людей видят, а самолеты наши закамуфлированы… На соседний, ложный аэродром ушли.

Спустя несколько минут раздался грохот. Дым и пыль заволокли все вокруг.

Пока шли от аэродрома до полевого инфекционного госпиталя, размещенного в деревне, Станислав Васильевич внимательно рассматривал павших мышей, валявшихся буквально повсюду.

Силаев на ходу рассказал, что мыши не боятся людей: проникают в палатки, забираются в карманы шинелей, полевые сумки, вещевые мешки. Набиваются десятками в обувь, снятую людьми во время отдыха, свободно бегают по спящим…

— Я заметил, профессор, что заболевание среди личного состава чаще всего встречается там, где не убран хлеб. Там мышей — тьма! Там же, где территория очищена, заболеваний нет.

— Существенная деталь, — заметил Вершинин, одобрительно взглянув на Силаева. — Это, так сказать, эпидемиологическое доказательство единства места заражения.

Беседуя, они подошли к деревне, где в домах, покинутых хозяевами, размещались больные, доставленные из частей. Лавров, вслушиваясь в разговор врачей, старался не пропустить ни слова.

Закрыв рот и нос марлевыми повязками, профессор Вершинин, Лавров и сопровождавшие их военные врачи вошли в большое полукаменное здание школы. Повсюду слышались стоны и бред больных. За школой шипели гидропульты. Дезинфекторы орошали территорию раствором хлорной извести. Медсестры, в марлевых повязках до глаз, вписывали в заглавные листы истории болезни температуру; тут же лаборантки брали у больных на анализ мокроту и кровь. Не было и признака той лихорадочной суеты, которая обычно наблюдается в начале эпидемии.

«Грипп? Гм… Но я не слышу ни кашля, ни чихания, — подумал Вершинин. — Только постанывают… Странный грипп!»

Переходя от больного к больному, он пытливо всматривался в бледные осунувшиеся лица. «По-моему, предварительный диагноз ошибочен…»

У койки, последней в ряду, профессор задержался.

— Как величать вас?

— Петренко, Василь Семенович…

— Летчик?

— Так точно, товарищ профессор Вершинин.

— Откуда вы меня знаете?

Что-то наподобие улыбки мелькнуло на горячечном лице лейтенанта.

— Рассказывали, что вы летите к нам…

С трудом приподнявшись с подушки, лейтенант торопливо и с придыханием проговорил:

— Сбил я фашиста, вышел из огня, дотянул до своих… Снова бы в воздух, да вот…

— Медики не пустили? — хитро подмигнул Вершинин.

— Медики…

— Ай-ай-ай! — покачал головой профессор, осторожно ощупывая Петренко. — Весьма неприятный народец, мешают совершать подвиги… Так!.. Ну-ка, поглядим в паху. Не больно?

Летчик покачал головой:

— Не больно… Вот голова побаливает, дышать трудно…

— Понимаю… — Приставив к его груди стетоскоп, Вершинин уловил характерные хрипы в легких. Пневмония! — Отдыхайте пока, все будет хорошо!

Сопровождавший профессора армейский эпидемиолог указал на другого больного:

— Это тот, о ком я вам докладывал.

Станислав Васильевич наклонился над больным и осторожно коснулся его плеча. Тот с трудом открыл усталые серые глаза.

— Лежите спокойно! — Вершинин прощупал подмышечную область. «Да, здесь явно контурируется лимфатический узел. Будущий бубон», — отметил он про себя.

— Давно болит под мышкой?

Больной с трудом разомкнул запекшиеся губы.

— Неделю, наверно… Не помню. Выбросил из палатки мышку дохлую, а отмыть руки не успел — вызвали по тревоге. Может, это от той дохлятины началось?..

— От мышки, от мышки, дорогой! — Вершинин поглядел на своих спутников и в их глазах уловил тревожный вопрос. Но что он сейчас мог ответить? Профессор взглянул на температурный лист: 38… 37,5… Снова 38. Подумалось: относительно легкое течение болезни…

За время обхода было обнаружено несколько случаев ангины с сероватым налетом, пневмонии, у некоторых больных были увеличены лимфатические узлы в паху или в подмышечной области, встречалась и кишечная форма заболевания.

Теперь сомнений не было: туляремия! Вся клиническая симптоматика подтверждает это.

Какая мозаика! Различные формы заболевания — легочная, бубонная, ангиозно-бубонная, кишечная. Но летальных исходов пока не было, а ведь на чумных эпидемиях клиническая картина усилена в сотни раз: лица у заболевших пылают, язык словно начищен мелом, больные бредят, их речь заплетается. Туляремия в общих чертах напоминает чуму с той лишь разницей, что протекает значительно легче. Недаром туляремию называют двоюродной сестрой чумы. Нацистские бактериологи полагают, несомненно, что туляремия вполне пригодна для диверсий, поскольку она терроризирует своим сходством с чумой и, что важнее всего, обладает значительно меньшей, нежели чума, степенью обратного действия. Бактерии туляремии могут обеспечить колоссальный военный эффект, будучи при этом средством относительно безопасным для стороны нападающей, ибо заболевание не относится к инфекциям контагиозным.

Обычно кого настигает болезнь? Тех, кто употреблял зараженную грызунами воду либо пищу. Это — кишечная форма. Болезнь косит тех, к кому прикоснулись больные мыши. Это — бубонная форма. Наконец, вдыхая пыль от подстилочной соломы, насыщенной микробами туляремии, люди заболевают легочной формой.

«Что же остается предположить? — Эта мысль беспокоила Вершинина. — Неужели фашисты воспользовались нашествием мышей и искусственно вызвали эпидемию? Нет, не может того быть! Пока не может. Сейчас враг из последних сил рвется к Волге, на карту поставлено многое, быть может, исход всей войны. Вот если бы гитлеровские войска отступали, тогда другое дело: искусственно вызвав эпидемию, они, возможно, попытались бы задержать наших бойцов в эпидемическом котле. В теперешней ситуации туляремия вполне может перекинуться к немцам, если им удастся потеснить части Донского фронта и вступить на территорию эпидемического очага. Эту опасность противник, несомненно, учитывает. Нет, не от фашистских докторов зависела вспышка туляремии!» — решил он и облегченно вздохнул.

Когда врачи вышли наконец на свежий воздух, Вершинин обратился к окружавшим его:

— Видите, товарищи, какая мозаика? Самые разные клинические формы заболевания — легочная, бубонная, ангиозно-бубонная, кишечная! Думаю, что это дает основание предположить туляремию. Эпизоотия среди мышей-полевок крайне велика. Чума проявила бы себя страшнее. Следует к тому же учесть то, что до войны в этих местах постоянно проводились широкие дератизационные[6] мероприятия. Очаг, наверное, тлел, однако вспышек туляремии не было… Есть вопросы?

Вопросов не было.

— Тогда, — продолжал профессор, — приступим к раннему диагностическому методу исследования. Наше оружие — шприц. Очаг эпизоотии известен. Мы будем вводить всем, кто находится в районе эпизоотии, эмульсию убитых палочек туляремии, иначе говоря, сделаем туляриновую пробу. Спустя сутки на месте укола должно появиться покраснение и припухлость. Такая реакция — верный признак миновавшей или продолжающейся болезни. Если реакция окажется положительной, то ни о какой чуме в данном случае говорить не придется. Не так ли, товарищи? — профессор взглянул на Лаврова, потом на других врачей. — Ведь если честно признаться, еще не все окончательно освободились от мысли, что, может быть, это чума…

— Аллергическая реакция с тулярином подскажет — да или нет, — вставил Лавров.

Вершинин одобрительно посмотрел на ученика:

— Вы правы, Игорь Александрович.

Через сутки, читая реакцию на руке обследуемого, профессор подтвердил:

— Так и есть! Видите — краснота, отек…

— А вот здесь — инфильтрат! — отозвался армейский эпидемиолог, осматривая руку стрелка-радиста…

Пока Лавров исследовал мышей, пытаясь выделить с коллегами чистую культуру микроба туляремии, Вершинин занялся локализацией эпидемической вспышки. Так внутри Донского фронта возник другой, малый фронт, под командованием профессора Вершинина.