ДЕКЛАРАЦИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА ЭСТОНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
ЭСТОНСКОМУ НАРОДУ
Сегодня, в решающий для Эстонии момент, в свои права вступило правительство Эстонской Республики, в которое входят представители всех четырех демократических партий Эстонии.
Эстония никогда добровольно не отрекалась от своей независимости и не признает ни Советской, ни Немецкой оккупации на своей земле.
Эстония в настоящей войне является совершенно нейтральным государством. Эстония - независимая страна и хочет жить в мире и дружбе со всеми своими соседями и не поддерживает ни одну из воюющих сторон.
Гитлеровские войска покидают Эстонию. Правительство Республики решило восстановить независимость Эстонии. Советские войска вторгаются на территорию Эстонии. Правительство выражает против этого решительный протест. Эстония - маленькое государство, ее силы слишком слабы, чтобы длительное время противостоять вторжению большого государства на свою территорию. Однако правительство Эстонской Республики продолжает борьбу за суверенитет Эстонии всеми имеющимися у него средствами и призывает всех жителей Эстонии оставаться верными своему народу и идее независимости.
Да здравствует независимая Эстонская Республика!
С этим текстом (или, во всяком случае, с очень близким вариантом этого текста) часов в десять вечера 20 сентября 1944 года Улло поспешил сквозь опасности и препятствия в темноту, прошитую пулеметными очередями.
Он, кажется, был еще на улице, когда начался воздушный налет. При первых бомбах еще не было ясно, но скоро стало известно, что это был - по сравнению с большой бомбежкой 9 марта - воздушный налет номер два. Или даже - именно по направленности, по цели - атака номер один. Потому что теперь нас бомбила не женская эскадрилья, только что отпраздновавшая восьмое марта и девятого марта поразившая в основном несколько сотен жилых домов, несколько кинотеатров и два театра. Рабочий театр и "Эстонию". А на порт, который тогда был самым важным военным объектом, не сбросили ни одной бомбы. Теперь, 20 сентября, бомбили в основном порт. Несмотря на то что он не сегодня завтра будет покинут немцами и потому - по советским меркам - в качестве послезавтрашнего советского порта вроде бы должен быть защищен от советских бомб. И вообще, огражден от бомб уже хотя бы потому, что кишел кораблями, переполненными гражданскими беженцами.
Порт начинался в сотне метров от типографии. Желтоватые лучи осветительных ракет над портом не проникали сквозь затемнение в занятую делом типографию, освещенную электричеством. Но оглушительный грохот разрывающихся бомб перекрывал мерный гул наборной машины. На столе листы бумаги ин-фолио. Рядом наборная матрица с сантиметровыми буквами:
Эстония в настоящей войне является совершенно нейтральным государством. Эстония независимая страна и хочет жить в мире...
Я представляю грохот бомб за окнами, от которых сотрясаются стены, над станком узкие плечи рыжеусого, его склоненная шея - вот он вздрогнул от взрыва, застыл, поднял острый подбородок к потолку - свалится на голову или нет? И тут же снова склонился над машиной.
К сожалению, я не знаю имени рыжеусого. Я так и не спросил Улло. Не остался ли этот вопрос на потом? И бог знает, было ли оно известно и Улло.
Представляю, как рыжеусый едва успел включить свой красивый печатный станочек, и только он его включил, как полетели очередные бомбы. Первая бомба упала совсем рядом, так что плитняковые стены содрогнулись и с потолка посыпалась штукатурка. Рыжеусый задрал голову и посмотрел в потолок. Улло за его спиной затаил дыхание. Ох, черт, какими бы мы ни считали себя в такой момент свободными и независимыми, органы дыхания, однако же, действуют независимо от нас: они непроизвольно замирают, и мы задерживаем дыхание. И в самом деле - взрывы, бабахающие в небе вперемежку с буханьем работающего печатного станка, - еще тревожнее... Следующая бомба грохнула еще ближе. Так что Улло крепко зажмурил глаза и, возможно, стал считать секунды - как мы привыкли делать в детстве, когда сверкают молнии, детски невинные, почти уютные молнии. Опять грохот взрыва - но не ближе, а, скорее, чуть дальше, слава Богу...
Рыжеусый вскрикнул: "Ах ты черт...", и Улло открыл глаза. Он увидел сквозь щелку в затемнении просверки осветительных ракет и не мог понять, почему не замечал их раньше, пока рыжеусый не пробомортал - именно пробормотал, потому что крик застыл у него в горле:
"Электричество накрылось..."
Я не знаю, попытались ли они выйти во двор и посмотреть, где разрушены воздушная линия или подземный кабель. Потому что могло быть и такое - пострадала электростанция. И даже если бы им удалось что-то выяснить, печатанию декларации правительства это уже не помогло бы.
Мне неизвестно, смог ли Улло найти там экземпляр напечатанной декларации или нет. И даже если бы он ее нашел, для возрождения Республики от нее все равно не было бы никакого проку. Если бы он ее и отыскал, то сразу отнес бы - в этом случае действительно один экземпляр - еще во время воздушной атаки или через час после нее - Сузи или Тифу в кафе "Красная башня". Там бы она и осталась, поскольку через день, утром, правительство бежало. Потому что даже сложенная в несколько раз декларация размером с афишу не поместилась бы за подкладкой шапки госсекретаря Маанди, как поместился экземпляр "Государственного вестника", единственный документ, пусть и размякший от морских брызг, переправленный в дружескую Швецию. Маанди доставил его в конце концов, пройдя от Хийумаа между островками то вброд, то на веслах, то на моторной лодке.
Уж не знаю как.
30
Что я знаю или думаю, будто знаю, так это следующее.
Однажды Улло пришел около двух часов ночи к Марет. Электричество на улице Эрбе было отключено, так что Марет зажгла свечу, и они смотрели друг на друга при свете свечи. Марет думала: если бы я знала, что он полностью принадлежит мне, я была бы счастлива даже в этом разрушающемся мире... Она высвободилась из его молчаливых объятий и прошептала: "Пойдем со мной..."
Улло не сразу ей повиновался. Он глядел на свою жену и думал: какое милое у нее лицо. Обрамленное светло-каштановыми локонами, с мягким мыском подбородка, оно напоминает - что? Продолговатый, овальный герб. И вдруг возникает вопрос: was fuhrt sie im Schilde?..40 Непростительно глупый вопрос - ведь у нее такие чудесные глаза: серо-зеленые, сейчас, при свете свечи, глубокого черного цвета, а на самом деле зеленовато-серые, серовато-зеленые. Совершенно особенные. Любящие. Ужасно честные. И этот ее горестный рот... Господи Боже - рот нашего сиюминутного исторического состояния. Если вспомнить поэтический образ Ундер...
Марет снова прошептала: "Пойдем..."
Она шла впереди, Улло за ней. Марет выбралась из дома через заднюю дверь и через темный двор прошла к сараю. Вытащила из кармана ключ, открыла висячий замок, вошла, закрыла дверь за Улло и посветила фонариком.
У поленницы стояли рядом два велосипеда. На каждом по узлу, пристегнутому ремнями к багажнику.
"Что это?.." - спросил Улло.
"Один - твой, а другой - моего отца..." - сказала Марет.
"Вижу, - ответил Улло, - но для чего?"
"Мне кажется, - сказала Марет, - они могут нам пригодиться..."
Улло произнес, вдруг сообразив, что он даже не успел подумать о том, что будет дальше: "Зачем? У правительства три грузовых машины. Для доставки на берег".
Марет возразила: "Ты ведь не министр. Хотя - откуда мне знать?.. Но можно предположить, что на три машины наберется в три раза больше людей, чем они могут вместить. Так что - я сложила кое-какие пожитки и накачала шины..."
"А место в лодке?" - спросил Улло.
"Может, нам повезет, - прошептала Марет. - Тебе нельзя здесь оставаться..."
Улло прижал к себе Марет. Уткнулся носом в волосы жены, пахнущие ромашкой, и услышал: откуда-то с севера, возможно с Пальяссааре, доносятся беспрерывные взрывы. Там, в ночной темноте, отступающие немцы взрывали какие-то здания и склады. Улло подумал: если Марет решила, значит, так тому и быть... Но чтобы это действительно удалось, чтобы мы живыми переправились через море... Он отпрянул от нее и хрипло и как-то слишком громко сказал: