-Госпожа Си, не нравится мне вон та группа мужчин! Один из группы держит какой-то листок, тычет в него и указывает на вас!

-Юйлун, - вмешалась Сюли, - ты что, не узнал мужчину с листком? Это же тот хунхуз, который приходит к отцу за данью раз в две недели!

-Нет, я его не узнал.

-Это потому что он в другой одежде и без шапки! Юйлун, мне кажется, что сестренке Си что-то угрожает! Придумай что-то!

-Они пока ни в чем не уверены, - задумчиво проговорил юноша, - и боятся предпринять какие-либо действия! Если нам надо на что-то решиться, то делать это надо сейчас!

-Юйлун, - встревожено зашептала Сюли, - думай быстрей! Они решились и продираются сквозь толпу! Они идут к нам!

-Нет, - вдруг вышла из ступора Си, - ничего не предпринимайте, пострадает вся семья! Я спрячусь у реки, там они меня не найдут! Вечером, если сможете, навестите меня!

-Си, - схватил, уже убегавшую девочку, Юйлун, - ты не сказала, где именно тебя искать. Река большая, и берега ее тянутся далеко!

-Яньлинь знает, я однажды водила ее на то место, там удобно спускаться к берегу, и вода теплая для купания! Попросите Яньлинь, она отведет вас!

-Беги, Си, - вдруг громко закричала Сюли и бросилась в ноги бандиту.

Си бежала. И опять, как два года назад, ей не к кому было обратиться за помощью. Впрочем, если бы и была такая возможность, девочка не воспользовалась бы ею. Слишком хорошо она знала, какая кара ждет того, кто помог тем, кто неугоден хунхузам. Си боялась за Сюли и Юйлуна, однако надеялась, что хунхузы не будут связываться с господином Чжаном. Слишком большая прибыль шла им от этой семьи.

Река, к которой бежала Си, называлась Суйфун.У реки было еще одно название, русское. И называлась река Раздольной. Последние метры девочка преодолела с трудом. Настя понимала, что привлекает внимание местных жителей, ей вполне уже можно было перейти с бега на ходьбу, но сделать ничего с собой не могла. Жители домов, проводив девочку взглядом, уходили в темноту комнат и прятались там на всякий случай. Они давно уже уяснили, если происходит что-то из ряда вон выходящее, значит рядом хунхузы. Однако девочка не обольщалась, она знала о том, что если начнется массовый опрос, то люди, которые видели, как девочка убегала, не моргнув глазом, сразу же расскажут обо всем представителям краснобородых (хунхузам). Люди давно уже уяснили, что скрывать от бандитов правду смертельно опасно. Анастасия помнила еще то время, когда хунхузы держали в страхе даже жителей Владивостока. Си была тогда совсем маленькой, но отлично помнила, какой ужас переполнял ее, когда при ней произносили слово хунхуз. Мама Насти до сих пор боится вернуться назад во Владивосток. Хунхузы считают, что ее мама владеет одной важной тайной, которую перед смертью ей открыл умирающий бандит. Мама оказалась нечаянным свидетелем перестрелки, и приняла последний вздох у смертельно раненного бандита.

Добежав до берега реки, Си согнулась в три погибели, пытаясь отдышаться. Июньская трава скрыла девочку от посторонних взоров. Прошло несколько часов. День клонился к закату. Настя напрягала все свои силенки вслушиваясь в тишину, но вокруг было тихо. Ни друзей, ни врагов. Стало темнеть. В полдень был накрыт праздничный обед, и Си впервые за полгода наелась досыта. Ее не смущал даже пристальный взгляд домоправительницы. Домоправительница была сестрой госпожи Чжан. По какой-то причине, взяв сестру жены в свой дом, господин Чжан не сделал ее второй женой или наложницей. Сестре была предложена роль домоправительницы. Неудовлетворенность и шаткое положение в семье заставляли Айминь, сестру Мейли, быть чрезмерно строгой со слугами. Ее бережливость переходила все границы. Однако Айминь считала, что живет правильно. Она, Айминь, бережет хозяйское добро. Женщина надеялась, что когда-нибудь господин Чжан поймет, кто является хранительницей дома. Мейли-кривляка и истеричка, давно не обращала на домашнее хозяйство внимания. Она и на детей то собственных, обращала внимание только тогда, когда кормила грудью. Как только дети отнимались от груди и получали второе имя, Мейли переставала обращать на них внимание. На праздничном обеде Айминь поедала Си глазами. Была бы ее воля, она бы уже давно, под каким-нибудь предлогом, удалила бы девочку из-за стола. Си ела очень мало, однако если бы кто-то из детей попытался указать на это обстоятельство тетке, Айминь бы не поверила. Если домоправительница успевала что-то вбить себе в голову, то переубедить ее было абсолютно невозможно. Иногда это не удавалось даже хозяину, господину Чжану. Айминь считала, что Настя растет так быстро, потому что отъедается на хозяйских харчах. Однако дети, и вместе с ними Си, должны были слушаться только господина Чжана. Айминь уже несколько раз пыталась приравнять Анастасию к слугам, но обломала зубки. Ни Мейли, ни Айминь не имели права лезть туда, где делался бизнес семьи Чжан. Си работала очень хорошо, и этого было достаточно для того, чтобы быть защищенной от остервенелых женщин семьи Чжан.

Но вернемся к берегу реки Суйфун и к высокой девочке, почти девушке, испытывающей голод, тоску и страх. Обед был давно, а ужина, видимо не предвиделось.

Не было никаких звуков, не было никаких запахов, не было ничего. Мир уснул маня за собой и девочку. Однако Настя знала, что на закате засыпать нельзя, так говорил папа. Конечно, тишина была не полной. В траве прыгала всякая зеленая мелочь, в воде плескались рыбы. В кронах деревьев тихонько гудел ветер. Однако все эти звуки девочка смогла услышать только тогда, когда успокоилось сердце, и шум в ушах перестал затмевать все звуки.

Стало прохладно, солнце заходило унося с собой тепло. Место, где лежала Си, погрузилось в тень. Девочка передвинулась, ловя последние лучики солнца. Вдруг ей послышался какой-то шум.

Си повернулась к тому месту, откуда, предположительно, должны были прийти ее друзья. Однако шум доносился из другого места. Звуки доносились из глубины реки. Казалось, что там, в прозрачных глубинах, ворочается что-то большое и беспокойное. Си отошла подальше от берега. Впрочем, далеко уходить она побоялась, потому что друзья, по ее прикидкам, должны были вот-вот подойти. Найдя поваленное дерево, Анастасия села, так, чтобы видеть все вокруг и не пропустить тот момент, когда дети семейства Чжан, наконец, придут.

В голову лезла какая-то высоконаучная чепуха. Память тут же начала подсовывать целые страницы информации, вычитанные из Книги, но Си досадливо помотала головой. Сейчас ее больше интересовали дела земные. Настя вспомнила тот момент, когда дети семейства Чжан, наконец, перестали дичиться и даже начали называть девочку сестрой.

Юйлун отчаянно боялся. Послезавтра был учебный день. Настя утешала юношу как могла. Урок, который был задан, повторили много раз. Вспомнили и разобрали все, что было на предыдущем уроке, однако Юйлун все никак не мог успокоиться. Ему казалось, что он все забудет, лишь только грозный учитель взглянет на него из-под насупленных бровей.

Братья и сестры попытались вместе с Настей успокоить брата. Это был тот первый раз, когда дети признали право Си находиться вместе с ними.

Учитель пришел на урок чем-то раздраженный. Первой его жертвой должен был стать Юйлун, но…не стал. Домашнее задание было выучено от корки до корки. Однако радости учителю это почему-то не добавило, наоборот, в глазах мужчины вспыхнул огонь злобы.

В комнате, которую отдали под занятия, повисла тишина. Юйлун стоял, не смея сесть на место, учитель мерил комнату шагами, похлопывая себя по бедру палкой для наказаний.

Смерив юношу уничтожающим взглядом, мужчина велел Юйлуну вывернуть карманы. Юноша повиновался. В карманах не было ничего. Заводясь все больше и больше, учитель стал задавать Юйлуну вопросы. Вопросы касались пройденного на прошлом уроке. Юноша справился и с этим заданием. Однако мужчина распалился уже до такой степени, что его лицо покраснело, жилы вздулись, и на лбу выступили бисеринки пота.

Чуть подумав, учитель велел Юйлуну раздеться до нательного белья. Юноша чуть помедлил, но выполнил и этот приказ. Нагнувшись, учитель поднял одежду Юйлуна и брезгливо наморщившись, встряхнул. Не понятно уж, какой компромат пытался он найти в снятой одежде, но было видно, что настроение его упало еще на несколько градусов. Хотя, казалось, что ему (настроению), уже ниже падать было некуда.