Пожилому, как видно, очень хотелось поговорить на атомные темы. Но Сашуня разговаривать с ним больше не стал. Деловитой походкой подошел он к Витькиной койке и сказал вполголоса:

— Здравствуй, Кострикин. Учти, ты нас не знаешь. Мы практиканты, будем пробовать на тебе новый метод лечения.

— Так я вам и дался! — сказал Кострикин, слабо ориентируясь в обстановке.

— Чудик! Это либо выйдет, либо нет. А больно не будет! — сказал Юра.

— Видали мы таких! Не будет… Они тоже сначала говорили «не будет». А потом я, знаешь, как орал? Несмотря, что усыпляли.

— Да что ты с ним разговариваешь? Ты делай свое дело! — сказала Лена.

Сашуня тоже поторопил:

— Быстро! А то войдет кто-нибудь…

Осмотрев ногу Кострикина, Юра озабоченно покачал головой и громко спросил, обращаясь к Сашуне:

— Комбинация? Пунктуация? Операция?

— В данном случае, мне кажется, надо прибегнуть к тирьямпампации, — важно ответил Сашуня.

Юра, многозначительно кивнув, стал «гипнотизировать» ногу Кострикина.

— Ну, как? — спросил он, выждав для приличия две-три секунды.

— Что как? — не понял Кострикин.

— Попробуй, ногой пошевелить можешь?

— Сказал тоже! Пошевелить. Мне даже подумать об этом страшно. У меня, знаешь, какой перелом? Со смещением коленного сустава. У меня кость не туда растет. Мне еще месяца три в таком подвешенном виде тут болтаться. А потом снова учиться ходить, как маленькому. Я, может, из-за этого на второй год останусь!

— Здравствуй, Кострикин. Учти, ты нас не знаешь.

Чувствовалось, что Кострикин не столько даже был огорчен, сколько гордился своим замечательным переломом.

Юра подумал и еще раз «погипнотизировал» Витькину ногу.

Бинты и гипс исчезли. На «самолете» покоилась совершенно голая Витькина нога.

— Ну-ка, шевельни слегка. Не бойся! — приказал Юра Кострикину.

Кострикин пошевелил большим пальцем ноги,

— Не бойся! Не бойся! Смелее шевели!

Кострикин осторожно повертел ступней. — Вроде не больно, — удивился он.

Юра «погипнотизировал» ногу в третий раз.

«Самолет» медленно опустился на койку, бережно неся свой груз, и растворился в воздухе. Теперь прямо на одеяле лежала самая обыкновенная, нормальная, здоровая на вид нога.

— А ну-ка согни коленку, — приказал Юра.

Кострикин послушно согнул колено.

— Теперь встань!

Кострикин босиком стал на пол.

— Попрыгай!

Кострикин прыгнул, присел. Снова прыгнул.

— Не болит! — заорал он диким голосом, в бешеном темпе выделывая ногами чарльстон. — Совсем не болит!

— Ай да прахтиканты, — сказал пожилой сидячий больной, с интересом наблюдавший картину кострикинского исцеления. — И мне, что ли, попробовать полечиться атомом? Слышь, прахтикант, а вреда от вашего лечения не будет?

— Этот вопрос в настоящий момент изучается, — небрежно кинул Сашуня. Увидев, что его ответ произвел на собеседника крайне неблагоприятное впечатление, он быстро стал делать Юре знаки: давай закругляйся, мол, пора!

Юра беззвучно пошевелил губами.

Больничная пижама Кострикина исчезла. На смену ей явились обыкновенные брюки, рубашка, свитер, ботинки.

Подумав, Юра еще что-то пробормотал себе под нос.

И, как последний штрих, появился на Кострикине хирургический, хрустящий, накрахмаленный белый халат.

Теперь в палате оказалось четверо «практикантов» вместо трех. Деловитой походкой направились они к двери.

В 6-м «В» шел урок геометрии. Вела урок Олимпиада Васильевна — та самая пожилая учительница, которая на педсовете выражала недовольство по поводу чрезмерного мягкосердечия молоденькой Анны Петровны.

— О-о! Кострикин в классе? — удивилась Олимпиада Васильевна. — А мне говорили, что ты болен. Очень хорошо! А то бы ты у меня так и остался в этой четверти неаттестованным. Иди к доске!

Кострикин, тоскливо озираясь, как приговоренный к казни, пошел отвечать урок.

Он взял тряпку и медленно, со вкусом начал вытирать доску. Уже давно на черной, сверкающей влажным глянцем поверхности не было ни единого, даже крошечного мелового пятнышка, а Кострикин с диким рвением все тер и тер доску тряпкой, лишь бы оттянуть момент казни.

— Через точку пересечения диагоналей параллелограмма ABCD… — диктовала Олимпиада Васильевна. — Ну, что же ты? Записывай!

— Счас! — сказал Кострикин, бросая на доску последний придирчивый взгляд взыскательного художника.

— Параллелограмма ABCD… Перестань тереть доску! Ты скоро протрешь ее насквозь!.. Проведен отрезок MN. Точки М и N лежат на сторонах параллелограмма… Доказать, что AM равно CN…

Пока Олимпиада Васильевна, отвернувшись от класса, диктовала Кострикину задачу, класс жил своей жизнью.

Лена Пыльникова написала записку, сложила ее конвертиком и передала соседке, указывая на Юру Красикова.

Юра развернул записку, прочел: «Подумать только, если б не мы, Кострикин сейчас лежал бы и лежал с подвешенной ногой. Тебе приятно, что это мы его вылечили? Мне жутко приятно. Л. П.».

Юра прочел записку. Самодовольно улыбнулся. Написал ответ, сложил конвертиком, передал соседу, указывая на Лену.

После долгих мучений изобразив наконец на доске требуемую фигуру, Кострикин торжественно откашлялся.

— Готов? Ну что ж, мы тебя слушаем, Кострикин! — сказала Олимпиада Васильевна и постучала карандашом по столу. — Ну? Что же ты молчишь? — после ужасной для Кострикина паузы тоном ангельского терпения произнесла она.

— Олимпиада Васильевна! Вы, может, не знаете… Я позавчера с турника упал. Меня на «Скорой помощи» увезли. У меня перелом коленной чашечки…

Для убедительности Кострикин несколько раз согнул и разогнул больную ногу.

— Не ври хотя бы так нагло, Кострикин! — сказала Олимпиада Васильевна. — С переломом коленной чашечки ты бы не стоял тут перед нами.

— А меня Красиков вылечил. С помощью телепатии…

— Я была уверена, что без Красикова тут не обошлось! — сказала Олимпиада Васильевна. — Как бы то ни было, свойства параллелограмма ты обязан знать. Мы с вами сидим на этом материале уже больше месяца!

Кострикин молча глядел в пол, понимая, что никакие оправдания ему не помогут.

Пока у доски происходила эта драма, Юрина записка путешествовала по всему классу, с парты на парту, и дошла наконец до Лены. Лена развернула ее, прочла:

«Конечно, приятно! А ты как думала? Слыхала, что Олимпиада говорит? Если б не мы, он так бы и остался в этой четверти неаттестованным. Ю. К.».

— Ну что ж, Кострикин, — говорила тем временем Олимпиада Васильевна. — Ничего не поделаешь! Будет у тебя в этой четверти двойка! Садись!

Кострикин в растрепанных чувствах поплелся на свое место рядом с Красиковым.

— Все из-за тебя! — плюхнувшись на парту, яростно зашептал он Юре. — Лежал бы сейчас спокойненько с подвешенной ногой, научную фантастику читал!

— Ах ты!.. — Юра был потрясен человеческой неблагодарностью. — Если б не я, ты бы на второй год остался! Сам говорил!

— Я, может, еще и так останусь. Только тогда бы у меня уважительная причина была. А теперь что?

— Ты мне спасибо должен сказать, что я тебя вылечил!

— А тебя просили? Да? Не просили? Ну вот! И нечего было соваться!

Бурное объяснение это совершенно естественно и неизбежно завершилось бы дракой, если б в самый критический момент не отворилась дверь. На пороге застыл наш знакомый корреспондент.

— Я из газеты. У меня есть поползновение на некоторое время похитить одного из ваших учеников. Юру Красикова… По очень важному делу. Надеюсь, вы не станете возражать?

Смерив корреспондента ледяным взглядом, Олимпиада Васильевна ответила с преувеличенной серьезностью:

— Ну что вы, напротив! Я буду вам только признательна…