Численность Красной Армии (тыс. чел.)

Бывшие офицеры составляли около 90% командующих фронтами, армиями, дивизиями Красной Армии, более 50% командиров от батальона до взвода и почти 100% штабных должностей всех уровней от высшего Военного совета до батальона. Ими же были все начальники артиллерии, связи, инженерных и саперных частей, командиры кораблей²³². О значимости бывших офицеров говорит такой факт, что все школы и курсы за 1918- 1920 годы закончили 39 914 человека, тогда как к декабрю 1920 года весь командный состав (начиная с командиров взводов) составлял 130 932 человек, т. е. бывшие офицеры составляли ²/₃ всего командного состава, не говоря о важности занимаемых постов и качестве подготовки²³³. Например, из 100 командиров армий в 1918-1922 годах 82 были «царскими» генералами и офицерами. При этом А. Кавтарадзе отмечает, говоря о бывших офицерах, что «среди них членов партии большевиков насчитывались буквально единицы. Реввоенсовет Республики отмечал в 1919 году, что «чем выше была командная категория, тем меньшее число коммунистов мы могли для нее найти…»²³⁴

С. Волков пишет, что «в целом благодаря мобилизации офицеров красным удавалось иногда даже превосходить своих противников по качеству комсостава»²³⁵. Не говоря уже о петлюровцах и других национальных армиях, встречаются подобные мнения и относительно армии Колчака: «В этом отношении Красная Армия всегда имела над нами решающее преимущество, ибо ее командный состав был, с одной стороны, опытен, а с другой – вынужден подчиняться строгой дисциплине»²³⁶. Между тем при мобилизации офицеров их семьи, по сути, становились заложниками; так, одна из директив гласила: «По приказанию Председателя Революционного Военного Совета Республики тов. Троцкого требуется установление семейного положения командного состава бывших офицеров и чиновников и сохранение на ответственных постах только тех из них, семьи которых находятся в пределах Советской России, и сообщение каждому под личную расписку – его измена повлечет арест семьи его, следовательно, он берет на себя таким образом ответственность за судьбу своей семьи… Все начальники обязываются всегда иметь адреса своих подчиненных бывших офицеров и чиновников и их семей»²³⁷. Заложниками нередко становились и сами офицеры.

Условия службы бывших офицеров были крайне тяжелыми. Как сокрушался Бонч-Бруевич, «перелом в настроении офицерства и его отношении к Красной Армии было бы легче создать, если бы не непродуманные действия (недурной эвфемизм для красного террора! – С. В.) местных исполкомов, комендантов городов и чрезвычайных комиссий»²³⁸. Действительно, действия большевистских властей против офицеров и интеллигенции трудно признать связанным с какой-либо логикой, в том или ином виде они сами зачастую уничтожали кадровую основу своей армии.

Между тем, как писал В. Шульгин в 1929 году, «одних офицеров Генерального штаба чуть ли не половина осталась у большевиков. А сколько там было рядового офицерства, никто не знает, но много»²³⁹. По данным А. Кавтарадзе, «самой ценной и подготовленной части офицерского корпуса русской армии – корпуса офицеров Генерального штаба» – в Красной Армии оказались 639 человек, что составляло около 33% всех офицеров Генштаба²⁴⁰. По данным С. Волкова, 31,6%, а если считать только тех, кто не перешел к белым, то 23,5%'.

¹ По данным А. Байова, их был 21%, А. Зайцова – 24% Байов А. К. Генеральный штаб во время Гражданской войны. Ч. 84.; 3айцов А. А. 1918 год.С. 184-187// Волков С. В. С. 323.

По подсчетам А. Кавтарадзе, в Красной Армии служило примерно 30% общего офицерского состава, в Белой – 40% и еще 30% в 1917 году оказались вне какой-либо армейской службы вообще. С. Волков приводит другие данные: 62% офицеров служили в Белой армии (без перешедших в Красную), 20% – у большевиков, около 10% не участвовали в Гражданской войне, поскольку ²/₃ из них были истреблены в 1917-1918 гг.²⁴¹. С. Волков, защищая белое офицерство, несколько предвзято относится к вопросу. Судя по массовым свидетельствам, приводимым отчасти им же самим, отчасти Деникиным и другими участниками и исследователями событий, значительная часть офицеров была пассивна в Гражданской войне, поэтому в вопросе о доле участия бывших офицеров в ней, видимо, Кавтарадзе значительно ближе к истине.

В начале Гражданской войны, во время успехов Белой армии, абсолютное большинство офицеров переходили из Красной Армии в Белую, но в конце войны ситуация изменилась на прямо противоположную – 14 390 офицеров перешли из Белой армии в Красную (то есть каждый седьмой). А. Валентинов писал: «Только на Кубани и в Новороссийске сдались в общей сложности 10 000 офицеров. Почти все якобы живы. Советская власть будто бы прилагает все усилия, чтобы привлечь их на свою сторону. Многие уже служат в красных армиях. Ведущих, впрочем, агитацию против большевиков беспощадно расстреливают»²⁴². Егоров отмечает неясные симпатии к Советам, которые наблюдались и у довольно широкого слоя казачьего офицерства. «В силу этого в январе и феврале 1919 г. казачество целыми полками сдавалось и переходило на сторону красных. Так, 31 января в районе станицы Алексеевской на участке 15-й дивизии сдались добровольно в полном составе 23-й, 24-й, 26-й, 27-й и 39-й казачьи полки…»²⁴³ Деникин указывает, что среди самих казаков были агитаторы, которые побуждали кубанских казаков оставить ряды Добровольческой армии, которая «является виновницей гражданской войны». Ибо, не преследуй она «целей насаждения монархизма, давно можно было бы окончить войну и примириться с большевиками, устроив в России народную республику…»²⁴⁴

С развитием польской интервенции переход и вступление в Красную Армию бывших царских офицеров стал принимать массовый характер. Весной 1920 г. «Правда» обратилась с призывом к русским офицерам выступить против «польской контрреволюции». В состав созданного большевиками «Особого совещания» вошли известные царские генералы А. М. Зайончковский, А. А. Поливанов, А. А. Цуриков и А. А. Брусилов. 30 мая 1920 г. они обратились с воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились»: «В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старые боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную Армию и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку Россию»²⁴⁵.

Психологию офицеров и генералов, перешедших на сторону большевиков, в определенной мере выражает А. Брусилов: «Правительства меняются, а Россия остается, и все мы должны служить только ей по той специальности, которую избрали. Власть зависит от народа, пусть народ и решает. А мы все, от солдата до генерала, исполнители его воли»²⁴⁶. Отвечая на обвинения «белых» однокашников, бывший начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Бонч-Бруевич писал: «Суд истории обрушится не на нас, оставшихся в России и честно исполнявших свой долг, а на тех, кто препятствовал этому, забыв интересы своей Родины и пресмыкаясь перед иностранцами, явными врагами России в ее прошлом и будущем».

Но основную силу Красной Армии, в отличие от Белой, составляло не столько офицерство, сколько солдатские и народные массы. Красные имели почти неограниченные мобилизационные возможности по сравнению с Белой армией, за ними стояло подавляющее большинство населения страны – в то время как за Белой армией всего 2-3%. При этом большевики использовали стихийное движение масс, они не столько сами двигали массами, сколько шли за ними, придавая им организованную структуру. Доля коммунистов в армии, по сравнении с офицерством в Белой, была ничтожной. На второй год Гражданской войны, в сентябре 1919 г., пишет Егоров, на Южный фронт поступило пополнение – около 33 000 человек. Партийцев был 1%, тогда как раньше коммунистов среди прибывающих часто не было вовсе¹. Именно массовая поддержка населением Красной Армии принесла ей победу, но она при этом не гарантировала ее. Егоров писал по этому поводу: «Борьба пролетарской революции с силами, противопоставленными ей, разрешилась в положительную для пролетариата России сторону, но можно ли на основе этого сказать, что в любой момент хода этой борьбы партия, армия, весь пролетариат могли спокойно ждать развязки, уверенные в благополучном исходе? Без проявления бешеной, нечеловеческой энергии, напряжения всех сил трудящихся, без железного руководства твердой, сплоченной ленинской партии и без правильного стратегического руководства нашими операциями нельзя было рассчитывать на успех. Жизнь ставила задачи неслыханной трудности, и мы видим, как разрешение их нашей стратегией имело часто условный, а иногда и ложный характер. Следствия же таких неверных решений бывали очень близки к катастрофе»²⁴⁷.