Противник Деникина красный командарм Егоров писал: «Отстаивая свои экономические интересы, донское казачество стремилось к самостийности и готово было смотреть на иногородних как на иностранцев. Атаман Краснов откровенно проводил эту политику, которая получала местно-патриотический оттенок. По его словам, Каледина погубило доверие к крестьянам, знаменитый паритет. Дон раскололся на два лагеря: казаки – крестьяне… Там, где были крестьянские слободы, восстания не утихали… Попытки ставить крестьян в ряды донских полков кончались катастрофой… Война с большевиками на Дону имела уже характер не политической или классовой борьбы, не гражданской войны, а войны народной, национальной. Казаки отстаивали свои казачьи права от «русских» (так пишет Краснов)⁵¹⁵.

Казаки обратились за помощью к немецкому кайзеру. В письме к Вильгельму от 28 июня старого стиля 1918 г. атаман Краснов просил:

1) признать права Всевеликого войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения Кубанского, Астраханского и Терского войск и народов Северного Кавказа – на слияние с ними Войска Донского в одно государственное объединение под именем Доно-Кавказского союза;

2) содействовать присоединению к войску по стратегическим соображениям городов Камышина и Царицына Саратовской губернии, города Воронежа и станций Лиски и Поворино;

3) своим приказом заставить советские власти Москвы очистить пределы Всевеликого войска Донского и других держав, имеющих войти в Доно-Кавказский союз, причем… все убытки от нашествия большевиков должны быть возмещены Советской Россией»⁵¹⁶.

«В дальнейшем казачество мечтало округлить свою территорию, получить возможно лучшие выходы к морю, а капиталистические верхи казачества пытались прибрать к рукам часть естественных богатств окраин (уголь) с целью превращения их в источники дохода»⁵'⁷.

Немцы вполне естественно поддержали сепаратистские устремления казаков. «В Ростове была образована смешанная доно-германская экспортная комиссия, нечто вроде торговой палаты, и Дон начал получать сначала сахар с Украины, а затем просимые им товары из Германии. В Войско Донское были отправлены тяжелые орудия, в посылке которых германцы до этого времени отказывали. Было установлено, что в случае совместного участия германских и донских войск половина военной добычи передавалась Донскому войску безвозмездно. Наконец, германцы оказывали и непосредственную помощь своей вооруженной силой. Так, немцы отразили попытку красных высадиться на Таганрогской косе, составили план совместных действий под Батайском, предложили помощь своих войск для овладения Царицыном…»⁵¹⁸ «С уходом немцев германская ориентация сменилась на англо-французскую, которую Донское войско приняло через свои верхи, по-прежнему не будучи в состоянии обойтись без иностранной интервенции»⁵¹⁹. Казаки под мощным давлением «союзников» были вынуждены объединиться с армией Деникина, только после этого «союзники» приступили к широкому снабжению объединенных сил⁵²⁰. Но это было лишь видимое единение. «Атаман Краснов согласился на подчинение Донской армии Деникину с оговоркой, что «конституция Всевеликого войска Донского не будет нарушена» и что «достояние Дона, вопросы о земле и недрах», а также «условия быта и службы Донской армии не будут затронуты». С уходом Краснова были сделаны некоторые уступки, но потом все осталось по-старому»⁵²¹.

Действительно, настроения Дона и Кубани оставались сепаратистскими Деникин вспоминал: «Донская армия представляла из себя нечто вроде иностранной союзной. Главнокомандующему она подчинялась только в оперативном отношении; на ее организацию, службу, быт не распространялось мое влияние. Я не ведал также назначением лиц старшего командного состава, которое находилось всецело в руках донской власти… и никогда не мог быть уверенным, что предельное напряжение сил, средств и внимания обращено в том именно направлении, которое предуказано общей директивой; переброска донских частей в мой резерв и на другие фронты встречала большие затруднения; ослушание частных начальников, как, например, генерала Мамонтова, повлекшее чрезвычайно серьезные последствия, оставалось безнаказанным»⁵²². Освободив свою территорию от большевиков, кубанские и донские казачьи части отказывались идти на Москву с добровольцами. Деникин писал: «Взаимоотношения, сложившиеся между властью Юга и Кубанью, вернее, правившей ею группой, я считаю одной из наиболее серьезных «внешних» причин неудачи движения, ближайшими поводами для междоусобной борьбы… Внешне эта борьба преподносилась общественному мнению как противоположение «казачьего демократизма», «монархической реакции»; на самом деле она представляла поход кубанской самостийности против национальной России вообще. При этом кубанские самостийники вкладывали в свои отношения к нам столько нетерпимости и злобы, что чувства эти исключали объективную возможность соглашения и совершенно заслоняли собою стимулы борьбы с другим врагом – советской властью. Можно сказать, что со времени полного освобождения Кубанского края самостийные круги… все свои силы, всю свою энергию и кипучую деятельность направили исключительно в сторону «внутреннего врага», каким в глазах их была Добровольческая армия»⁵²³.

Но казаки Дона и Кубани боролись не только против «белых» и «красных», но и между собой. Так, Дон был заинтересован во ввозе продуктов с Кубани, тогда как кубанские власти постоянно тормозили вывоз, предпочитая экспортировать свои излишки за границу. Егоров писал: «На Кубани обстановка сложилась сложнее, чем на Дону, по причине особого экономического положения Кубани и ее федералистских стремлений. Оставаясь в глубоком тылу «вооруженных сил Юга России», развивавших борьбу с начала 1919 г. исключительно на территории Донской области и Украины, Кубань оказалась в особенно выгодном положении по части использования своих сельскохозяйственных богатств, чем и не замедлила воспользоваться, установив у себя хлебную монополию и регистрацию вывоза товаров. Позднее был выставлен принцип ввоза эквивалентов, т. е. требование, чтобы ни один фунт товаров не вывозился из области без возмещения товарами, в которых нуждается ее население. Таким образом, создалась политика экономического сепаратизма, которая встала в резкое противоречие с централизмом деникинской власти…»³²⁴ «Парижская кубанская делегация при молчаливом соучастии правительства и законодательной Рады объявила об отторжении Кубанской области от России. Кубанские пограничные рогатки до крайности затрудняли торговый оборот и продовольственный вопрос Юга, в частности, душили голодом Черноморскую губернию… Саботаж кубанцами конференции ставил под сомнение возможность лояльного разрешения вопроса о создании общей власти… Правительственная агитация побуждала казаков к прямым действиям против главного командования…»⁵²⁵ «Пограничные рогатки» с соседними областями были уничтожены лишь к концу 1919 г., когда война докатилась до Кубани⁵²⁶.

30 января – 12 февраля к французскому командованию в Одессе обратились представители Дона, Кубани, Белоруссии и Украины с требованием организации федерации без участия какой-либо центральной, объединяющей верховной власти, ненужности единой армии; желательности краевых армейских образований… и указанием на невозможность наладить торговые отношения, «пока порты Черного моря находятся в руках сил, чуждых этим областям (т. е. в руках Добровольческой армии)»⁵²⁷. «В Крыму,- пишет Деникин,- мы столкнулись с менее серьезным вопросом – татарским. Там с приходом добровольцев воскресли враждебные русской национальной идее татарский парламент (курултай) и правительство (директория), в период немецкой оккупации стремившиеся к «восстановлению в Крыму татарского владычества»⁵²⁸.

Да что крымские татары, свои черноморские крестьяне стеной встали против Добровольческой армии за «свою крестьянскую власть»! Сход черноморских крестьян 12 апреля 1919 года единогласно вынес следующее постановление: «Крестьяне, не желая погибать на грузинском и большевистском фронтах, защищая интересы реакции, постановили: освободиться от деникинского ига или же умереть здесь, у своих хат, защищая свою свободу»⁵²⁹. У белогвардейцев в буквальном смысле слова «земля горела под ногами», их все, абсолютно все воспринимали как оккупантов или пособников оккупантов. Например, англичане при содействии белогвардейцев планировали назначить своего генерал-губернатора по управлению Черноморской губернией⁵³⁰. Врангель позже, уже в Крыму, будет говорить: «Я отлично понимаю, что без помощи русского населения нельзя ничего сделать… Политику завоевания России надо оставить… Ведь я же помню… Мы же чувствовали себя, как в завоеванном государстве.… Так нельзя… Нельзя воевать со всем светом… Надо на кого-то опереться…»⁵³¹