У меня был один знакомый, работавший фотокорреспондентом в высшей парашютной школе. У него я впервые увидела как-то снимки парашютов.

Он много рассказывал мне о спортивных прыжках с парашютом.

Я интересовалась всеми видами спорта, даже боксом. Ходила на соревнования, «болела» за своих, свистела, когда судья неправильно присуждал победу.

Заинтересовалась я, конечно, и парашютизмом, подумала: не прыгнуть ли с вышки?

Потом как-то посмотрела на парашютную вышку. Что-то меня не очень тянуло с нее прыгать. Я даже наверх не лазила.

Однажды мой знакомый позвонил мне по телефону:

— Ты сегодня свободна?

— Свободна.

— Поедем на аэродром?

— Поедем!

Мы отправились. До этого я вблизи еще не видела ни одного самолета и никогда не бывала на аэродроме. Мне казалось, что туда никого не пускают, что все там страшно секретно.

Между тем, подъезжаем и видим открытые ворота. Идем в поле. Вдали маленькие самолетики. По дороге приятель мне рассказывал:

— Вот видишь эту машину? Это «У-2».

Он же познакомил меня с Мошковским — начальником парашютной школы.

— Присаживайтесь, — предложил он нам. — Скоро будут прыжки. Посмотрите.

Все было ново для меня. Я не знала, куда смотреть. Вдруг я услыхала:

— Смотрите, прыгнул!

Гляжу вверх и вижу: под белым зонтиком болтается человечек. Момент прыжка я упустила. За первым прыгнули и другие — это были курсанты высшей парашютной школы.

— Сейчас я девушку повезу, она второй раз прыгает, — сообщил Мошковский.

Это была Тася Нефедова.

Взглянула я на нее — совсем почти девочка. Скромная такая, с гладко зачесанными волосами. Я смотрела на нее во все глаза. Ну, хорошо, когда прыгают парни в военной форме, мне еще понятно, но девушка…

Мошковский позвал:

— Нефедова!

Она вскакивает и весело спрашивает:

— Одеваться?

Я поразилась, — ни тени волнения!

— Одевайтесь!

Она натягивает лыжные брюки, надевает курточку, парашют и вприпрыжку бежит к самолету.

Я следила за ней, не отрывая глаз. Самолет набрал высоту. Смотрю — вылезла на крыло, прыгнула, раскрыла парашют. Мне все это страшно понравилось. Я тут же решила, что и мне надо прыгнуть — непременно.

К нам подошел Мошковский. Я выпалила:

— Товарищ Мошковский, а мне можно прыгнуть?

Он начал отшучиваться. В этот день он только покатал меня на самолете.

Полет не произвел на меня никакого впечатления. Я ожидала чего-то необычайного, а оказалось все так просто, даже буднично. Разбежались, полетели. Только не по земле катаемся, а по воздуху. Посмотрела вниз, там домики, поля — положительно ничего захватывающего!

Мне представилось, как я прыгну.

Вот вылезу на крыло… Ничего страшного: земля далеко и какая-то ненастоящая.

С тех пор я стала ежедневно ездить на аэродром. Это был конец июля. Там каждый день проводились занятия — занимались курсанты высшей парашютной школы. Они делали по 10 прыжков и становились инструкторами парашютного спорта. Начальником этой школы был Мошковский.

Ходила я, ходила за Мошковским, пока он наконец не убедился, что я действительно хочу прыгать.

Он меня просто проверял, выдерживал. Тогда еще прыжки казались рискованными, особенно для девушек.

Наконец Мошковский мне говорит:

— Ну ладно, пройдите медосмотр.

Я страшно обрадовалась и побежала к врачу. Сердце у меня оказалось безукоризненно здоровым, медосмотр прошел благополучно. Я отнесла справку Мошковскому.

— Хорошо, — сказал он, — двадцать седьмого будете прыгать.

Итак, через несколько дней… Все мои мысли были заняты только предстоящим прыжком.

Дома я никому ничего не говорила, на аэродром, где готовилась к прыжку, ездила тайком. Говорила, что еду в Парк культуры или к кому-либо на дачу, чтобы не волновались.

Все утро двадцать седьмого сильно волновалась. Погода была довольно хорошая. Как-то не хотелось ни о чем думать. Все разграничивалось — до прыжка и после прыжка.

Помню, кто-то позвонил и предложил куда-то пойти через два дня. Я ответила:

— Подождите, завтра созвонимся. Мне сейчас не до этого.

Я не думала, что разобьюсь, но все, кроме прыжка, казалось таким далеким и неважным.

Поехала на аэродром в автобусе. Когда показался аэродром и самолеты, сердце замерло. Обратилась к Мошковскому:

— Буду я сегодня прыгать?

— Нет, сегодня нельзя! Сегодня у меня курсанты. Да и ветер сильный.

Стало очень обидно: а я-то так готовилась к сегодняшнему дню! Правда, я быстро утешилась, подумав: подожду еще два дня.

Но и через два дня прыгать мне не дали, хотя волновалась я уже значительно меньше. Наверное, Мошковский меня «выдерживал». И действительно, я почти перестала волноваться.

3 августа я приехала на аэродром и почти не надеялась, что в этот день мне разрешат прыгнуть.

По дороге испортился автобус, и я опоздала.

По аэродрому мчалась бегом и все думала: парашютов не осталось!

Солнце уже клонилось к закату, а обычно к вечеру стихает ветер. Посмотрела: штуки три парашютов есть.

Подбежала к Мошковскому.

— Товарищ начальник! Буду я сегодня прыгать?

— Что вы в таких туфлях пришли (на мне были теннисные)? Нужно было ноги зашнуровать. Нет, не будете!

Меня начала разбирать злость. Вдруг Мошковский подходит ко мне и говорит:

— Ладно, прыгать будете, но смотрите ноги не переломайте.

Я почувствовала огромную радость. Наконец-то! Волнения никакого. Вокруг меня толпа. Первый прыжок девушки — событие на аэродроме. В этот день как раз было много народа.

Мне было предложено надеть комбинезон. Инструктору Мошковский приказал:

— Наденьте парашют и объясните.

Парашют на мне. Потом короткий, общий инструктаж.

Кругом сыпались шутки, остроты. Кто-то спрашивал:

— Вы не боитесь?

Страха я не чувствовала. Конечно пульс был несколько учащенный, но волнение было радостное.

Все на меня смотрят, а я думаю: «Сейчас я вам покажу!»

Подошел Мошковский. По дороге к самолету спрашиваю его:

— Вы меня сами повезете?

— А вы хотите?

— Конечно!

Я его страшно уважала. Было особенно приятно, что повезет меня именно он.

Он весело беседовал со мной, шутил.

Сели в самолет. Мошковский спрашивает:

— Готовы?

— Готова!

Он меня еще раз предупредил:

— Если плохо почувствуете себя на крыле, будет беспокойство, неуверенность — ни в коем случае не прыгайте. Лезьте обратно. Ничего стыдного в этом нет! Смотрите, чтобы не было фокусов!

— Да, да, хорошо, хорошо…

Но в душе я решила, что ни за что не полезу обратно. Почему мне не прыгнуть? Тася ведь прыгает.

Как только оторвались от земли, начала смотреть на землю. Думала: вот поднимаюсь на самолете, а опущусь сама. Иногда украдкой взглядывала на Мошковского. Он поймает мой взгляд — улыбнется. Это очень ободряюще действовало.

Земля все более и более кажется нереальной. Я смотрю на парашют, на кольцо, и у меня такое чувство, что я не на землю прыгать буду, а прыгну в воздух. Ощущение кольца в руке, ощущение этой опоры создавало представление, что поддерживает не парашют, а кольцо. Я посмотрела на него, поправила. Смотрю на альтиметр. Набрали 500 метров. Самый напряженный момент: самолет вышел на прямую, идет по курсу. Я не знала, в каком месте мне придется прыгнуть. Жду. Вот сейчас выключат газ, мотор начнет затихать. Я гляжу в зеркало на Мошковского. Он показывает на крыло. Я поднимаюсь. В этот момент исчезают остатки волнения. Основное, что меня занимает, — это правильно вылезть. Это нужно точно выполнить и тут некогда думать о чем-нибудь другом.

Вылезла на крыло очень легко. Сначала казалось, что парашют такой тяжелый, что невозможно в нем двигаться, а тут вылезла легко. Села на крыло. Ветер не такой сильный, как казалось сначала. «У-2» идет с небольшой скоростью. Когда газ выключен, можно спокойно разговаривать. Мошковский кричит: